и… наша дочь.
Заметив, что я смотрела в его сторону, Богдан попрощался с собеседником.
— Все, Павел, решай. Полномочиями я тебя наделил, бюджет выделим. Хорошее дело делаем, без пробуксовок давай. На связи!
Он засунул телефон в карман джинсов и подошел ко мне, потирая ладони. Его взгляд метнулся от меня в сторону двери, потом обратно ко мне. Дементьев облизнул губы, подвигал бровями, снова переложил руки, засунув их за петельки на поясе джинсов.
«Да он волнуется!» — едва ли не вслух ахнула я.
— Пора? — уточнил он.
— Яна еще спит. Но, по словам мамы, скоро должна проснуться. Она еще слабенькая, утомляется быстро. Много спит…
— Ага, пусть спит. Да. Дети… во сне… растут, восстанавливаются, — пробормотал он. — Да что за чушь я несу. Пошли уже. Результаты, что ты мне передавала, я выслал хорошему врачу, он посмотрит и решит, нужно ли дополнительное обследование. Но скажу сразу, я бы сделал…
— Хорошо, обсудим это, как тебе дадут ответ.
Я вдруг поняла, что волнение Богдана наложилось на мои собственные переживания. Я бы соврала, сказав, что ни разу не думала о том, как бы Яна отреагировала на появление отца!
Еще чаще я начала думать об этом, когда Богдан заявился ко мне с требованием увидеть дочь…
И вот мы оба — в шаге от знакомства, а от волнения… покачивает.
Плавно и размеренно покачивает.
— Дамы вперед, — пошутил Богдан, осторожно приоткрыв передо мной дверь палаты.
На миг его большая, крепкая ладонь легла на спину, согревая теплом.
Мы вошли.
Как раз вовремя. Яна просыпалась и вдруг захныкала во сне, так тоненько, жалобно. На ее лице было написано страдание, и мое сердце начало обливаться кровью.
— Ма-а-а-ам… Ма-а-а-ам!
Я бросилась к дочери, погладила по волосам, целуя.
— Я здесь, здесь моя хорошая. Что случилось?
— Мама, я… Я ножки не чувствую.
— Ту ножку, которая в гипсе?
— Нет, мамочка… Я совсем-совсем их не чувствую.
Она
Едва прозвучали эти слова, как меня сковал страх — острый и беспощадный. Ледяное касание паники сдавило мои внутренности в тугой, болезненный комок. Не вдохнуть и не выдохнуть — мучительная агония разносилась по телу вместе с кровью.
Я обхватила ладонями кулачки Яны, целуя их. У меня тряслись руки, как у алкашки с бодуна. Так сильно тряслись…
А сердце?
Оно как ошалелое, то перебивало рекорды по ускоренному ритму, то замедлялось до одного-двух ударов за минуту.
Я знаю, что надо не показывать дочери страха, нужно успокоить ее, но как? Если меня наизнанку вывернуло. Любое прикосновение болезненное, даже жаркое и быстрое-быстрое дыхание Яны, которое касалось моего лица.
— Я больше не буду ходить, да? — заплакала.
У меня изо рта вырвался какой-то хрип, сипение неразборчивое вместо слов, подходящих в этой ситуации.
У меня возникло ощущение, будто мы с ней упали в ледяную, черную воду, а большие волны топили нас с головой. Надо было выплывать, не паниковать, но меня тянуло на дно.
Я, кажется, переоценила свои силы… Я…
Почувствовала прикосновение горячей ладони к спине и вздрогнула от неожиданности.
— А? — обернулась.
Все перед глазами такое смазанное, размытое, чувство, будто я слепну.
— Давай я? — предложил Богдан.
Сморгнув слезы, я поняла, что в приступе лютой паники и парализующего страха совсем забыла о нем! Боже… Вот это меня тряхнуло! Душа в пятки ушла, и как ее оттуда соскрести — неясно.
— Тебе лучше присесть, Настя. Давай, присядь. Отдохни немного. Приди в себя и зови врача, идет?
— Да. Да-да, я сейчас! Сейчас!
Я быстро-быстро закивала.
Какой отдых? Какая передышка?!
Я была готова бежать, лететь сломя голову.
Но Богдан сдавил мою руку чуть выше локтя. Крепко-крепко обхватил, подержал, расслабил хватку и снова несколько раз нажал, словно передавал какой-то сигнал, но я не понимала тайного смысла. Зато очень четко ощутила, как кровь от его касаний замедлила скорость, с которой неслась по венам, кипя.
— Без суеты. Хорошо? — спросил он, смотря мне в глаза. — У нас все в порядке. Да?
— Да, — шепнула.
Наклонившись, я еще раз поцеловала дочку в лобик, и после этого обессиленно рухнула в кресло, признавая правоту Дементьева.
Нужно было успокоиться. Он — само хладнокровие, только чуть-чуть бледным стал или мне просто показалось.
Не нужно было вести себя так, как я, ведь Яночка и так напугана! В ее круглых темных глазах застыли вопросы, на которые у меня не было ответов. Прости, малышка, прости… Мама не всесильная, мама не знает все, прости!
Секунды стекали по вискам отрезвляющими каплями холодной испарины.
Мне стало стыдно за свою панику, но она была неконтролируемым приступом страха. Наверное, у всех бывали такие моменты, когда впадаешь в ступор и понимаешь, что это — проигрышная позиция, но ничего не можешь поделать.
Богдан тем временем присел на кровать и протянул нашей дочери ладонь.
— Ты, должно быть, Яна?
— Да, — ответила осторожно.
Слезки повисли на кончиках темных ресниц, но появление мужчины заинтересовало дочурку. Она перестала всхлипывать и будто насторожилась.
— А ты кто?
— Я Богдан.
— Ты врач?
— Не врач, но кое-кто получше, — подмигнул Богдан. — Щекотки боишься?
— Да, боюсь, — улыбнулась дочка.
Дементьев пощекотал пяточки дочери. В другой раз она бы уже закатилась громким-громким смехом и счастливо пищала, но только не сейчас.
Яна пыталась угадать, кто такой Богдан, он осторожно ощупывал ее ножки, спрашивая, чувствует ли что-то она или нет.
Постаралась не падать в очередной темный колодец паники — Яна точно не чувствовала ног.
Кажется, врачи не говорили о возможных осложнениях! Так откуда они взялись. Я была готова рыдать вслух.
— Настя? — позвал Богдан. — Я поздороваюсь с врачом, присмотришь за дочкой?
— Конечно! — мигом присела рядом с ней и на миг коснулась ног Богдана, ведь он вставал.
Мы немного неловко столкнулись друг в другом, воздух всколыхнулся.
— Все плохо? Все очень плохо? — чуть не плача спросила дочка.
Иногда она казалась мне совсем малышкой, но сейчас Яна рассуждала совсем, как взрослая, и понимала, чутко улавливала тревожное настроение.
Богдан бумажную салфетку и осторожно коснулся ее щеки, осушая слезы.
— Ты так и не угадала, кто я. Последняя попытка.
— Не знаю, — совсем огорчилась дочурка.
Мне кажется, она была готова просто разрыдаться, и я чуть
