эротически приятным для мужчин. Говорить о женской ноге считалось нескромным, а смотреть на нее - скандальным; в присутствии дамы даже слово "туфля" было запретным.25 Эта практика распространилась на все сословия и группы, кроме маньчжуров и татар, и стала настолько жесткой, что обмана относительно размера ноги невесты было достаточно, чтобы аннулировать помолвку или брак.26 К'анг-хси пытался остановить этот обычай, но не смог; сегодня он является одной из самых счастливых жертв революции.
Мужчины прикрывали свою наготу штанами и туниками, почти всегда синего цвета. Зимой поверх штанов надевали леггинсы, а также дополнительные туники, иногда до тринадцати. Их не снимали ни днем, ни ночью в течение всей зимы, а с наступлением весны по очереди снимали.27 Туника спускалась то до поясницы, то до колен, то до ступней; она застегивалась до самой шеи и имела огромные рукава вместо карманов; в Китае не говорят, что человек "кладет" предмет в карман, а говорят, что он "кладет его в рукава". Рубашки и нижнее белье были практически неизвестны.28 В деревне женщины носили брюки, как и мужчины, поскольку привыкли выполнять мужскую работу и даже больше; в городах они прикрывали брюки юбками. В городах шелк был почти так же распространен, как и хлопок.29 Пояс не стягивал талию, а корсеты не стягивали грудь. В целом китайская одежда была более разумной, здоровой и удобной, чем одежда современного Запада. Никакая тирания моды не притесняла и не возвышала жизнь китайской женщины; все городские классы одевались одинаково, и почти все поколения; качество одежды могло отличаться, но не форма; и все сословия могли быть уверены, что мода продержится столько же, сколько и платье.
Язык китайцев отличался от остального мира даже более отчетливо, чем их одежда. В нем не было ни алфавита, ни орфографии, ни грамматики, ни частей речи; удивительно, как хорошо и как долго этот древнейший и самый густонаселенный народ на земле обходился без этих проклятий окцидентальной юности. Возможно, в забытые времена существовали склонения, наклонения, спряжения, падежи, числа, времена, настроения; но в языке, насколько мы можем судить, ничего этого нет. Каждое слово в нем может быть существительным, глаголом, прилагательным или наречием, в зависимости от контекста и тона. Поскольку в разговорных диалектах насчитывается всего от четырех до восьмисот моносложных слов-звуков, или вокабул, и они должны использоваться для выражения 40 000 знаков письменного языка, каждая вокабула имеет от четырех до девяти "тонов", так что ее значение различается в зависимости от того, как она поется. Жесты и контекст сглаживают эти тона и заставляют каждый звук служить многим целям; так, вокабула I может означать любую из шестидесяти девяти вещей, shi - пятьдесят девять, ku - двадцать девять.30 Ни один другой язык не был одновременно таким сложным, таким тонким и таким кратким.
Письменный язык был еще более уникальным, чем разговорный. На предметах, извлеченных из Хонана и предварительно датированных периодом правления династии Шан, сохранились письмена, написанные иероглифами, в значительной степени схожими с теми, что используются до нашего поколения, так что, если не считать нескольких коптов, которые все еще говорят на древнеегипетском, китайский язык является одновременно и самым древним, и самым распространенным языком, на котором говорят сегодня. Первоначально, как следует из отрывка из Лао-цзы, китайцы использовали узелковые шнуры для передачи сообщений. Вероятно, потребности жрецов в отслеживании магических формул, а гончаров - в маркировке своих сосудов, привели к развитию пиктографического письма.32 Эти примитивные пиктограммы были первоначальной формой шестисот знаков, которые сегодня являются основными иероглифами китайской письменности. Двести четырнадцать из них были названы "радикалами", поскольку они входят в качестве элементов почти во все иероглифы современного языка. Современные иероглифы представляют собой очень сложные символы, в которых на примитивный изобразительный элемент накладываются дополнения, призванные дать конкретное определение термину, обычно через указание на его звучание. Не только каждое слово, но и каждая идея имеет свой отдельный знак; один знак обозначает лошадь, другой - "гнедую лошадь с белым брюхом", третий - "лошадь с белым пятном на лбу". Некоторые знаки еще относительно просты: кривая линия над прямой (т.е, солнце над горизонтом) означает "утро"; солнце и луна вместе - "свет"; рот и птица вместе - "пение"; женщина под крышей - "мир"; женщина, рот и знак "кривой" составляют иероглиф "опасный"; мужчина и женщина вместе - "разговорчивый"; "ссорящийся" - женщина с двумя ртами; "жена" представлена знаками "женщина", "метла" и "буря".33
С некоторых точек зрения это примитивный язык, который благодаря высшему консерватизму дожил до "современных" времен. Его трудности более очевидны, чем достоинства. Нам говорят, что китайцу требуется от десяти до пятидесяти лет, чтобы освоить все 40 000 иероглифов своего языка; но когда мы осознаем, что эти иероглифы - не буквы, а идеи, и подумаем, сколько времени нам потребуется, чтобы освоить 40 000 идей или даже словарь из 40 000 слов, мы поймем, что условия сравнения несправедливы по отношению к китайцам; мы должны сказать, что любому человеку требуется пятьдесят лет, чтобы освоить 40 000 идей. В реальной практике средний китаец вполне обходится тремя или четырьмя тысячами знаков и достаточно легко осваивает их, находя их "радикалы". Самое очевидное преимущество такого языка - выражающего не звуки, а идеи - заключается в том, что его могут читать корейцы и японцы так же легко, как и китайцы, и это дает Дальнему Востоку международный письменный язык. Кроме того, он объединяет в одну систему письма всех жителей Китая, чьи диалекты различаются до степени взаимной неразборчивости; один и тот же иероглиф читается как разные звуки или слова в разных местностях. Это преимущество действует как во времени, так и в пространстве; поскольку письменный язык остался по существу тем же самым, в то время как разговорный язык разошелся с ним на сотню диалектов, литература Китая, написанная в течение двух тысяч лет этими иероглифами, может быть прочитана сегодня любым грамотным китайцем, хотя мы не можем сказать, как древние писатели произносили слова или говорили идеи, которые эти знаки обозначали. Эта устойчивость одного и того же письма среди потока и разнообразия речи способствовала сохранению китайской мысли и культуры и в то же время служила мощной силой консерватизма; старые идеи занимали сцену и формировали сознание молодежи. Характер китайской цивилизации символизируется в этом феномене уникальной письменности: ее единство среди разнообразия и роста, ее глубокий консерватизм и непревзойденная преемственность. Эта система письма была во всех отношениях высоким интеллектуальным достижением; она классифицировала весь мир предметов, действий и качеств под несколькими сотнями корневых или
