становится все больше и
капли дождя бьются о его зонт. Потом силуэт приблизился к машине, в которой я сидел, и «лысая голова» открыла окно. Силуэт нагнулся, и я увидел отца, который сказал:
— Ну ты мудак!
Потом мы все куда-то поехали, и всю дорогу я хотел пропасть.
Алекса никто не видел уже двое суток, а его телефон был выключен. Мне хотелось взять обратный билет в Штаты, но я собирался это сделать после того, как мой телефон провибрировал бы: «Абонент ALEX снова в сети». Звонила Катя, сказала, как ей не по себе оттого, что его никто не видел, а телефон отключен, как Артем всю ночь ездил по Москве, чтобы найти его, но в итоге он вернулся домой под утро и от него сильно пахло алкоголем. Он сказал, что ничего не смог сделать, и заснул. Катя повторяла вновь и вновь, что ей хочется, чтобы Алекс нашелся, и что надо снова всем собраться и никуда не расходиться, и, когда она все это говорила, я думал о том, как же хочется сесть в кресло самолета и в своей руке почувствовать руку Юли, а повернувшись к ней, увидеть ее улыбку. Света писала, что она в Италии и не может говорить, но она знает, что Алекс куда-то делся, возможно, он просто у кого-то зависает и что он обязательно вернется и никому, кроме меня, ничего не расскажет. Света еще успела написать, что встретила в Италии одного нашего знакомого, которому, по его словам, я недавно звонил, но я не могу вспомнить, кто это, и думаю, что она просто запуталась. Еще Света рассказала, что в Милане нашла чей-то платок и, поднявшись на смотровую cобора, отпустила его и долго смотрела, как он улетает. Ксюша считает, что Алекс просто уехал куда-то тусить и ему сейчас лучше, чем нам всем. А я не могу припомнить, чтобы Алекс куда-то уезжал. Ксюша хотела найти контакт родителей Алекса, но вспомнила, что их уже нет в живых. Они погибли несколько лет назад. Еще я вспомнил, как Алекс в те дни принимал много наркотиков и однажды его даже пришлось откачивать. Потом мне звонил Артем и рассказывал, что все странно до такой степени, что ему просто хочется остановиться, а я говорил, что останавливаться надо было раньше. Катя звонила чаще всех, но меня это не напрягало, потому что самое страшное — вибрирующий телефон в ночи, а Катя звонила днем. Она даже вспомнила, как мы с ней ездили за город к ее бабушке, потому что мне хотелось куда-то, что напомнило бы хоть как-то деревню, в которой жил мой прадед, но чтобы ехать недалеко. Внезапно Катя сказала, что было бы круто, если бы мы были вместе, а я ей ответил, что вместе быть всегда опасно — если что-то треснет, то пострадают оба, и кто-то может этого не пережить, а Катя сказала, что я бы выжил. Мы говорили часто, но по чуть-чуть. Подолгу говорить всегда трудно, потому что можно услышать много вещей, о которых ты не знал и просто не хотел бы. Я часто думал позвонить отцу и попросить пленки, но меня что-то останавливало, а когда я наконец-таки набрал, то он скинул и через секунду прислал сообщение «переведу», а через несколько часов пришло сообщение от банка, в котором говорилось, что на мой лицевой счет поступило пять тысяч долларов, и мне от этого стало грустно. В Москве светило солнце и люди чему-то радовались, но мне было так тревожно, что я предпочитал сидеть в своей комнате и пытаться что-то понять. Я думал об Алексе, от этого замыкался в себе, и мне хотелось травы, поэтому в какой-то момент, когда Юли не было дома, я попросил Артема, чтобы он достал мне что-нибудь, а через два часа какой-то человек привез пару косяков, и я ему заплатил чуть больше, чем надо, потому что все вышло оперативно. Трава развеивала страхи где-то над рекой. А потом я увидел, что на балконе высохли цветы.
Юля выходит из магазина с парой больших брендовых пакетов, она улыбается, и мне кажется, что она направляется ко мне в рапиде. Мне хочется каждую секунду, которую я смотрю на нее, разделить на две, замедлить кадр, чтобы все было не так быстро, и это не оттого, что час назад я выкурил косяк. Когда она подходит, то протягивает мне черную банковскую карту с немного стертыми краями и говорит:
— Спасибо, братик!
А я продолжаю сидеть и просто любоваться ею. Из звуковой системы торгового центра почему-то играет рождественская песня, но на дворе лето.
— Ты чего завис? — спрашивает она и добавляет: — Надо поесть пойти, и я бы еще купила себе очки, но на них у меня есть деньги, — посмеивается она.
— Прекрати, — говорю ей, — я тебе их подарю.
— Ну нет, хватит, ты и так нормально раскошелился. — Юля смеется и кивает на пакеты.
— Перестань, у меня есть еще деньги, — говорю я и верчу в руке карту. — Так что выбирай все, что хочешь!
— Очки я сама себе куплю, — заявляет она, — а вот за обед можешь заплатить!
— Окей, договорились, куда пойдем?
— М-м-м, может… давай бургеры поедим!
— Давай!
Мы идем по торговому центру, и я чувствую, как во мне разливается волна счастья, когда она рядом. Хотя на всех кассетах, когда мама мне рассказывает о том, что скоро появится Юля, я грустный, да и сама мама невеселая, а может, мы просто не понимали, какое счастье будет рядом с нами совсем скоро. Я иду с мыслью о том, как мне повезло, что у меня есть такая сестра, и что это самый близкий для меня человек на всей планете, и как сильно хочется увезти ее с собой. Увезти туда, где она всегда будет рядом и ей там все будет нравиться.
Юля заказывает чизбургер с беконом прожарки вел-дан, картошку, колу со льдом и лимоном, а я заказываю хот-дог с халапеньо и индийский тоник. За соседним столиком сидит пара, которую, как мне кажется, я видел на похоронах Миры, но я с ними не знаком. Они пьют кофе, девушка ест чизкейк, а парень напротив нее завис в телефоне. Потом они смотрят на меня, а я не поворачиваюсь к ним, потому что не хочу пересечься взглядом. В небольшой ресторанчик заходит пожилой мужчина и просто стоит в дверях. Когда ему предлагают столик, он молча поворачивается и быстрым шагом направляется к эскалатору, а из колонок играет Keane — «Everybody’s Changing». Юля делает глоток колы, а я залипаю на ее черный прямоугольник на запястье.
— Ты же еще побудешь здесь? — спрашивает она.
— Да, Юль, конечно. — Я думаю о том, что, может, еще пара дней — и надо улетать.
— Это хорошо.
— Да? Почему? — спрашиваю ее и откусываю хот-дог, запивая ледяным тоником.
— Ну, потому что с тобой хорошо. — И добавляет: — И это не потому, что у тебя на карточке есть деньги.
— А когда я там, чем ты здесь занимаешься? — спрашиваю я.
— Так, с подругами шатаюсь. В общем-то, ничего.
— Наслаждайся этим «ничего».
Юля делает большой глоток колы и говорит:
— Ты же с папой виделся?
— Да, недавно.
— И что он?
— Ничего.
— А зачем
