И вот об этом сообщили судьям города, и обоих тяжущихся повели в присутственное место. Люди дивились и поражались такому сходству, и никто не решался вынести решение и настоять на своем. И, наконец, все согласились на том, что надо расспросить жену о тайнах и секретах мужа, об отце, матери и всяких других посторонних вещах, о первой брачной ночи, о том, что произошло в день свадьбы, о размерах выкупа и приданого и записать все это на бумаге, затем задать те же вопросы каждому из споривших и занести ответы их в тетрадь, а потом сравнить записанное. И тот, чьи показания совпадут со словами жены, будет объявлен мужем.
С этой целью вызвали прекрасную хозяйку и, как это было решено мудрыми и учеными судьями, все показания ее были записаны и закреплены на бумаге. Потом со знанием дела они принялись сравнивать и отличили истину от лжи, преступника от невиновного.
Слова Мах-Пейкар полностью совпали с тем, что говорил Мансур, и он повел свою добродетельную супругу в целости и сохранности домой. Ему стали ясны причины ее болезни, он оценил по достоинству ум и сообразительность жены, воздал ей хвалу.
А мнимый купец был подвергнут допросу с пристрастием, у него выпытали все, что было, применив угрозы. От страха он во всем признался. После наказаний и истязаний его заточили в темницу, лишили хлеба и воды, так что он сдох от голода и жажды в яме. А для других это послужило поучительным уроком: вот что постигает обманщиков и негодяев за их козни и коварство.
И попугай закончил так:
– О Мах-Шакар! Ты слышала историю о мнимом купце и его коварстве, о его печальном конце, о каре, которая его постигла, о бедствиях и несчастьях, которые он снискал в обоих мирах. Если я, верный раб, не споспешествую тебе душой и сердцем, если во всем не помогаю тебе, то клянусь верой и заповедной птичьей клятвой, что меня ждут такие же страдания и позор, как того ложного купца.
Мах-Шакар от этого рассказа, в котором было много назиданий, похвал добрым людям и осуждение грешным, а также серьезное предостережение, на время забыла о псах властного зова. Хотя еще добрая половина ночи была впереди, она не захотела пойти к возлюбленному и занимала себя беседой и разговором с попугаем,
Пока на окраинах ночного неба не покажется утро,
Подобное сверкающей капле росы на траве.[263]
ПОВЕСТЬ о сыне царя Забулистана,[264] о том, как он купил у брахмана добрый сон, как явились к нему женщина, змея и лягушка, как сын эмира освободил лягушку из пасти змеи, и как они воздали за то царскому сыну
На семнадцатую ночь, когда златоглавый властелин-солнце отправился из дворца неба в шатер запада, когда облаченный в серебряный кафтан шах луны перебрался из дворца востока в замок небес, Мах-Шакар твердо вознамерилась пойти к возлюбленному, пришла к попугаю и вновь попросила у него разрешения на это. Чудесный попугай раскрыл свои сахарные уста и произнес такую речь:
– Если госпожа медлит и мешкает с тем, чтобы пойти к возлюбленному, если она сомневается и колеблется по какой-либо причине, то мне такая причина неизвестна. Воистину, никто не посвящен в тайны и сокровенные мысли другого человека! Я непрестанно советую тебе и увещеваю без раздумья и промедления идти к любимому, не мешкая ни на миг. Тревожит меня только одно: когда моя госпожа удостоится счастья свидания, когда окрепнут ваши дружба и любовь, какие же обязанности ты на себя возложишь и как освободишь шею от этого ярма?
Мах-Шакар, убедившись в искренности и доброжелательности попугая, всячески расхвалила его, а потом сказала стихами:
Куда бы я ни повернулась и о чем бы ни подумала,
Тверда моя рука, покуда ты помощник мне,
И я ни на шаг не сойду с указанного тобой пути.
– Мое желание состоит в том, – сказал попугай, – чтобы ты, если это в твоих силах, служила любви верно, подобно тому как служили забульскому царевичу женщина по имени Никфал, змея и лягушка, которые исполнили свой долг и были преданны ему насколько это было возможно.
– А как это было? – спросила Мах-Шакар.
– В сборниках сказаний говорится, – отвечал попугай, – что у царя Забулистана было два сына и после его смерти царский трон достался старшему сыну, в правление которого все сословия подданных жили в благополучии и безопасности.
Прошло какое-то время, и злые подстрекатели посеяли между братьями раздор и смуту, так что старший брат разгневался на младшего, стал недолюбливать его и решил причинить ему страдания и мучения.
Бедняга младший брат прослышал об этом. Хоть и против воли, но решил он покинуть родные края и в одежде странника тайком двинулся в путь. Пройдя долгий путь, он прибыл в пустыню, полную ужасов и страхов, и увидел там брахмана, который плясал в полном упоении, по индийскому обычаю, хлопая руками и топая ногами, без сопровождения бубна или флейты. Сын эмира удивился, подошел к брахману и воскликнул:
– Эй, невежа! Что заставляет тебя плясать столь безрадостно и невесело в этой ужасной пустыне и страшной степи, где ничего не слышно, кроме криков шакалов, волчьего воя и рева диких онагров, а ведь сказано: «Воистину, самый противный голос у ревущего осла»,[265] где вместо звучного бубна царит раскаленный солнечный диск, где взамен звона медиатра о лютню раздаются лишь удары когтей львов и тигров, где вместо лесных кущ лишь заросли осоки, где ширь земная изрезана буграми и оврагами, наполнена камнями и колючками? Какие чувства и побуждения вызвали сей безрадостный и неказистый танец? И чего ты добиваешься таким нелепым поведением? Рассудительные и мудрые прекрасно сказали по этому поводу:
Красоваться без чанга в степи и на берегу реки —
Все равно что плясать без мелодии.
– О знатный юноша! – отвечал брахман. – Оставь меня в покое, пусть тебя не тревожит, почему я пляшу без флейты и без звуков музыки.
Но царевич настаивал, продолжая донимать его расспросами, и брахман, наконец, ответил:
– Мне передали благословенную весть, царственная птица прочитала мне на ухо письмена счастья. От этой доброй вести радость всколыхнулась в моей груди, от великого счастья я стал плясать помимо воли, словно упоительная мелодия и чудесный напев, музыкант счастья и певец дружбы играют и поют моей душе. Поэтому мои руки и ноги сами пришли в движение.
Царевич, выслушав эти слова, показал брахману перстень с драгоценными каменьями и предложил:
– Не продашь ли ты в обмен за этот перстень частицу той благой вести, которую сообщили тебе, чтобы тем самым облечь меня в одежды твоего благожелательства?
Для брахмана такой перстень и был счастливым предзнаменованием и благословенной вестью, побег предзнаменования без промедления принес ему плод счастья, на пальце у него оказалось кольцо удачи. Он продал за земное богатство часть своего предзнаменования, сочтя его залогом на будущее и запасом на черный день. Царевич заключил с ним соглашение о купле и продаже, двинулся своей дорогой и, пройдя немного, встретил красивую женщину, приветливую, прекрасной наружности, тонкой натуры. Цепи ее кос и волны аромата из ее уст были бутоном прелестей, распускавшимся во время улыбки, а свежие нарциссы вяли от зависти к ее глазам, подобным миндалю.
Ее чело – знамя рати света,
Ее волосы – зимняя ночь.
Извивы ее локонов посрамили небо.
Перед ее ликом померкло солнце.
Ее локоны источают чистый мускус,
Ее лицо – солнце, восходящее в вышине.
Дева подошла к нему, и царевич воздал ей подобающие почести, проявив великую скромность и почтительность, а потом стал расспрашивать о ее жизни. А дева, в свою очередь, стала расспрашивать, кто он и откуда.
– Я – служанка и набожная женщина, – объяснила дева. Зовут меня Никфал.[266] Где бы я ни встретила благородного мудрого человека, я начинаю служить ему, проявляя покорность и смирение. На твоем лице я вижу приметы величия и достоинства, читаю на твоем челе черты добродетели и похвальных качеств. Вот я и пришла, чтобы быть твоей рабой, повиноваться тебе, чтобы следовать за твоим счастьем, куда бы ты ни направился.
Царевич давно страдал от одиночества и искал спутника. Что и говорить, увидев такую красотку, он возликовал и молвил этой усладе душ такие стихи:
О радость! Что мне спрашивать, откуда прибыла ты, поспешая?
Во имя Аллаха! Это сошествие души, ведь ты прибыла из обители духа.
Клянусь счастьем сердца, ради тебя я очистил душу от скверны,
Хоть и явилась ты ко мне без предупреждения.
Царевич очень обрадовался, оказал ей всяческие милости, и они вдвоем двинулись в путь и прибыли к реке, на берегу которой в тот момент лежала лягушка. Тут подползла змея и, словно цапля, схватила лягушку. Бедная лягушка издала писк, и царевичу стало жаль ее; поняв, что она просит о помощи, он закричал на змею. Та от страха выпустила лягушку и поспешила в нору, разочарованная и раздосадованная.
