Лишь одна музыка - Викрам Сет

3.9

Мы собрались репетировать программу квартетов двадцатого века — Барток, Шостакович, Бриттен, — но до этого не дошло. Последние полчаса мы обсуждали, принимать ли предложение «Стратуса».

Эллен жжет глазами Билли. Билли явно неуютно.

Билли указал на проблему, которую легко сформулировать, но сложно решить. Если играть квартетом «Искусство фуги» в тональности ре минор, как написано — а Билли и слышать не хочет ни о чем ином, — некоторые пассажи второго по высоте голоса (моего) попадают ниже скрипичного диапазона. Я могу их играть на обычном альте, это не вопрос. Но к этому добавляется, что в некоторых частях третий по высоте голос — Эллен — на целую кварту ниже диапазона альта. И это главная загвоздка.

— Я не могу настроиться на кварту ниже, не будь идиотом, Билли. Если ты настаиваешь на той же тональности, мы просто должны транспонировать эти части на октаву выше.

— Нет, — говорит непоколебимый Билли. — Мы уже через все это проходили. Это не вариант. Мы должны это играть как следует.

— Ну? И что же нам делать? — спрашивает Эллен, отчаявшись.

— Ну, — говорит Билли, не глядя ни на кого из нас, — мы можем попросить какого-нибудь виолончелиста сыграть эти конкретные контрапункты, а ты можешь играть остальное.

Мы все трое налетаем на Билли.

— Ни в коем случае, — говорю я.

— Чушь! — Пирс.

— Что? — Эллен.

Джанго, сын Билли, который играл один в дальнем конце гостиной, чувствуя, что его отец под огнем, подходит к нам. Иногда жена Билли, Лидия, фотограф, оставляет на него Джанго в дни репетиций, и Билли и все мы должны как-то с этим справляться. Джанго — хороший ребенок и очень музыкальный. Билли говорит, что, когда он репетирует, Джанго его слушает часами и иногда танцует под музыку. Но он не мешает нам, когда мы играем, несмотря на все диссонансы нашего века.

Сейчас Джанго взволнованно смотрит на нас.

— Прыг-скок, — говорит Билли и поднимает его на колено.

Эллен по-прежнему качает головой в рыжих колечках в стиле горгоны Медузы.

— Эх, зачем Эрика предложила эту несчастную идею. Я вся на нервах.

— А ты не можешь все-таки настроить альт на кварту ниже? По крайней мере, нижнюю струну? Или она ужасно провиснет? — спрашивает Билли.

Его безыскусное предложение встречено с отвращением.

— Иногда, Билли, — говорит Эллен, — я думаю, что ты самый тупой из нас всех. Я только что тебе сказала, что не могу.

— О! — Все, на что Билли способен в качестве ответа.

— Ну что? Мы говорим Эрике «нет»? — спокойно спрашивает Пирс. — С самого начала идея была не такой уж блестящей.

— Нет, Пирс, мы не говорим, мы ждем неделю. Мне надо подумать, — говорит Эллен.

— Подумать о чем?

— Просто подумать, — отрезает Эллен. — Это абсолютно потрясающая, прекрасная вещь, которую мне дают сыграть, а ты у меня ее отбираешь. Я тебе не позволю. Ты всегда так делаешь, Пирс. Очевидно, тебе это доставляет удовольствие.

— Ну ладно, ладно, — говорит Пирс. — Вернемся к репетиции? Нам надо много чего пройти.

— Мы не могли бы только... — говорит Билли неуверенно. — Перед тем, как начнем, я имею в виду...

— Мы не могли бы чего? — спрашивает Пирс раздраженно.

— Я обещал Джанго немного Баха, если он будет хорошо себя вести.

— Ну елки-палки, — говорит Пирс; даже меня поражает нечуткость Билли.

— А почему бы, черт возьми, и нет, — говорит Эллен, к нашему удивлению. — Давайте сыграем.

Итак, я быстро настраиваюсь ниже, и мы играем первый контрапункт «Искусства фуги». Бедная Эллен. Но я кошусь налево и вижу, что она вроде бы успокоилась. Пирс тоже смотрит на нее, с особым братским пониманием. Билли уставился на своего сына, который сидит перед ним, наклонив голову набок. Неясно, как много он понимает в его возрасте, но он явно получает удовольствие от нашей игры.

Все слишком быстро кончается.

— Это не прощание, — решительно говорит Эллен. — Это просто au revoir. Мы не собираемся это отпускать!

3.10

На следующий день рано утром звонит телефон. Я лежу в постели, думая про Джулию, но вызвать ее чудесным образом на связь не удается.

— Майкл?

— Да. Да. Эллен?

— Тебе повезло, что это я. Помни, если ты слышишь женский голос, никогда не называй имени. Если ошибешься, она расстроится.

— Эллен, ты знаешь, который час?

— Знаю, даже слишком хорошо знаю. Я сегодня вообще глаз не сомкнула. Я ужасно выгляжу.

— Это все, — я зеваю, — к чему?

— Почему Билли такой?

— Какой?

— Совсем не шоколадный. Мягкий только снаружи, а внутри — твердый.

— Билли — это Билли.

— Поговори с ним. Пожалуйста.

— Все разговоры на эту тему бесполезны.

— Думаешь, это только укрепит его позицию?

— Нет, Эллен, ты и сама знаешь, что не укрепит — просто не поменяет.

— Да, пожалуй, так. Потому ты и должен мне помочь.

— Эллен, я люблю Баха, и я с радостью снова сыграл бы на альте, и, наконец, у нас обоих фантастические партии, но что есть, то есть. Что я могу сделать? Пирс уже, наверное, сказал Эрике, а она сказала Ля Шингл.

— Нет, он не сказал. Я заставила гадского Пирса пообещать неделю ничего не говорить этой гадской Эрике.

— Ну и что я-то могу сделать?

— Помоги мне найти альт, который я смогу настроить на кварту ниже.

Я делаю пару вдохов.

— Эллен, ты знаешь, и я знаю, что альт — любой альт — слишком мал даже для звука, который он уже издает. Ты не можешь его настроить еще ниже. Уж точно не на кварту.

— Я смогу. Я должна. Я достану громадный семнадцатидюймовый Гаспаро да Сало, и громадные толстые струны, и...

— ...и остеопата, и физиотерапевта, и невролога, и даже тогда это не сработает. Эллен, даже мне неудобно все, что больше шестнадцати дюймов. Я знаю, о чем говорю — у меня были проблемы с пальцами...

— Но мы с тобой одного роста, — говорит Эллен; ее одержимость берет верх над ее тщеславием. — И ты привык к скрипке, конечно, тебе с большим альтом сложно. И я поговорила с Эриком Сандерсоном. Он думает, что это возможно.

— Он так думает? Серьезно?

— Ну, он... сказал, что это интересное предложение. Мы едем к нему в три. Ты же ничем не занят сегодня после полудня? Я могу взять кредит, если надо, и закажу ему инструмент.

— Когда ты поговорила с Эриком Сандерсоном?

— Прямо перед звонком тебе.

— Эллен, ты опасна для общества.

— Но у него двое маленьких детей, я решила, что его семья просыпается в семь.

— И наш дорогой лютье отвечал тебе бодро, будто у него ушки на макушке и хвост трубой, да?

— Нет, сонно и удивленно, как ты, но был вполне способен к разумному диалогу.

— И почему я должен с тобой пойти?

— Для моральной поддержки. Мне это нужно. Мы — средние голоса — должны держаться вместе. И потому, что ты много узнаешь. И потому, что он лучший наш мастер по ремонту инструментов и лучший мастер по их созданию, и тебе надо понять, почему твоя скрипка иногда звенит. И потому, что я дам тебе поиграть на моем прекрасном, волшебном альте в тех местах в «Искусстве фуги», где тебе будет надо и где я буду на более низком инструменте.

— Я даже представить себе не мог, до чего ты коварна, Эллен.

— Да — это всё я, как формулирует Рикки Лейк44.

— Боюсь, что я не смотрю Рикки Лейк.

— Тогда ты пропускаешь все самое лучшее. Если бы я только слушала ее советы, у меня бы был и мужчина в моей жизни, и песня в сердце, и — о да — высокая самооценка. И у тебя тоже.

— Я не хочу мужчины в моей жизни.

— Я заеду за тобой в два пятнадцать. Его мастерская в Кингстоне.

— О, земля британских железных дорог. Я поражен, что ты углубляешься так далеко в джунгли.

— Требует жертв... До встречи в начале третьего.

3.11

Я кладу трубку и лежу на кровати, закинув руки за голову. Уже три дня никаких новостей от Джулии. Я встаю и иду по квартире, открывая шторы.

Я включаю «Радио-3». Для меня, даже с полным шкафом дисков на выбор, в Лондоне — городе, таком богатом концертами, — утром или вечером это почти инстинктивный жест. Теперь радио меня радует и балует сюрпризами, но когда я жил в Рочдейле, это было мое спасение, поистине единственный источник классической музыки. Раз в год оркестр Халле45 играл в «Чампнесс-холле», три-четыре раза в год миссис Формби брала меня на концерты местного