Наверное.
— Андрей? Мне тебя не хватает. — Катя смотрит в пол.
— Мне тоже… вас не хватает.
— Как думаешь, в будущем мы можем быть вместе? — спрашивает она.
— Кать, — смотрю я в пол, — я бы хотел подружиться с настоящим. Я не знаю будущего. И ты тоже.
— В настоящем все непонятно, хотелось бы его просто перешагнуть.
— Так не бывает.
— К сожалению, — говорит Катя, тушит сигарету и кидает ее в мусорный пакет.
Когда она обувается, я подхожу, чтобы закрыть дверь, а она берет со стола ключи от машины и бросает их в задний карман.
— Кать, ты была под домом в первый день, когда я прилетел?
— В первый день, когда ты прилетел, я была на похоронах, как и ты, Андрей. — Катя говорит мне это через отражение в зеркале.
— А ночью?
— Нет. Зачем мне? К тебе приезжал Алекс.
— Откуда ты знаешь?
Катя поворачивается ко мне и целует в губы, а потом резко открывает дверь и убегает.
Я возвращаюсь в свою комнату и не подхожу к окну.
— Пап? Это Андрей.
— Ты у меня определился.
— Хотел кое-что попросить…
— Денег еще?
— Нет.
— А что тогда?
— У тебя должны быть кассеты. Когда я был маленьким, ты нас постоянно записывал на камеру. Дай мне их посмотреть.
— Тебе совсем нечем, что ли, заняться?
— В смысле?
— Хватит курить уже.
— Но мне нужно посмотреть и понять…
— Что тебе нужно понять?
— Что-то.
— Ты обдолбанный!
(гудки)
— Нет! Не-е-е-ет! Не…
Перезваниваю. Женский голос говорит: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Смотрю на часы. 04:28 утра.
Когда просыпаюсь, в комнате сильно пахнет сигаретами, хотя не припомню, чтобы я в ней когда-либо курил. На телефоне куча уведомлений от Кати и одно от папы. Свайпаю сообщение отца, и на дисплее загорается: «Тебе пора обратно. Могу оплатить билет». Мне хочется ему что-то ответить, но я просто смотрю на сообщение минуту и начинаю печатать: «Это ты во все…» Удаляю. Снова начинаю печатать и снова удаляю. Закрываю переписку, так и не ответив. Свайпаю сообщение от Кати. Ссылка на телеграм-канал. Под ним четыре сообщения: «Андрей», «Пиздец», «Мне страшно, я не знаю, что это за хуйня», «Позвони мне». Меня пробирает дрожь, кажется, я понимаю, о каком телеграм-канале идет речь. Да, это «Невиновных нет», и на дисплее появляется старая фотография Алекса: убитый взгляд, коричневые шорты и майка с надписью: «Завтра не будет». Фотография обрезана, и я точно знаю, что недавно держал ее в руке. На снимке есть еще два человека: я и Катя. Под фотографией подпись: «Простите, что поздно. Фотку долго не могли подходящую найти». Меня начинает трясти от страха, становится слишком холодно, а запах сигарет по-прежнему стоит в комнате. Я откидываю телефон и закрываю лицо руками. В голове проносятся страшные мысли, я кидаюсь в сторону стола и начинаю искать ту самую фотографию, где Алекс, я и Катя с молотком. Я достаю все записные книжки, раскидываю их на полу и не могу никак найти эту фотографию. Я вожусь минут пять, а когда начинает сводить дыхание, поднимаюсь и вижу, что фотография просто лежит на столе. И страх от того, что здесь кто-то был ночью, достигает такого уровня, что я беру телефон и выбегаю из комнаты.
В гостиной никого. Открываю спальню мамы — пусто. Подхожу к комнате Юли, проворачиваю ручку, открываю дверь — пусто. Возвращаюсь обратно в гостиную. У вытяжки стоит пепельница, в которой лежат четыре истлевших окурка, рядом стоит початая бутылка белого вина. Телевизор показывает рекламу, в которой темнокожий парень в одних трусах скачет на белой лошади. Пахнет сигаретами. Из холодильника достаю бутылку воды, залпом выпиваю. Отправляюсь в душ.
Долго смотрю на себя в зеркало, понимаю, что стоит побриться, но не хочется. Под глазами темные мешки, а в самих глазах страх. Чищу зубы и отправляюсь в душ, где сажусь на пол, прижавшись к стенке, и смотрю, как капли горячей воды летят на меня, но от них мне не становится теплее, и тело начинает содрогаться — то ли от холода, то ли от сильного страха.
Катя устраивается напротив меня, а я сижу, не снимая темные очки. Она заказывает двойной эспрессо и просит вынести на веранду пепельницу. Я заказываю американо и шоколадный эклер, смотрю в сторону дороги, по которой проносятся две кареты скорой помощи, а за ними несколько простых машин. Катя нервно закуривает и поворачивается туда же. По улице идут люди в серых костюмах, студенты, влюбленные пары, у фонарного столба на коленях побирается бабушка, ее взгляд уставлен в асфальт. Даже закрадывается мысль, что под платком может быть кто угодно. Все проходят мимо, но из ее пластикового стакана торчат несколько купюр. На картонной табличке черным маркером написано: «Помогите». Мне хочется пойти и кинуть ей в стакан денег, но я не уверен, что это поможет, поэтому я остаюсь на веранде с Катей, у которой испуганный вид и дрожащая тоненькая сигарета между пальцев, а мне наконец-то становится жарко, и я прошу, чтобы принесли колы со льдом и лимоном.
— Что это вообще за херня-то? — говорит Катя и снова затягивается. Официантка ставит пепельницу, но Катя этого не замечает. — Кто ведет этот сраный канал? И на что они намекают?
— Я понятия не имею. Мне тоже непросто, — говорю я и смотрю на то, как официантка выносит кофе и эклер в виде продолговатого зайчика.
— Там же… там, блядь… там и Мира была, и сейчас Алекс еще. Это все странно. — Катя стряхивает пепел по-прежнему на веранду, а не в пепельницу.
— Ты хочешь сказать…
— Я боюсь что-то говорить, потому что… потому что боюсь, Андрей, — ее потряхивает. — Просто боюсь.
— Мы пока ничего не знаем. Ну и не понимаем.
— В том-то и дело, блядь! — Катя наконец-то замечает перед собой пепельницу. — Ты вообще листал этот канал? — спрашивает она.
— Ну, я видел про Миру… не больше, меня недавно только туда добавили, не смотрел, — говорю я и отправляю часть зайки себе в рот.
— Там вообще все непросто. Там и до Миры были всякие совпадения и намеки. — Катя делает глоток эспрессо.
— Какие? — спрашиваю я.
— Там были фотки разных людей из разных пабликов о пропавших. Ну, знаешь, когда фотки выкладываются и там всякое написано: ушел тогда-то, рост такой-то, при себе имел то-то… ну, ты понял. — Катя снова делает глоток кофе. — А эта фотка Алекса, она вообще откуда? Я даже не видела такую. Он нигде ее не выставлял. Он и в инстаграм-то ничего не постил, просто смотрел тех, на кого подписан, и комментил, а в фейсбуке он вообще не сидит.
Мне хочется рассказать Кате, что оригинал фотографии лежит у меня дома и что на той фотке есть мы с ней, но я молчу: мне кажется, что от этой информации ей станет еще хуже.
— Я не знаю, — говорю я, отправляю еще часть зайки в рот и делаю глоток кофе.
— Если бы я знала, кто ведет этот канал, то… — Катя останавливается. — Убила бы, —
