Эрика, — а если им понравится, вы окажетесь в лучах славы. Ну вот так. Решать вам. Но я готова провести пару часов, убеждая вас, поскольку разубедить ее мне не удалось. Не разубедить, а скорее даже отразить ее натиск.
— Это безумие, — говорит Пирс. — Это отвлечет нас от нашего репертуара.
— Это вызов, — говорит Эрика.
— Тебе легко говорить, — отрезает Пирс.
Нисколько не смутившись, Эрика поворачивается ко мне:
— Ты что-то мало участвуешь в разговоре, Майкл.
— Он совсем не участвует, — говорит Эллен. — Черт возьми, что с тобой происходит, Майкл? Тебе как будто все равно. У тебя все в порядке?
Билли глянул на меня.
— Что ты думаешь? — спрашивает он.
— Я не знаю, — говорю, — я просто поражен. — Поворачиваюсь к Эрике, пытаясь сосредоточиться. — Ты поэтому нам не сказала по телефону, что именно предлагает Изабэлл?
— Возможно, — говорит Эрика. — Да. Мне хотелось посмотреть на вашу реакцию. И я хотела, чтобы ваши мнения были независимы друг от друга.
Пирс фыркает.
— Сколько длится «Искусство фуги», Билли? — спрашиваю я.
— Полтора часа — два диска.
— И все, что мы играли из него, — четыре с половиной минуты, — говорит Пирс.
— Но с больши́м удовольствием, — говорю я.
— Да, — говорит Эллен, — с бо́льшим, чем когда бы то ни было.
— Вы играли великолепно, великолепно! — кричит Эрика, возбуждаясь. — И аудитория молчала целых пять секунд, прежде чем начать хлопать. Раз, два, три, четыре, пять! Никогда ничего подобного не видела.
— Это очень плохая идея, — говорит Пирс, не реагируя на ее энтузиазм. — Это оторвет нас от того, что мы хотим делать. Это будет мешать нашим концертам, а не помогать. Мы не можем сыграть всю эту чертову штуку на сцене, только в студии. Квартеты не играют такого на концертах. Кроме того, Бах это написал не для струнного квартета.
Билли неуверенно покашливает.
— Ну, знаешь, если бы струнный квартет существовал в его время, он бы это писал и для квартета.
— О да, Билли, у тебя опять Бах на проводе? — говорит Пирс.
— На самом деле неясно, для кого он это написал, — спокойно продолжает Билли. — Я почти уверен, что он написал это для клавишных, поскольку они были под рукой, но некоторые считают, что никакой конкретный инструмент в виду не имелся. Есть мнение, что это даже было написано не для того, чтобы играть, а просто как некое приношение Богу, или духу музыки, или кому там еще — но я думаю, что это глупости. Джанго, кстати, тоже так думает. Нет, я не вижу вреда в том, что мы его сыграем.
— И альт в кои-то веки играет на равных с остальными, — говорит Эллен задумчиво.
Пирс воздевает глаза к потолку.
— На самом деле оба альта, — говорит Билли Эллен.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает она.
— Ну, — Билли невозмутим, как Будда, — ты помнишь, что в «Уигморе» Майклу пришлось опустить свою нижнюю струну на тон? Если мы будем это записывать, а не играть в концерте, он может всю фугу исполнить на альте вместо скрипки и избежать этих проблем. И есть несколько других фуг, где его партия идет так низко, что он на самом деле должен будет играть на альте.
Я загораюсь от мысли, что снова возьму в руки альт.
— Итак? — говорит Эрика, налив себе полный стакан неразбавленного виски. — Каков вывод из нашей встречи? Что мне сказать Изабэлл?
— Да! — говорит Эллен, прежде чем другие могут что-нибудь сказать. — Да! Да! Да!
Билли неловко пожимает плечом, головой и правой рукой, как бы говоря: да, это рискованно, но, с другой стороны, для чего мы живем, и Бах настолько фантастичен, и Эллен так неймется, что да, ну хорошо.
— У кого бы одолжить альт? — размышляю вслух.
Что нам играть, обычно решает Пирс, но если он попробует настоять сейчас, то будет бунт.
— Давайте предложим другую программу и поймаем ее на блефе — говорит он.
Эрика качает головой.
— Я знаю Изабэлл, — говорит она.
— Ну и когда мы должны это записать? — раздраженно спрашивает Пирс. — Если согласимся, конечно.
Эрика улыбается уголком рта в ожидании триумфа.
— Удивительно, но Изабэлл не настаивает ни на каких датах, однако хочет получить быстрый ответ, беретесь ли вы вообще. Это может заткнуть дыру в ее каталоге, и, если мы проваландаемся или откажемся, она может начать искать кого-то другого, чтобы ее заполнить. Кстати, она вдруг начала говорить — или, скорее, шептать в своем стиле — ничего конкретного, может, я не уловила связи, как это со мной бывает, конечно, про то, как ей нравится звучание квартета «Веллингер»...
— Мы не должны торопиться, — говорит Пирс, пытаясь противостоять тактике Эрики.
— Нет, но и канителиться мы тоже не должны, — говорит Эллен. — Мы не единственный приличный квартет в округе. Помнишь, как мы затянули с ответом фестивалю в Риджбруке и они позвали вместо нас Шкампу43?
— Знаешь, Эллен, — говорит, отбиваясь, Пирс, — ты всегда вначале загораешься, но — помнишь гончарный круг? Ты страшно всех доставала, пока отец его тебе не купил, а потом слепила один горшок, кстати не больно-то и красивый, если правильно помню, и бросила это дело. А круг по-прежнему лежит в гараже.
— Мне было шестнадцать, — вскидывается Эллен. — И при чем тут это вообще? Если «Веллингер» обойдет нас, виноват будешь ты.
— Ох, ну ладно, — говорит Пирс. — Ладно, ладно, давайте скажем сумасшедшей Шингл: мы настолько идиоты, что готовы рассмотреть ее предложение. Но нам нужно время все обдумать. Мы не готовы решать сразу. Я отказываюсь. Давайте разойдемся по домам и подумаем. Неделю. По крайней мере неделю.
— Хладнокровно подумаем, — предлагает Эллен.
— Да, конечно, хладнокровно, — говорит, дымясь, Пирс.
3.7
Ночь опускается на этот странный день, так наполненный переменами. Я должен прогуляться. В дверях, на выходе из Архангел-Корта, ко мне бросается мистер Лоренс — мистер С. Й. Лоренс, — с серебряной гривой, безукоризненно одетый и немного загадочный.
— Гм, мистер Холм, можно с вами поговорить? Про лифт — мы говорили с управляющим агентством, и... с Робом... некоторое неудобство... но довольно удачный конец, вы согласны?
Я почти не слышу, что он говорит. До меня доходят только отдельные фразы, как метеоры на горизонте. Но я гадаю, что означает «Й.» в его имени.
— Да-да, полностью согласен.
— Ну, должен признаться, — говорит мистер Лоренс, удивленно и облегченно, — я надеялся, что вы так скажете. И конечно, мы должны принять во внимание других постоянных жильцов... Неудовлетворительная работа... Особенно неудобно для вас... конечно, можно поменять на «Отис»... пользовательское соглашение... плюсы и минусы... ну, вот, собственно.
— Прошу прощения, мистер Лоренс, я должен торопиться. «Этьен» скоро закрывается. Круассаны, понимаете. — Я открываю дверь и выхожу в мокрую ночь.
Зачем мне понадобилось объяснить про круассаны? — спрашиваю я себя.
Когда я снова увижу Джулию?
В булочной «У Этьена» новая продавщица: даже в такое позднее время дня у нее свежее лицо; судя по внешности и акценту, она из Польши. Я иду мимо греческих ресторанов, австралийского паба, ряда телефонных будок с фотографиями девушек по вызову, прикрепленными скотчем изнутри. Мне нужны пустые улицы. Я направляюсь на запад к площадям.
Их сердца полны деревьев, к которым не добраться. Их тротуары почти безлюдны. Я бесцельно гуляю целый час. Небо затянуто облаками, воздух мягок для зимы. Где-то далеко воет автомобильная сигнализация, звучит полминуты, потом затихает.
Я сказал, что люблю ее, и она не ответила. Мои руки оставались на ее плечах, и я чувствовал их напряжение. Она смотрела вперед через огромные окна на голые, побитые ветром ветки конского каштана.
Когда мы шли обратно через парк, она не сказала почти ни слова. Прутья валялись как попало на Широкой дорожке, чайки кричали над Круглым прудом. Шел несвязный разговор, будто она хотела избежать того, что я должен был сказать.
Мы расстались около тусклых серебряных куполов отеля «Стакис».
Мистер и миссис Хансен и их сын Люк. Кошка? Собака? Золотая рыбка? Телефон не должен звонить в их доме, в их спасительной гавани.
Если бы я мог с ней поговорить сегодня вечером, это облегчило бы мне сердце. Если бы я мог снова ее обнять, я бы обрел покой.
3.8
Я засыпаю около полуночи, воображая, что я с ней. Я не вижу снов, может, потому, что очень устал.
В десять утра кто-то звонит снизу. Я смотрю на миниатюрный синий экран
