женитьбе у Ржевского начисто пропадает всякий аппетит. В таких обстоятельствах ему не оставалось ничего другого, как поспешно ретироваться.
И теперь Ржевский ехал завтракать в трактир.
У развилки под развесистой березой стояли два мужика. Один, что потоньше, обнимал того, что потолще, за плечи, а тот в свою очередь крепко сжимал в руках ствол дерева. Образовавшаяся скульптурная группа была столь живописна, что поручик не мог не задержать на ней своего взгляда.
Покачиваясь на ветру, мужики тупо смотрели на проезжающего мимо всадника.
— Вишь ты, — сказал один другому, — вон какая кобыла! Что ты думаешь, доедет та кобыла, если б случилось, до кабака или раньше копыта отбросит?
— Доедет, — отвечал второй, громко отрыгнув. — Чё ей будет?
— А до трактира, я думаю, не доедет?
— До трактира не доедет.
— Сдохнет, думаешь?
— Сдохнет! А то как же. Чего бы ей не сдохнуть.
Этим бы разговор и кончился, но тут поручик Ржевский не мешкая соскочил на землю и преподал мужикам урок естествознания.
— Кобель — не сука, конь — не кобыла! — орал поручик, щедро делясь с оробевшими мужиками своими скромными познаниями пополам с тумаками и затрещинами. — Курица — не птица, баба — не человек! А ну, повторяйте за мной, неучи!
— Сука, ваше благородие, не кобель, — бормотал мужик, что потоньше, защищая локтями уши. А тот, что потолще, громко пыхтел, отмахиваясь от поручика, и все приговаривал:
— Ой, больно! Ой, за что, барин?
— За что, за что… — отвечал Ржевский. — За пани Терезу!
Когда поручик наконец выдохся и вновь оказался на коне, один из мужиков торчал лаптями вверх из придорожной канавы, другой же висел, раскинувшись на ветвях березы, и шепелявил еле слышно:
— Конь, ваш благородь, не кобель. Сука, стал быть, не лошадь. А баба — она курица и есть.
Трактир был, каких на Руси пруд пруди. С закопченным потолком, потемневшей мебелью, скрипучим полом. По залу лениво кружили мухи, неторопливо прохаживалась прислуга, звенела посуда. Меж столов стелился сизый дым от куривших свои трубки первых посетителей.
Поручик Ржевский расположился за одним из пустовавших столов и заказал себе говяжью печень, водки и соленый огурец.
Пропустив стакан и захрустев огурцом, поручик стал думать о женщинах.
«Женщины… — думал Ржевский. — Девушки, барышни, дамы, гризетки, кокотки, кокетки, гетеры, куртизанки, проститутки…»
От этих мыслей на сердце потеплело. Поручик подкутил усы. Да, не будь на свете женщин, он непременно пустил бы себе пулю в лоб!
К столу подбежал чумазый мальчонка.
— Поручик Ржевский? — бойко спросил он, для солидности шмыгнув носом.
— Он самый. А ты какого полку гусар будешь?
— Тятькиного.
Поручик засмеялся.
— А зовут тебя как?
— Федором.
Мальчонка положил на стол сложенный вчетверо листок.
— Вот вам, барин, от мамзель.
— От кого?
Но мальца уже и след простыл.
— Федька — Купидон, [11] — усмехнулся Ржевский, разворачивая листок.
Одного взгляда было достаточно, чтобы он понял, что держит в руках амурное послание. Почти каллиграфический женский почерк с завитушками, отчерками, хвостиками. И запах. О, этот запах!
Прежде, чем прочесть письмо, Ржевский поднес листок к носу и с шумом втянул в себя воздух.
— А — а — пчхи! — взревел поручик на весь трактир. — Что за духи, три тысячи чертей! Апчхи! А — а — а-пчхи!!
— Чего изволите? — раздался рядом голос.
В услужливой позе возле стола застыл половой с белым полотенцем через руку.
— Скорей на воздух!! — ответил Ржевский.
Он зажал двумя пальцами ноздри, чтобы подавить очередной чих, но это ему не удалось, и он чихнул куда-то внутрь себя, отчего ему вдруг показалось, что в голове у него взорвалась бомба.
Поручик вскочил, опрокинув стул, и бросился к дверям.
— Деньги, ваше благородие! Деньги! — истошно завопил половой, кидаясь вслед за ним.
— Да на, подавись, — поручик на ходу вытащил из кармана несколько монет и швырнул их себе за спину. — А-пчхи! Вот дуреха! Какие духи! Это черт знает что такое…
Глава 3. Амурное послание
Оказавшись на улице, Ржевский развернул письмо. Удерживая его на расстоянии вытянутой руки и стараясь лишний раз не дышать, прочел: «Поручику Ржевскому от Тамары».
— Итак, она звалась Тамара, — проговорил он, прищелкнув языком. Его глаза заскользили по строчкам. — Ого, написано стихами. Должно быть, поэтесса.
«Я вам пишу, чего же боле,
Что я могу еще сказать?
За что должна я так страдать?
У-у, как хочу вас увидать!»
— Недурно, — хмыкнул Ржевский. — Темперамент так и прет.
«Хочу вас к сердцу я прижать
И долго страстно обнимать.
И целовать, и миловать.
И покориться вашей воле»
— Отчаянная девушка! — Поручик мечтательно зажмурился: — Интересно, умеет ли она целоваться по-французски? [12]
С каждой прочитанной буквой он приходил во все большее возбуждение. И вскоре любовная записка в его руке дрожала, как пойманный за лапки мотылек.
«От мамы с папой я сбегу.
Вас буду ждать в своем саду.
И утоплюсь в своем пруду,
Коль вас в саду я не найду»
— Да приду я, приду, — сказал Ржевский, словно уже видя перед собой свою призрачную поэтессу. — Зачем топиться? Лучше искупаемся вместе. Черт побери, отличная мысль! Для начала я возьмусь обучить ее плаванию. Ха! Неплохой повод, чтобы избавиться от лишнего обмундирования.
Он снова заглянул в письмо.
— Постойте-ка, здесь, кажется, постскриптум… «Жду». Ну, это понятно. «Жду с утра до вечера». А почему не с ночи до утра?.. И второй постскриптум: «По прочтении съесть!» Может, сжечь? Нет, в самом деле — «съесть». И восклицательный знак притом. Вот так компот!
— Съесть! — возмутился поручик. — Я эту бумажку и понюхать толком не могу, а тут — «съесть»! Вот девицы! Воображают себе о гусарах черте что. Да ни за что на свете. Такой закуски нам не надо, будь я хоть пьян стократ.
Немного поостыв, поручик вдруг заметил, что на послании не указан обратный адрес.
— Вот так бульон! Как же я ее найду без адреса? Рассеянная, как все поэтессы.
Он опять перечитал письмо, повертев его и так и этак.
— Ага, там есть пруд. Отлично, это прекрасный ориентир. Будем искать дом с прудом и садом. И с этой, как ее, Тамарой. Однако, пожалуй, тут без подзорной трубы не обойтись.
В одноэтажном особняке, несмотря на наступивший день, были наглухо задернуты занавески.
Поручик Ржевский соскочил с коня и, подбежав к окну, постучал.
Занавески дернулись, и за стеклом показалась женщина с растрепанными волосами,
