музыкального общества или на что-нибудь особенное в Манчестере, и это были все мои контакты с профессионально исполненной живой музыкой. Мой маленький радиоприемник, выхватывающий музыку из общенародного эфира, был для меня всем; я слушал его в своей комнате часами. Не могу себе представить, как бы я стал музыкантом без него и без публичной библиотеки в Манчестере.
В уходящей ночи я ищу Венеру. Начинается рассвет — восхождение розового по всему горизонту, с одной почти вертикальной чертой самолетного следа, напоминающего Люцифера, что рушится с небес. Я включаю чайник и выбрасываю из вазы в мусор толстые веточки остролиста с уже почти черными ягодами.
По радио передают кантату Бахa «Wie schön leuchtet der Morgenstern...»46. Слова напоминают мне одного из любимых комических поэтов Джулии. Я сочиняю по-немецки записку, пытаясь имитировать стиль, который он любил пародировать, и печатаю ее:
Я, ниже не подписавшийся, хотел бы предоставить свидетельство своего продолжающегося существования и запрашиваю присутствия получательницы (в единственном экземпляре) в моем скромном, однако возвышенном помещении между девятью и десятью часами завтра утром или, в случае невозможности оного присутствия, перенести его на послезавтра. Я выкажу радость и благодарность в равной и превосходящей мере, если она будет сопровождаема духом благословенной памяти Иоганна Себастьяна.
Посылая выражение высочайшего уважения, остаюсь постоянным, неисправимо Вашим покорным слугой.
Над именем Отто Шнёркель47 я подписываюсь большой самодовольной закорючкой. Такого рода вещи ее развлекали, но, как она говорит, ей уже не двадцать один.
Сверяясь с инструкциями, убираю имя и телефон из информации, которая обычно бывает напечатана наверху сообщения, и посылаю ей факс.
Я плету запутанную паутину. Если я выдержал десять лет отсутствия и пустого сожаления, почему же три дня настолько невыносимы?
3.12
Виржини звонит около полудня:
— Почему ты мне не звонишь, Майкл?
— Я был очень занят.
— Ты так хорошо играл, и я тебе оставила по крайней мере три сообщения.
— Ты не просила меня перезвонить.
— Ты не ценишь, что я тебя ценю.
— Я ценю, но я правда не понял, что было что-то срочное.
— Да нет, ничего срочного, — говорит сердито Виржини.
— Прости, Виржини, ты права. Я должен был тебе перезвонить, но у меня так много всего происходит.
— Что именно?
— О, ну, то и это.
— И еще другое?
— Другое?
— Да, Майкл, ты всегда говоришь «то, это и еще другое», когда увиливаешь.
— Я не увиливаю, — говорю я раздраженно.
— Кто она?
— Она?
— У тебя какая-то новая женщина?
— Нет! Нет, у меня нет никаких новых женщин, — говорю я с напором, удивляясь ему не менее, чем Виржини.
— О, — говорит она с тенью раскаяния, так что теперь я себя чувствую виноватым.
— Почему тебе это пришло в голову? — спрашиваю я.
— О, я просто почувствовала — но ты ведь нет — правда ведь, нет — не спишь с кем-то еще, Майкл?
— Нет. Не сплю. Не сплю.
— Тогда почему ты не спишь со мной?
— Я не знаю. Просто не знаю. У нас бывали перерывы и дольше. У меня много всего. — Я стараюсь говорить спокойно, но необходимость изворачиваться злит меня все больше и больше.
— Да-да, Майкл, — говорит Виржини терпеливо. — Ты ровно это мне и сказал. А что у тебя?
— О, Бах, «Искусство фуги», возможная запись.
Виржини никак не реагирует на эту новость. Ни поздравлений, ни удивления, ничего.
— Правда? — спрашивает она. — Я хочу тебя видеть сегодня. Пойдем в кино?
— Я не могу, Виржини.
— А что ты делаешь?
— Тебе нужно знать все? — спрашиваю я.
Молчание на другом конце.
— Ну, если тебе так уж необходимо знать, — продолжаю я, — я должен поехать к Эрику Сандерсону показать мою скрипку. Ты знаешь, она иногда звенит, и это меня беспокоит.
— Ты едешь один?
— Мм, нет — на самом деле нет. Эллен должна с ним увидеться по поводу альта.
— Эллен? — говорит Виржини приглушенно и немного подозрительно.
— Виржини, хватит. Это мне действует на нервы.
— Почему ты мне не сказал, что едешь с Эллен?
— Потому что ты меня не спросила. Потому что это не важно. Потому что тебе необязательно знать каждую деталь моей жизни.
— Va te faire foutre!48 — говорит Виржини и бросает трубку.
3.13
Эллен безнадежно теряется, как только мы пересекаем Темзу. Я веду ее с помощью атласа «От А до Я». Она на редкость молчалива. Думаю, ее напряжение вызвано не только тем, что мы в незнакомых ей частях Лондона, где на картах нарисованы киты и слоны, но и тем, что она не верит в решение проблемы с альтом.
— Что это за история про гончарный круг? — говорю я, чтобы ее отвлечь.
— О Пирс, Пирс, Пирс, — говорит Эллен раздраженно. — У него плохое настроение всякий раз, когда мы в моем доме, и он ко мне придирается. В любом другом месте все в порядке. По крайней мере, обычно. Это вина моей тетки, на самом деле.
— Попробуй перестроиться в левую полосу, Эллен. Каким образом это вина твоей тетки?
— Ну, очевидно, потому, что она оставила свой дом мне — не в буквальном смысле вина. Она была права, считая, что женщинам приходится тяжелее в жизни, чем мужчинам, и что надо поддерживать друг друга и так далее и так далее. Но на самом деле я думаю, что она не одобряла Пирса. Или, скорее, его поведение. Его стиль жизни. Она была милая. Мне она нравилась, да и Пирсу тоже. Может, нам не надо репетировать в этом доме, но где же еще? Он начинает ворчать, как только переступает порог.
— Ну, если живешь в подвальной студии...
Эллен пролетает на желтый свет и поворачивается ко мне:
— Лучше бы дом был достаточно велик для нас обоих, но увы. Да и Пирс, думаю, может позволить себе снимать что-то поприличнее. Но он копит на лучшую скрипку. А копить ему совсем не подходит по темпераменту. Это тяжелая борьба.
Через несколько секунд я спрашиваю:
— Ваши родители не могли бы ему помочь?
— Могли бы, но не будут. Как только отец об этом заговаривает, мать начинает возражать с пеной у рта.
— О.
— Думаю, она немного двинулась умом за последние лет десять. С родителями никогда не знаешь, как они себя поведут. Я затеяла об этом разговор на Рождество, а мать взвилась и устроила жуткую истерику: любая скрипка не хуже другой, и когда они все умрут, пусть Пирс делает что хочет с его частью денег, но пока она еще может как-то влиять, ну и тэ дэ.
— Тяжело Пирсу.
— Он был у «Бира»49 на прошлой неделе, но все, что ему нравилось, было далеко за пределами его возможностей. Бедняга Пирс. Мне на самом деле его жаль. Он хочет попытать счастье на аукционах в этом году.
— У тебя очень хороший альт, — говорю я.
Эллен кивает:
— И твоя скрипка тоже. Хотя ты ее так любишь, что это совершенное безумие.
— На самом деле она не моя.
— Знаю.
— Я провел с ней больше времени, чем с кем бы то ни было, но тем не менее она не моя. А я не ее.
— Ой да ладно, — говорит Эллен.
— Кстати, она вообще почти не звенит последнее время.
— Угу, — говорит Эллен.
Мы молчим.
— Знал ли ты, что такое быть в квартете? — спрашивает Эллен. — Что мы так много времени будем проводить вместе?
— Нет.
— Слишком много?
— Иногда, на гастролях, я думаю, что да. Но мне кажется, что Билли труднее всех. Он ведь связан. Даже дважды.
— А ты — нет? — спрашивает Эллен немного напряженно.
— Ну, я наполовину связан. Наполовину не связан, что одно и то же.
— Я говорила с Лидией недавно после концерта. Она сказала, что иногда чемодан Билли так и стоит неразобранный в коридоре, пока не приходит время снова собираться. Не думаю, что семье это легко.
— Ну и как решать эту проблему? Случайные связи? — испытывая неловкость, спрашиваю я.
— Не знаю, — говорит Эллен. — Ты помнишь Киото?
— Конечно. Но стараюсь не вспоминать.
— А я стараюсь это помнить, — говорит Эллен. — Иногда.
Она улыбается — не мне, скорее самой себе.
— Эллен, это был один-единственный раз. И я не испытываю этих чувств. И никогда не буду. И хорошо, что нет.
— В «Куартетто Итальяно» женщина была по очереди замужем за всеми тремя мужчинами.
— Ну в «Куартетто Маджоре» это чревато полигамией и инцестом.
— Но с тобой ведь нет.
— Я, Эллен, не хорош ни для кого. Пойми это наконец раз и навсегда.
— Уж не для Виржини — это точно.
— Возможно, я так с ней резок, потому что она моя студентка. Но ничего не могу поделать.
— А с Джулией? — Не получив ответа, Эллен отвлекается от дороги и
