этих правил заключается в том, что мы как страна не хотим, чтобы аполитичный карьерный сотрудник FDA, чья ежедневная работа заключается в принятии решения о рисках безопасности исследуемого лекарства, был подвержен репрессиям со стороны президента, который не согласен с этим сотрудником по вопросам, скажем, контроля над оружием или абортов. Оправдание защиты госслужащих состоит в том, что технократы не должны зависеть от превратностей политики или темперамента политиков, которые приходят и уходят. Это приводит к принятию некачественных технических решений, снижению стабильности регулируемой частной промышленности и уменьшению доверия к бюрократическому опыту - так утверждается.
Но вот в чем проблема: во имя защиты технических специалистов от политических преследований мы случайно создали совершенно новый класс политически неподотчетных бюрократов, которых нельзя уволить даже за то, что они не справляются с работой, для которой их наняли.
Предположим, что президент был избран после того, как дал предвыборное обещание ускорить процесс рассмотрения новых лекарств с целью снижения стоимости рецептурных препаратов за счет усиления конкуренции. Если есть карьерный сотрудник FDA, не согласный с этой политикой и продолжающий рассматривать заявки на разработку лекарств в прежнем медленном темпе, президент должен иметь возможность уволить его. Но он не может. И что еще более удивительно, комиссар FDA тоже не может. Правила государственной службы защищают такого сотрудника от увольнения только "по причине", что включает в себя только самые вопиющие и зачастую незаконные действия, такие как кража государственного имущества или появление на работе в состоянии алкогольного опьянения.
В двух словах, это теневое правительство - миллионы бюрократов, которые никогда не избирались на свои должности и обладают гораздо большей политической властью, чем большинство избранных представителей.
Защитники статус-кво могут возразить, что решение бюрократа из FDA рассматривать заявки на исследования лекарств медленнее - более "тщательно" - вовсе не политическое, а техническое решение. В этом и заключается суть спора: большинство решений, принимаемых правительством, по своей сути являются политическими, в то время как решения, принимаемые бюрократией, маскируются под маской технократии. Описание того или иного научного риска или медицинской пользы не является политическим решением, но решение о том, как соотнести эти риски друг с другом, или взвесить затраты и выгоды от дополнительного года на оценку риска по сравнению с общесистемным увеличением стоимости рецептурных препаратов как следствие, - это решение, основанное на ценностях. Решение государственного субъекта о том, стоит ли отдавать предпочтение скорости и стоимости, а не снижению небольшого риска, является политическим решением.
Хорошо это или плохо, но наша нация была основана на идее, что эти политические решения в конечном итоге принадлежат гражданам нашей страны и лидерам, которых мы избираем, чтобы они представляли нас. Именно это делает Америку великой. Это то, что делает Америку самой собой.
Но Америка больше не является самой собой. Около четырех миллионов федеральных бюрократов не только избегают всех форм политической подотчетности, но и игнорируют политическую волю избирателей. То, как эти агентства устроены сегодня, также нарушает принцип разделения властей, закрепленный в нашей Конституции.
Есть соблазн рассматривать весь проект "глубинного государства" - класс политически неизбираемых, несменяемых бюрократов, определяющих важнейшие направления государственной политики, - как пагубный по своим намерениям. Бюрократы-управленцы, запертые на задворках уродливых правительственных зданий, пишущие ограничительные постановления и делающие это безнаказанно и безотчетно перед обществом, естественно, вызывают гневную реакцию у тех из нас, кто видит, как все на самом деле работает.
Но этот гнев рискует затуманить нашу проницательность. Дело не в том, что бюрократы подрывают демократическую волю народа через его избранных представителей, потому что они хотят нас надуть. Настоящей мотивацией большинства бюрократов является благосклонность элиты - их решения могут спасти нас от неудачных решений, которые может принять обычная голосующая публика.
Под это описание подходят многие нормативные акты, касающиеся изменения климата - как через регулирующие органы государства, так и с черного хода в частном секторе. Избиратели не поддерживают требование к государственным компаниям раскрывать на сайте информацию о том, сколько CO2 они выбрасывают в атмосферу, и именно поэтому люди, которых они избрали, никогда не кодифицировали это в законе.
Вместо этого Комиссия по ценным бумагам и биржам США (SEC) сделала это с помощью "черного хода", попытавшись ввести правила, которые обязывали бы каждую публично торгуемую компанию раскрывать информацию о "климатических рисках". Обоснованием является то, что инвесторы должны понимать все существенные риски, но это тавтология, поскольку SEC уже требует от компаний раскрывать все существенные риски по требованию ответственности. Это означает, что если бы изменение климата действительно было "существенным риском" для конкретной компании, то она уже нарушила бы закон, не раскрыв этот риск в своих ежеквартальных отчетах. Согласно прежним правилам, было бы нелепо обвинять SEC публично торгуемую компанию, например, гипотетическую Netflix, в том, что она не раскрыла информацию об изменении климата как о существенном факторе риска. Поэтому она попыталась сделать еще более абсурдную вещь: потребовать от публичных компаний раскрывать информацию о факторах риска, связанных с изменением климата, фактически признав, что изменение климата вообще не является существенным фактором риска. Их коллеги из других многочисленных агентств, таких как EPA, применяют аналогичную тактику, чтобы с черного хода законодательно утвердить климатическую повестку дня (подробнее об этом в ближайшее время).
Важно то, что они подрывают волю народа не потому, что враждебны народу; они верят, что народ, если его полностью оставить управлять собой без надзора элиты, самоуничтожится... в данном случае путем самосожжения самой планеты. Вот почему это должно быть сделано с помощью бюрократического нормотворчества, оправданного такими неуместными целями, как "защита инвесторов". Если бы компания была настолько нечестна с общественностью, как SEC, ее бы уже засудили.
Но стоит серьезно отнестись к вопросу о том, нужно ли время от времени отменять волю общества и даже обманывать экспертов. Так считал Вудро Вильсон, двадцать восьмой президент Соединенных Штатов и крестный отец современного административного государства, который знаменито утверждал, что "народный суверенитет" "позорит" нацию, поскольку затрудняет достижение "исполнительной компетентности". Он упрекал страну в том, что она "пытается сделать слишком много путем голосования", особенно когда эти голоса отдавали "невежественные негры" или иммигранты "с юга Италии", не обладавшие "инициативой быстрого ума". Лучше оставить управление экспертам, элитам.
Возникновение класса управленцев - это форма современной монархии, основанной на благожелательности, как это было в старой европейской аристократии. Как объясняет Филипп Гамбургер, история административного права насчитывает много веков. Не случайно административное право удивительно похоже на тот вид управления, который долгое время процветал в средневековой и ранней современной Англии под названием "прерогатива". "Как король обладал королевской прерогативой
