другой конец дивана.
— Что вы, Александр Палыч, это поручик сапоги снял.
— Ах да!
— Мы будем с вами любовничать или нет? — не выдержала Машенька.
— Непременно, мой ангел. Сейчас у нас вырастут крылышки.
Пока Александр I еще только собирался проявить свои лучшие мужские качества, поручик Ржевский уже успел доказать своей даме, что гусары гарцуют на женщинах не хуже, чем на лошадях.
— Поручик, вы прелесть, — щебетала счастливая Екатерина, теребя ему каштановые кудри.
Поручик улыбался и жмурился как кот.
— Притомились, душенька?
— Немножко. Может, все — таки постель разберем?
— Жэ ман бран, — сладко потянулся он.
— Что? Я не совсем поняла.
— Я говорю, накакать мне на это.
— Фу, как вы выражаетесь.
— Пардон. Зачем надо было просить перевести?
— Но вы же знаете, как мы, женщины, любопытны.
— Да уж, — почесал за ухом Ржевский, — хоть к ноге привязывай.
— Кого, нас? Зачем?
— Да не вас… Любопытство ваше меня больно раззадоривает.
— Так в чем же дело? — промурлыкала она. — Идите сюда…
— А я уже здесь…
Когда самое интересное опять было позади, поручик деловито поинтересовался:
— Катюша, вы замужем?
— А что, предложение решили сделать?
— Нет, честно, замужем?
— Ну, замужем.
«Слава богу, — подумал Ржевский, вытирая пот со лба. — Не будет с женитьбой приставать». У него словно камень свалился с плеч. Почувствовав прилив свежих сил, он ткнулся носом ей в ключицу.
— Катюша, ягодка моя… малинка…
— Опять?! — изумилась Екатерина. — Дайте хоть отдышаться.
— Жэ ман бран, — сказал Ржевский, залезая на нее.
— Поручик, вы чудо — о — о-вище…
— За это меня и лю — у — у-бят.
Спустя некоторое пикантное время, Екатерина лежала, раскинувшись на кровати, совершенно без чувств. Ржевский приложил ухо к ее груди.
— Кажется, стучит.
— Я не м… я… у… — промычала женщина.
— Чего?
— Не трожьте меня, я вся… горю. Подите… сьешьте яблоко… что хотите… оставьте…
— Не хочу я яблоко, хочу мою ягодку, мою малинку…
— Говорят вам, хватит, — вяло отбрыкнулась Екатерина.
— Ладно, Катюша, отдыхай. Хочешь, я тебе пока загадку загадаю?
— Ну, хочу.
— В небесах клинок, на земле копыта.
— Ой, поручик, зачем вы меня смущаете, я стесняюсь…
— А чего там стесняться. Это гусар на лошади.
Екатерина растянула губы в мученической улыбке.
— Люблю, когда женщина улыбается, — сказал Ржевский, погладив ее по ноге. — Меня это вдохновляет.
— Перестаньте, я устала. Дайте же наконец отдохнуть!
Она перевернулась на живот, опрометчиво явив взору поручика две аппетитные ляжки. Ржевский алчно подкрутил усы.
— Можно и так, — пробормотал он. И стал пристраиваться сверху.
Екатерина с воплем откатилась в сторону, полубезумным взглядом уставившись на него.
— Поручик, вы животное!
— Я гусар, — возразил он.
— Вы понимаете, что я больше не могу. Не могу! Не могу!!
— Да ты лежи, Катюша, лежи. Отдыхай, душечка. Я же тебя не неволю. Я сам все сделаю.
Решительно встав с кровати, Екатерина принялась быстро одеваться.
— Ну куда ты, ну зачем ты… — расстроился Ржевский.
Она бросила ему в ноги штаны.
— Побаловались и хватит.
— Екатерина, не дури. Давай еще поваляемся.
Он протянул к ней руки, надеясь поймать ее за бедра.
— Не могу — у — у!!! — завизжала она.
И схватилась за саблю.
Глава 17. Она, он и Наполеон
— Я все же полагаю, Машенька, война с Наполеоном будет, — говорил царь, тычась носом в девичье плечо. — Непременно будет.
— Вы, Александр Палыч, рассуждайте, сколько хотите, только, умоляю, не останавливайтесь.
— Да, да, примите мои извинения… Этот проклятый корсиканец не успокоится, пока не подожжет Москву.
— Что-то я никак не подожгусь. Прибавьте, Александр Палыч… порезче! порезче!
— Да, да… он всех будет резать. Он сам про себя говорит, что ни во что не ставит и миллион человеческих жизней.
— Ой — ой — ой, умираю…
— Что такое? Что с вами?
— Не спрашивайте… — Машенька закатила глаза, вся сделавшись пунцовой. — Шевелитесь же, бога ради. Вы можете ругаться матерно?
— Не могу, воспитание не позволяет.
— Попробуйте, миленький, ну пожалуйста, попробуйте. Я это обожаю. Ну же! Ну!
— Наполеон, сволочь! — воскликнул царь. — Якобинец чертов, гад, ублюдок, собака, сука, кобель, зараза.
— О — о — о, как хорошо. Мать… мать его помяните…
— Наполеон, твою мать! — разошелся император, чувствуя, что дело близится к развязке. — Чтоб ты сдох!
Машенька металась под ним, царапая его плечи, и шептала, словно в бреду:
— Еще, еще… как сладко…
— Наполеон, твою праматерь! Отца твоего и братьев! У — у — у…
Еще мгновение — и все было кончено.
Царь навалился на нее всем телом, тяжко отдуваясь.
— Бонапарт, корсиканская вонючка, — еле слышно бормотал он. — Якобинец голоштанный…
— Александр, слезьте с меня.
— Выскочка… коротышка недоделанный…
— Слезьте же, я вас прошу! — взмолилась Маша, толкая его руками в грудь.
Царь покорно перекатился на спину, тупо уставившись в потолок.
— Ненавижу… Наполеон, скотина, уродина…
— Замолчите вы наконец со своим Наполеоном! Меня это уже не возбуждает. Давайте лучше поговорим о любви.
— Да… да… о любви. Знаете ли, Машенька, я очень любил свою бабушку.
Девушка приподнялась на локте, вытаращив на императора глаза.
— Что вы с ней делали??
— Она меня очень баловала, — говорил царь, думая о своем. — Бабушка обучала меня разным наукам, построила мне дачу под Царским Селом.
— Вот это да! — позавидовала Маша.
— Бабушка-а… — печально вздохнул Александр. — Царство ей небесное. Она так много для меня значила. Она подыскала мне жену, голубоглазую принцессу. Во имя ее светлой памяти добрые люди задушили моего батюшку, моего безумного папу Павла.
От этих откровений у девушки по спине побежали мурашки.
— Я не могу забыть наш последний ужин с папенькой, — словно в забытьи, продолжал царь. — Я вдруг чихнул, а он улыбнулся и говорит: «Будьте здоровы, сударь!» И этой же ночью он был задушен в своей спальне моим детским шарфом.
Побледнев, как привидение, Маша натянула на себя одеяло, пряча от него свою обнаженную шею. Царь плакал, не обращая на нее никакого внимания.
— Бедный папа! Когда-нибудь и меня вот так же — шарфом. Господи, уйти бы в монастырь, в леса, куда угодно…
Маша стала тихо отползать к краю дивана. Внезапно царь открыл заплаканные глаза.
— Куда вы, заинька?
Она свалилась на пол. Он вскочил, чтобы помочь ей, но она завизжала от страха:
— Нет, не трожьте меня!
Скользя задом по полу, она пятилась от растерянного Александра, с ужасом глядя на протянутые к ней руки.
В этот момент из спальни донесся истошный женский визг, и оттуда с диким воплем выскочил голый поручик Ржевский, а за ним, размахивая саблей, выбежала не менее голая Екатерина.
