Все непросто, — говорит мама, вздыхая, — все всегда непросто.
— Мам, что пошло не так? Там все как-то было по-другому.
— Время меняется, Андрюш.
— Мы были там счастливы.
Мама улыбается и вновь смотрит на меня. Я вижу, как в ее уставших глазах отражается закатное солнце, и мне почему-то кажется, что вот-вот — и по ее щеке побежит черная капля.
— Я и сейчас счастлива, Андрей. У меня есть ты и Юля. А если чего-то и нет… — Мама делает паузу, а потом продолжает: — Значит, это мне и не нужно.
— Мы там другие. Там все другие, — говорю я, глядя на пепельницу.
— Можешь покурить, — мама улавливает мой взгляд, и я достаю из кармана пачку. — Дай и мне одну!
Дверь открывается, и мамина помощница приносит чай и кофе. Она ставит посуду на стол и смотрит на меня, а потом уходит, захлопывая дверь, а я протягиваю маме сигарету.
— Мам, что пошло не так? — спрашиваю я и закуриваю.
Она затягивается и отвечает:
— Не знаю, может, просто все быстро побежали. Жизнь, о которой мечтали мы, родители Миры, родители Алекса, царствие им небесное… да нет, не мечтали, а хотели, просто хотели… скорее так… Жизнь развела всех по разным… — мама стряхивает пепел, — углам.
— Получается, что во всем виноваты деньги?
— Они всегда виноваты, но люди чаще.
— Как ты думаешь, если бы, к примеру, все не закрутилось, то было бы как-то по-другому?
— Андрей, — говорит мама, выдувая дым. — Я не знаю. Правда. Это трудно.
— Понимаешь, мне кажется… — Я затягиваюсь и пытаюсь собраться с силами. — Мне кажется… я… Мне кажется, все было бы по-другому.
— Возможно.
— У меня не было бы машины, понимаешь? Я бы не умел водить, я бы в тот день не сел за руль, я бы в тот день… я бы не сбил человека в тот день, — говорю я и чувствую, как по руке от плеча пробегает дрожь.
Мама тушит сигарету и делает глоток чая. А я напряженно жду ее ответа.
— Андрей, ты тут ни при чем, и машина твоя тоже. И вообще, ничего уже не изменить. Ничего.
— На тех кассетах что-то есть.
— Андрей, в них то, что было когда-то. Было и прошло. Это просто записи. Там не может быть никакой разгадки.
— Как ты думаешь, если бы никто никуда не побежал, были бы мы все вместе, как там?
— В смысле? — Мама встревоженно смотрит на меня.
— Мы были бы все вместе. Ты, я, Юля… — Вдруг вспоминаю, что на пленках ее нет, мама была беременна. — И… и папа, — говорю я и сразу затягиваюсь сигаретой.
Мама закуривает еще одну, не припомню, чтобы она курила так часто. Она смотрит куда-то в пол, и мне становится неловко и неуютно оттого, что я могу испортить ей настроение. И даже кажется, что, может, я ошибся, придя к ней. Но потом она поднимает глаза в потолок и затягивается сигаретой.
— Андрей, я не знаю, — говорит она куда-то вверх. — Я не думаю, что… — Она запинается. — Я не думаю, что… — Снова запинается. — Я просто не думаю об этом.
Я смотрю на фотографии у компьютера, а потом перевожу взгляд на стикеры на мониторе и почему-то спрашиваю:
— Мам, почему ты тогда задержалась?
Мама поворачивается в мою сторону и странно смотрит на меня, а после спрашивает:
— Когда?
— В тот день.
— У меня был эфир. Последний в сезоне.
— Я помню, что у тебя эфир был, но…
— Отвела его и вернулась, — напряженно говорит мама. — С чего ты взял, что я задержалась?
Мне хочется сказать, что в тот день я звонил Юле и она сказала, что мамы еще нет, тогда как эфир закончился несколько часов назад.
— Если бы можно было вернуться в тот день — ты бы поехала сюда?
— Это моя работа, Андрей, — говорит мама, а после добавляет: — Я не думаю, что, если бы я не поехала тогда сюда, что-то изменилось бы. В смысле все стало бы понятно потом, с твоим отцом. — Она затягивается и выпускает дым в закрытое окно. Дым моментально расползается по стеклу. У мамы начинает вибрировать телефон, и я замечаю на дисплее имя «Аня». Мама продолжительно смотрит на трубку, словно обдумывает, ответить на звонок или нет.
— Возьми, — говорю я, — может, что-то срочное.
— Да нет, — отвечает она, но все же проводит пальцем по полоске «ответить» и говорит в трубку: — Я перезвоню чуть… позже!
На том конце я слышу женский голос, который спрашивает у нее, встретятся ли они сегодня вечером, и говорит, что скучает, пока мама не жмет на кнопку сброса вызова. Мама вздыхает и снова затягивается сигаретой. Мы молча курим, а я смотрю на нее и думаю о том, что мама у меня очень красивая и сильная и что, если ее кто-то обидит, я прилечу из любой точки мира, чтобы отомстить.
— Мам, где остальные кассеты?
— У твоего отца, Андрей.
— Прости, что я приехал и задаю какие-то тупые вопросы.
— Прекрати, ничего не тупые! Ты мой сын и можешь задавать мне абсолютно любые вопросы и приезжать сюда, когда захочешь.
— У тебя все на сегодня?
— Да, последний эфир записали.
— Может, вместе домой поедем?
— У меня еще планерка, а потом… — мама смотрит на потухший экран телефона, — встреча.
— Я тогда поеду?
— Я тебя люблю, — говорит мне мама.
— И я тебя. — Я подхожу к маме и целую ее в щеку, а она берет мою руку и кладет себе на плечо. Мы оба смотрим в окно, за которым стая черных птиц кружит над чашей телецентра, а потом они куда-то улетают.
Мне очень хочется посмотреть оставшиеся кассеты, но не хватает мужества набрать номер отца.
Потом я помню только, как красный свет сменялся синим, а может, наоборот. Как переулок был перекрыт лентами, чтобы никто не смог проехать и увидеть. Как шел дождь. Как я сидел на заднем сиденье авто, вдыхая запах крепких сигарет, слушая потрескивание рации и чей-то голос, произносивший такое, от чего мои колени вибрировали. Помню лысую голову человека, сидевшего впереди, и как эта голова была обращена к окну. Мне показалось, что внутри меня начинает разрастаться пустота, я — это просто оболочка. Помню, как мне хотелось закурить, но у меня не было сигарет, а у человека спереди попросить мне было страшно или просто я не мог говорить. Я повернул голову в сторону, куда смотрела лысая голова, и сквозь бегущие по стеклу капли дождя увидел свою машину с помятым бампером и разбитым лобовым стеклом, вокруг нее было много одинаковых людей, которые переливались красно-синим цветом. Один из них сидел за рулем, и мне казалось, что он смотрит на меня, но когда я сфокусировал взгляд, то понял, что на меня вообще никто не смотрит, кроме одного человека, который стоял в черном пальто с поднятым воротником под большим зонтом. Недалеко от него лежал черный продолговатый пакет. Я понимал, что находится внутри, и от этого знания мне становилось так плохо, что хотелось навсегда исчезнуть. Я помню, как силуэт в черном пальто что-то в бумажном пакете передал двум полицейским и двинулся в мою сторону, а я наблюдал за тем, как он
