щедрость хозяина небольшим благодарным отрыгиванием.58 Обедающие сидели на циновках на одном или двух каблуках за столом, приподнятым над полом всего на несколько дюймов; или же еда могла быть разложена на циновке, без всякого стола. Обычно трапезу начинали с горячего напитка из рисового вина, ведь не поэт ли Тахито еще в седьмом веке заявил, что сакэ - это единственное решение всех жизненных проблем?
То, к чему стремились семь мудрецов,
Эти люди былых времен,
Это было саке, вне всяких сомнений.
Вместо того, чтобы держать
Мудро, с серьезным видом,
Насколько лучше пить сакэ
Напиться и громко кричать.
Поскольку это правда
Что смерть наступает для всех,
Давайте радоваться
Пока мы живы.
Даже драгоценный камень, сверкающий в ночи.
Для нас меньше, чем возвышение сердца.
Которые приходят, выпив сакэ.59
Более священным, чем саке, для аристократии был чай. Это благодатное средство от безвкусицы кипяченой воды было завезено из Китая в Японию, неудачно в 805 году и успешно в 1191 году. Поначалу люди сторонились этого листа, считая его ядом, и не хотели иметь с ним ничего общего; но когда несколько чашек необычного напитка быстро прояснили голову сегуна, выпившего накануне слишком много сакэ, японцы признали полезность чая. Его дороговизна добавляла ему очарования: крошечные кувшины с ним преподносились в качестве драгоценных подарков, даже в награду воинам за доблестные подвиги, а счастливые обладатели собирали вокруг себя друзей, чтобы разделить королевский напиток. Японцы сделали из чаепития изящную и сложную церемонию, а Рикю установил для нее шесть незыблемых правил, которые возвели ее в культ. Сигнал, призывающий гостей войти в чайный павильон, по словам Рикю, должен подаваться деревянными хлопушками; чаша для омовения должна быть постоянно наполнена чистой водой; любой гость, которому покажется недостаточным или неидеальным убранство или обстановка, должен немедленно и как можно тише уйти; нельзя было предаваться пустяковым сплетням, а обсуждались только дела благородные и серьезные; ни одно слово обмана или лести не должно было слетать с губ; а сама церемония не должна была продолжаться более четырех часов. На таких встречах Ча-но ю ("горячая вода для чая") не использовали чайник; порошковый чай клали в чашку выбранного дизайна, добавляли горячую воду и передавали чашку от гостя к гостю, каждый тщательно вытирал ее ободок салфеткой. Когда последний пирующий выпивал последнюю каплю, чашку снова передавали по кругу, чтобы критически осмотреть ее как произведение керамического искусства.60 Таким образом, чайная церемония стимулировала гончаров к созданию все более прекрасных чашек и мисок и способствовала формированию у японцев спокойствия, вежливости и очарования.*
Цветы тоже стали культом в Японии, и тот самый Рикю, который разработал ритуал чая, ценил свои цветы не меньше, чем чашки. Узнав, что Хидэёси собирается посмотреть на его знаменитую коллекцию хризантем, Рикю уничтожил все цветы в своем саду, кроме одного, чтобы этот мог сиять перед грозным сёгуном непревзойденно.*62 Искусство аранжировки цветов шаг за шагом развивалось вместе с "чаепитием" в пятнадцатом и шестнадцатом веках, а в семнадцатом превратилось в самостоятельное увлечение. Появились "цветочные мастера", которые учили мужчин и женщин, как выращивать цветы в саду и размещать их в доме; по их словам, недостаточно просто любоваться цветами, нужно научиться видеть в листе, ветке или стебле столько же красоты, сколько в цветке, столько же красоты в одном цветке, сколько в тысяче; и нужно расставлять их не только с учетом цвета, но и с учетом группировки и линии.64 Чай, цветы, поэзия и танцы стали обязательными атрибутами женственности среди аристократии Японии.
Цветы - религия японцев; они поклоняются им с жертвенным пылом и национальным согласием. Они следят за цветением, соответствующим каждому сезону; и когда в начале апреля на неделю или две расцветает сакура, вся Япония, кажется, бросает работу, чтобы посмотреть на нее, или даже совершает паломничество в места, где это чудо наиболее обильно и полно.† Вишневое дерево выращивают не ради плодов, а ради его цветения - эмблемы верного воина, готового умереть за свою страну в момент наивысшей полноты жизни.65 Преступники, направляющиеся на казнь, иногда просят цветок.66 В известном стихотворении госпожи Чио рассказывается о девушке, которая пришла набрать воды из колодца, но, обнаружив ведро и веревку, переплетенную с коноплянками, пошла за водой в другое место, чтобы не обрывать усики.67 "Сердце человека, - говорит Цураюки, - никогда не понять; но в моей родной деревне цветы благоухают, как и прежде".68 Эти простые строки принадлежат к числу величайших японских стихотворений, ибо в них в совершенной и нерасторжимой форме выражена глубокая характеристика расы и один из редких выводов философии. Никогда другой народ не проявлял такой любви к природе, как в Японии; нигде мужчины и женщины не принимали так полно все естественные настроения земли, неба и моря; нигде люди так тщательно не возделывали сады, не питали растения в процессе их роста и не ухаживали за ними в доме. Японии не нужно было ждать, пока Руссо или Вордсворт скажут ей, что горы возвышенны или что озера могут быть прекрасны. Вряд ли в Японии найдется жилище без вазы с цветами, и вряд ли в японской литературе найдется стихотворение без пейзажа в его строках. Как Оскар Уайльд считал, что Англия должна не воевать с Францией, потому что французы пишут прекрасную прозу, так и Америка может до конца стремиться к миру с нацией, которая жаждет красоты почти так же страстно, как жаждет власти.
Искусство садоводства было завезено из Китая вместе с буддизмом и чаем, но и здесь японцы творчески преобразили то, что впитали через подражание. Они нашли эстетическую ценность в асимметрии, новое очарование в неожиданных формах; они укоротили деревья и кустарники, заключив их корни в горшки, и с озорным юмором и тиранической привязанностью придали им форму, которая могла бы в пределах садовой стены изобразить деревья, раскачиваемые ветром в бурной Японии; Они обследовали кратеры вулканов и самые обрывистые берега морей, чтобы найти камни, сплавленные в металл скрытым огнем или выточенные терпеливыми разрушителями в причудливые и извилистые формы; они вырыли маленькие озера, направили бродячие речушки и пересекли их мостами, которые, казалось, возникли из естественного роста леса; и через все эти разнообразные образования они проложили, с незаметным дизайном, тропинки, которые привели бы то к поразительным новинкам, то к прохладным и тихим уединениям.
Там, где позволяло пространство и средства, они пристраивали свои дома к садам, а не сады к домам. Их дома были хрупкими, но симпатичными; землетрясения делали высокие здания опасными, но плотник и столяр знали, как связать