от девчонки пытливого взгляда, говорит мой товарищ, – это же ты…
– Нет, – пищит Фея, и для убедительности качает своей головой, – это точно не я.
– Кто? – встреваю я, перестав понимать вообще что-то.
– Да как же не ты, – хмыкает Хас ей в ответ, – если ты. Я твою мордашку смазливую отлично запоминал, когда конверт с деньгами передавал.
«Какой еще нахрен конверт?» – пронеслось у меня в голове.
– Какой еще нахрен конверт?! – повторил я за мыслями вслух, и перевел жесткий взгляд с Феи на друга.
21
Гром.
Хасан с трудом оторвал взгляд от девчонки.
– Стрелку с правобережными помнишь три года назад?
Я откинулся в кресле, моментально вспоминая события того страшного дня. Дня моего второго рождения.
Неспокойное время. Борьба за нераздельную власть. Бесконечные переговоры с врагами. И зачастую эти переговоры кончались кровавым побоищем. В тот день тоже все закончилось кровью. Моей. И всех тех, кто был в машине со мной.
Действовали ребята с правого берега грязно, не по понятиям нашего мира – просто открыли стрельбу по машине, превратив ее в решето. И от массовой информации в сми спасло лишь одно - такие переговоры всегда назначались в глуши, подальше от города и мирных людей, имеющих шансы попасть под шальные пули.
Не помню, как выбрался из горящей машины с кровоточащей раной в боку. Плохо помню как добрался до ближайшего поселения – глухой, забытой богом, деревни.
Тело билось в конвульсиях, а я мысленно прощался со своими, когда дверь одного из косых старых домов, мне открыла девчонка.
В какой-то момент промозглый ливень и раскаты грома сменились теплой кроватью с догоревшей лампадкой, танцующими тенями на древесных стенах, и женском запахе трав, свежих ягод и сладких цветов.
На языке ощутился горький привкус какой-то настойки, а рана в боку наконец перестала так ныть, прекратив кровоточить.
Агония, бред, и снова агония. До утра то сладкие муки странных ведений, то адская боль.
А еще девушка. Худенькая блондинка с двумя длинными косами. Ее нежные руки, гладящие мою горящую кожу груди, плеч, живота. Ее нежные губы.
Я помню в ней все. И не помню совсем ничего.
Я не увидел даже лица незнакомки. Но почему-то точно знаю, какие на вкус ее губы. И насколько ласковые нежные руки.
Я в ту ночь с трудом глаза мог держать открытыми, но в видениях, вероятно, чтоб облегчить агонию, подсознание подкидывало мне жаркие сцены нашего с лесной нимфой секса.
Я ухмыльнулся, вспомнив как долго потом еще рисовал себе ее образ.
Интересно, какого цвета у нимфы глаза? Какой формы губы? Я не мог представить себе ее голос, но отчетливо знал, как она стонет.
Утром, еле продрав глаза ото сна, я не обнаружил в старом доме ни единой души. Нимфа и есть. Привиделась и тут же исчезла.
На табуретке возле кровати лежала моя сухая одежда, оружие, обувь.
А дыра в боку была аккуратно заштопана и закрыта повязкой с какой-то странно пахнущей мазью. Скорее всего не аптечной. Самодельной похоже.
Стиснув зубы, сквозь боль, я оделся. Вышел из дома и побрел в сторону трассы. К тому моменту Хасан уже послал наших ребят прочесать все окрестности – в сгоревшей машине мой труп не нашли. Меня искали. Живого. Или мертвого. И нашли практически сразу, стоило только выйти на трассу.
Большой кусок того дня стерся из памяти. В себя я пришел уже вечером в частной больнице, утыканный иглами и напичканный капельницами.
– Вам повезло, – доктор, мой старый друг, осмотрел зашитую рану придирчивым взглядом, – если бы пулю вовремя не извлекли, а рану не зашили, вы бы умерли от потери крови. Думаю, у вас оставалось не больше пары часов…
– Нимфа, – выдавил я идиотскую улыбку сухими, потрескавшимися губами.
– Че? – Встрял Хасан, все это время придирчиво смотрящий за действиями старого доктора. Порой Хасан себя как ревнивая супруга ведет… – Доктор, он че бредит? Или че?
– Или «чо», – передернул его строгий врач.
– Да не брежу я, – прохрипел, успокаивая Хасана, – девица в деревне, первый дом от дороги. Она пулю вынула и зашила меня. Съезди туда, хорошо? Денег ей дай. Поблагодари от меня. В общем, ты знаешь.
– Понял, Гром. Все сделаю в лучшем виде. Ты это, лежи тут. Не вставай, жри нормально, че там еще надо, чтобы огурцом быстрей стать?
Доктор посмотрел на Хасана с нескрываемым скепсисом, а я уже не слышал их разговора – снова отъехал, провалившись в безвременье и забытье. И там, среди белого тумана моего подсознания, я снова обнимал хрупкую нимфу с двумя длинными белокурыми косами. И она снова пахла лесными травами, а на губах вновь оседал вкус сладких ягод.
В больнице я провел меньше недели, быстро пошел на поправку. И мысли о девчонке, спасшей меня, превратились в навязчивую идею.
– Хасан, ты к девочке в деревню ездил? – Спросил я товарища после.
– Ездил, да. Денег дал.
– Денег? Взяла?– что-то внутри меня зазудело. Но я ведь сам ей обещал заплатить. Так с чего за грудиной сейчас это мерзкое сосущее чувство?
– Взяла, – пожал плечами Хасан.
– И… ничего не спросила?
– Все нормально, Гром. Она будет держать язык за зубами, – не верно меня поняв, отозвался приятель.
Еще через месяц, посреди пьянки с товарищами, мы тогда как раз отмечали конец бессмысленных войн и резни - власть в городе окончательно утвердилась за мной, я, еле ворочая языком, спросил у своего подчиненного:
– Хас, а красивая она? Девчонка та?
– Какая? – концентрировал он на мне мутный взгляд.
– Та. Из деревни.
Хасан замолчал на секунду, вспоминая лицо лесной нимфы, и в этот миг меня затопила острая зависть. Он ее видел. И мог с легкостью нарисовать в памяти ее черты. И губы. И даже глаза.
А я нет.
Мне оставалось только додумывать.
– Ну… да, – друг безразлично повел плечом, – такая… смазливая. А че?
– Ни-че, – равнодушно ответил, и сжимая в руке стакан с горячительным на дне, отвернулся к окну.
– Не помнишь даже как выглядит?
– Не видел. Темно слишком было.
– А че спрашиваешь?
– Хасан… – предупреждающие зарычал на товарища, напоминая, где его место.
– Понял, Гром. Не горячись. Ну… может сам к
