временем задрался уже почти до потолка.
– Вот я и не вспоминала. – Поджала она дрожащие пухлые губы, гордо встречая мой взгляд.
– Ясно. – Я осел в свое кресло.
Ясно. Что не ясно вообще ни-чер-та!
Голова гудела, а черепная коробка трещала по швам от наполняющих мыслей.
А делать-то с этой Феей мне теперь что?!
В дверь постучали. Тихо ее приоткрыв, Марта бросила на меня кроткий растерянный взгляд.
– Гурам Баширович, простите, что беспокою. Но у мальчика поднялась температура. Кажется, он заболел.
Какого еще, к чертям собачим, мальчика?! – собирался я зарычать на домоправительницу, пока не увидел, как Есения обеспокоено подскочила на ноги.
– Петька?! Где он?! Почему вы раньше мне не сказали?! Он наверное простудился!
Догадка прострелила мою гудящую голову быстрее, чем я успел осознать обстоятельства. Ввиду всего, что случилось, я напрочь забыл, что у Феи есть сын.
Сын, который как две капли воды похож на меня…
«Я не отдам тебе сына»
«Ты был моим первым»
«Я не отдам тебе МОЕГО сына»
Мать твою, Фея…
Нашего?
Нашего сына?!
23
Гром.
В немом исступлении я уставился Фее в глаза, а та, в свою очередь, прикусила язык, бегая взглядом от меня и до Марты, будто прямо в этот момент решала, что хуже – плюнуть на все и признаться, или продолжать делать вид, что ее ребенок не имеет ко мне отношения.
Озверев, я уперся руками в столешницу и зарычал. Слов не осталось.
– Да! – Звонкий голос Есении до предела взвинтился. – Да! Да! Ты все правильно понял! – Поняв, что отпираться теперь бесполезно, она наконец-то призналась.
А сразу после сорвалась с места и побежала на поиски сына.
Моргая, я проводил ее взглядом. Кивнул на дверь ничего не понимающей Марте. И сам отправился следом.
– Высокая? – уточнил, пока мы поднимались по лестнице.
– Лоб очень горячий, – ответила Марта, покорно идя со мной рядом, – боюсь, придется вызывать доктора, не все дети в таком возрасте нормально переносят температуру, Гурам Баширович, могут быть осложнения.
– Тогда чего ты ждешь? – зарычал на нее, – немедленно вызови!
– Конечно, – Марта кротко повесила голову и тут же развернулась, чтобы спуститься и найти телефон.
К двери гостевой спальни я подходил с замирающим сердцем, слыша как Есения лепечет с сынишкой:
– Малыш, что-то болит? Боже, какой горячий у тебя лобик… Сейчас… Сейчас… Сейчас я что-то придумаю…
Она суетилась. И, очевидно, очень переживала за сына.
За… нашего сына.
О, черт, ну как мне уложить эту мысль в голове? Осознание приходит не скоро. Мне приходится еще пару минут постоять возле двери, стискивая в кулаки свои руки и насильно заставить себя поверить в то, что у меня есть ребенок.
Пару медленных вдохов, чтобы опять не перепугать Фею рычанием, и, дернув на себя ручку двери, я прошел внутрь спальни.
Мальчишка сидел на коленях у матери, уткнувшись лицом в ее шею. Бледная, до смерти перепуганная Есения подняла на меня взгляд, без слов вопрошая: что ты теперь собираешься делать?
А я как истукан застыл посреди помещения, потому что от этой картины защемило в груди.
– Ты… – тихо выдохнул, – ты… не бойся меня.
Какая глупая фраза.
Уверен, Есения прекрасно знает, кто я такой. Иначе бы в ее глазах не плескалось сейчас три тонны страха, да и сбежать она бы не попыталась тогда.
Но почему-то мне показалось жизненно важным сказать, что я не причиню им вреда.
Медленно выдохнув, Фея не спускала с меня настороженных глаз. А я тихо подошел ближе к кровати и так же тихо сел рядом.
Вскинул руку, но не решился коснуться ребенка.
Есения крепко зажмурилась, преодолевая себя, прежде, чем прошептать:
– Он… Ты можешь к нему прикоснуться, Гурам…
Недоверчиво, будто от одного моего касания этот маленький мальчишка может рассыпаться, я взял в свои его пальчики. Малыш поднял голову и посмотрел мне в глаза.
– Привет… – поздоровался он. Я боялся, что мальчик вырвет свою руку из моих пальцев, но он сидел неподвижно и лишь жался к маме плотнее.
– Все… хорошо, – голос, рвавшийся из моей глотки, будто был не моим, низким и хриплым, волнительным, – я… не обижу тебя.
Мальчик нахмурился, будто оценивая то, что услышал, а потом просто кивнул.
Я склонился чуть ближе, проверяя насколько горячий у него лоб.
– Марта уже вызвала доктора, – сообщил притихшей Есении.
– Хорошо, – абсолютно беззвучно, одними губами, ответила моя гостья.
Повисло молчание.
Но в этом молчании было так много всего… Так много важного. Гораздо важнее всего, что происходило в моей жизни за последние годы.
Сын.
У меня есть сын.
И я не знал о нем несколько лет, но злиться по этому поводу сил просто нет. И, быть может, так даже лучше. Может быть, только благодаря тому, что этот малыш рос вдалеке от меня, он жив до сих пор. Ведь я прекрасно осознаю, какой опасности подвергаю людей с собой рядом.
– Петь, – тихо шепнула Есения, приглаживая непослушные волосы сына, – помнишь, про наш секрет?
– Угу, – буркнул мальчик, с интересом глядя на мать. Фея шумно сглотнула, явно пребывая в волнении.
– Теперь пришло время открыть этот секрет. Твой папа… – она молчала, похоже не в силах закончить эту короткую фразу.
– Я, – прохрипел, смотря на мальчишку, – я твой папа, Петь. И я… я очень этому рад.
Есения посмотрела на меня с недоверием, а глаза сына загорелись радостным блеском.
– Папа? – задумчиво прошептал он мне в ответ, будто на вкус пробуя новое слово. – А что обычно делают папы?
Я усмехнулся. Напряжение медленно растворялось в воздухе спальни.
– Папы… Обычно папы очень любят своих детей.
– И покупают им много игрушек? – с легкой хитринкой спросил мальчишка в ответ.
Я рассмеялся, и даже Фея неуверенно улыбнулась, кусая губу.
– Очень много, Петь. Я подарю тебе очень много игрушек, каких ты только захочешь.
– Обещаешь?
– Клянусь.
Я уже успел оценить, что Фея с сыном жили явно не в роскоши. На мальчишке хорошая одежда и обувь, а вот сама Есения точно не балует подобным себя. Поношенные ботинки и видавшие виды легкие джинсы. Но, удивительным образом, все это нисколько не портит ее красоту. На ней
