любит изобилие, тот будет доволен изобилием: это тоже суета. . . . Сон трудящегося человека сладок, ест ли он мало или много; но изобилие богатого не даст ему уснуть".243 Вспоминая своих родственников, Мальтус формулирует в одной строке: "Когда товары увеличиваются, увеличиваются и те, кто их ест".244 Его не успокаивают и легенды о золотом прошлом или грядущей утопии: все всегда было так, как есть сейчас, и так будет всегда. "Не говори: "В чем причина того, что прежние дни были лучше нынешних?", ибо ты неразумно спрашиваешь об этом";245 Нужно тщательно выбирать историков. И "что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться; и нет ничего нового под солнцем. Есть ли что-нибудь, о чем можно было бы сказать: вот, это новое? Это уже было в прежние времена, что было до нас".246 Прогресс, по его мнению, - это заблуждение; цивилизации были забыты и будут забыты снова.247
В целом он считает, что жизнь - это жалкое занятие, от которого вполне можно отказаться; это бесцельное и круговое движение без постоянного результата, которое заканчивается там же, где и началось; это тщетная борьба, в которой нет ничего определенного, кроме поражения.
Суета сует, говорит проповедник, суета сует; все суета сует. Какая польза человеку от всех трудов его, которые он берет под солнцем? Одно поколение проходит, другое приходит; земля же пребывает вовек. Встает солнце, и ветер идет к югу и поворачивает к северу; он непрестанно кружится, и ветер возвращается по своим путям. Все реки впадают в море, но море не полно; к тому месту, откуда реки вышли, туда они и возвращаются. . . . Поэтому я хвалил мертвых, которые уже умерли, больше, чем живых, которые еще живы. Да, лучше их обоих тот, кто еще не был, кто не видел злого дела, которое делается под солнцем. . . Доброе имя лучше драгоценного миро, и день смерти лучше дня рождения.248
На какое-то время он ищет ответ на загадку жизни в отрешении от удовольствий. "Тогда я похвалил веселье, потому что нет для человека лучшего под солнцем, как есть, и пить, и веселиться". Но "вот, и это суета".250 Трудность с удовольствием заключается в женщине, от которой Проповедник, похоже, получил незабываемый укол. "Одного мужчину из тысячи нашел я; но женщины среди всех этих я не нашел. . . . Горьче смерти нахожу я женщину, у которой сердце - силки и сети, а руки - путы; кто угоден Богу, избежит ее".251 Он завершает свое отступление в эту самую туманную область философии, возвращаясь к советам Соломона и Вольтера, которые их не практиковали: "Живи радостно с женой, которую ты любишь, во все дни суетной жизни твоей, которую Бог дал тебе под солнцем".252
Даже мудрость - вещь сомнительная; он щедро превозносит ее, но подозревает, что все, что больше, чем немного знаний, - опасная вещь. "Созданию множества книг, - пишет он с удивительной прозорливостью, - нет конца; а долгая учеба изнуряет плоть".253 Искать мудрости было бы разумно, если бы Бог дал ей лучший доход; "мудрость хороша, с наследством"; в противном случае она - ловушка, и склонна погубить своих любителей.254 (Истина подобна Яхве, который сказал Моисею: "Ты не можешь видеть лица Моего, ибо никто не увидит Меня и не оживет".255) В конце концов мудрец погибает так же основательно, как и глупец, и оба приходят к одному и тому же запаху.
И отдал я сердце мое на поиск и изыскание мудрости о всем, что делается под небом: сие тяжкое мучение дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем. Я видел все дела, которые делаются под солнцем; и вот, все суета и гонение за ветром... . . Я беседовал с сердцем моим, говоря: вот, я пришел в большое состояние и приобрел больше мудрости, чем все, бывшие до меня в Иерусалиме; да, сердце мое имело большой опыт мудрости и знания. И дал я сердцу моему познать мудрость и познать безумие и глупость; и понял я, что и это - погоня за ветром. Ибо во многой мудрости много скорби; и кто увеличивает знания, тот увеличивает печаль.256
Все эти удары неистовой судьбы можно было бы перенести с надеждой и мужеством, если бы праведник мог надеяться на счастье за гробом. Но и это, считает Екклесиаст, - миф; человек - животное и умирает, как любой другой зверь.
Ибо что постигает сынов человеческих, то постигает и зверей; одно постигает их; как один умирает, так умирает и другой; да и дыхание у всех одно; так что человек не имеет преимущества перед зверем, ибо все суетно. Все идут в одно место: все из праха, и все опять превращаются в прах. . . . Поэтому я понимаю, что нет ничего лучше, как чтобы человек радовался делам своим, ибо это его удел; ибо кто приведет его посмотреть, что будет после него? ... Все, что найдет рука твоя сделать, делай с силою твоею; ибо нет ни дела, ни устройства, ни знания, ни мудрости в могиле, куда ты идешь.257
Какой комментарий к мудрости, столь восхваляемой в Притчах! Здесь, очевидно, цивилизация на какое-то время зашла в тупик. Жизненная сила молодости Израиля была истощена борьбой с окружавшими его империями. Яхве, на которого она уповала, не пришел к ней на помощь; и в своем опустошении и рассеянии она вознесла к небесам этот самый горький из всех литературных голосов, чтобы выразить самые глубокие сомнения, которые когда-либо приходили в человеческую душу.
Иерусалим был восстановлен, но не как цитадель непобедимого бога; это был вассальный город, которым управляла то Персия, то Греция. В 334 году до нашей эры молодой Александр стоял у его ворот и требовал отдать столицу. Первосвященник сначала отказался, но на следующее утро, увидев сон, согласился. Он приказал духовенству облачиться в самые впечатляющие одеяния, а народу - в безупречно белые одежды; затем он вывел население через ворота, чтобы мирно просить о мире. Александр поклонился первосвященнику, выразил свое восхищение народом и его богом и принял Иерусалим.258
Это был не конец Иудеи. В этой странной драме, связавшей сорок веков, был сыгран лишь первый акт. Христос будет вторым, Ахасуер - третьим; сегодня разыгрывается еще один акт, но не последний. Разрушенный и отстроенный, разрушенный и отстроенный, Иерусалим восстает вновь, символизируя жизнеспособность и стойкость героической расы. Евреи, древние, как история, могут быть такими же долговечными, как цивилизация.
ГЛАВА
