видение национальной идентичности. Либеральная теория испытывает большие трудности с проведением четких границ вокруг собственного сообщества и объяснением того, что причитается людям внутри и за его пределами. Это связано с тем, что теория построена на претензии на универсализм. Как утверждается во Всеобщей декларации прав человека, "Все люди свободны и равны в своем достоинстве и правах"; далее: "Каждый человек должен обладать всеми правами и всеми свободами, провозглашенными в настоящей Декларации, без какого бы то ни было различия, как-то в отношении расы, цвета кожи, пола, языка, религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, имущественного, сословного или иного положения". Теоретически либералы обеспокоены нарушениями прав человека независимо от того, в какой точке мира они происходят. Многие либералы не приемлют партикуляристских привязанностей националистов и считают себя "гражданами мира".
Как же совместить утверждение об универсализме с разделением мира на национальные государства? Не существует четкой либеральной теории относительно того, как должны проводиться национальные границы. Это привело к внутри либеральным конфликтам по поводу сепаратизма таких регионов, как Квебек, Шотландия и Каталония разногласиям по поводу правильного отношения к иммиграции и беженцам.
Если строить такую теорию, то она должна быть примерно такой. Любое общество нуждается в применении силы, как для сохранения внутреннего порядка, так и для защиты от внешних врагов. Либеральное общество делает это путем создания мощного государства, но затем ограничивает эту власть в рамках правового государства. Власть государства основана на общественном договоре между автономными индивидами, которые согласны отказаться от части своих прав делать то, что им заблагорассудится, в обмен на защиту государства. Она легитимируется как общим признанием закона, так и, если речь идет о либеральной демократии, путем всенародных выборов.
Либеральные права бессмысленны, если они не могут быть обеспечены государством, которое, по известному определению Макса Вебера, представляет собой легитимную монополию силы на определенной территории. Территориальная юрисдикция государства обязательно соответствует территории, занимаемой группой индивидов, подписавших общественный договор. Люди, живущие за пределами этой юрисдикции, должны уважать свои права, но не обязательно обеспечивать их соблюдение со стороны государства.
Поэтому государства с ограниченной территориальной юрисдикцией остаются важнейшими политическими акторами, поскольку только они могут легитимно применять силу. В современном глобализированном мире власть осуществляется самыми разными структурами - от транснациональных корпораций и некоммерческих групп до террористических организаций и наднациональных органов, таких как Европейский союз или Организация Объединенных Наций. Необходимость международного сотрудничества как никогда очевидна - от проблем глобального потепления до борьбы с пандемиями и регулирования авиационной безопасности. Однако одна из форм власти – способность обеспечивать соблюдение правил путем угрозы или реального применения силы -по-прежнему под контролем национальных государств. Ни Европейский союз, ни Международная ассоциация воздушного движения не направляют свою полицию или армию для обеспечения соблюдения установленных ими правил. Если правила нарушаются, они по-прежнему зависят в конечном счете от принудительных возможностей государств, которые наделили их полномочиями. Сегодня существует большой массив международного права, напримерacquis communautaire Европейского Союза, который во многих областях вытесняет право национального уровня. Однако в конечном итоге международное право по-прежнему опирается на правоприменение на национальном уровне. Когда государства-члены ЕС расходятся во мнениях по важным вопросам политики, как это было во время кризиса евро 2010 года или кризиса мигрантов 2014 года, конечные результаты определяются не европейским правом, а относительной силой государств-членов. Иными словами, конечная власть по-прежнему остается уделом национальных государств, а значит, контроль над властью на этом уровне остается критически важным.
Таким образом, нет необходимого противоречия между либеральным универсализмом и необходимостью существования государств. Хотя права человека могут быть универсальной нормативной ценностью, правоприменительная власть таковой не является; это дефицитный ресурс, который обязательно применяться в территориально ограниченном виде. Либеральное государство вполне оправданно предоставляет разный уровень прав гражданам и негражданам, поскольку у него нет ни ресурсов, ни полномочий для универсальной защиты прав. Все лица на территории государства пользуются равной защитой закона, но только граждане являются полноправными участниками общественного договора с особыми правами и обязанностями, в частности, правом голоса.
Тот факт, что государства остаются центром принудительной власти, должен заставить нас с осторожностью относиться к предложениям о создании новых наднациональных органов и делегировании им этих полномочий. У нас есть несколько сотен лет опыта, чтобы научиться ограничивать власть на национальном уровне с помощью правовых и законодательных институтов и балансировать власть таким образом, ее использование отражало общие интересы. Мы не представляем, как создать такие институты на глобальном уровне, где, например, глобальный суд или законодательный орган мог бы сдерживать произвольные решения глобальной исполнительной власти. Европейский союз - наиболее серьезная попытка сделать это на региональном уровне; в результате получилась неудобная система, характеризующаяся чрезмерной слабостью в одних областях (фискальная политика, внешние сношения) и чрезмерной силой в других (экономическое регулирование). Европа, по крайней мере, имеет определенную общую историю и культурную идентичность, чего нет на глобальном уровне.
Нации важны не только потому, что они являются центром легитимной власти и инструментом контроля над насилием. Они также являются единственным источником сообщества. Либеральный универсализм на одном уровне природе человеческой общительности. Самые сильные узы привязанности мы испытываем к самым близким людям, таким как друзья и семья; по мере расширения круга знакомых наше чувство долга неизбежно ослабевает. По мере того, как человеческие общества становились все более многочисленными и сложными на протяжении веков, границы солидарности резко расширялись от семей, деревень и племен до целых государств. Но мало кто любит человечество в целом. Для большинства людей во всем мире нация остается самой крупной единицей солидарности, к которой они испытывают инстинктивную лояльность. Более того, эта лояльность становится важнейшей основой легитимности государства, а значит, и его способности управлять. Катастрофические последствия слабого национального самосознания мы наблюдаем сегодня во всем мире - от борющихся развивающихся государств, таких как Нигерия или Мьянма, до несостоявшихся государств, таких как Сирия, Ливия или Афганистан. 2
Этот аргумент может показаться похожим на те, которые приводит Йорам Хазони в своей книге "Добродетель национализма" (2018 г.), где он отстаивает идею глобального порядка, основанного на суверенитете национальных государств. Он прав, предостерегая от тенденции либеральных стран, таких как США, заходить слишком далеков стремлении переделать остальной мир по своему образу и подобию. Но он ошибается, полагая, что нации - это четко разграниченные культурные единицы и что мирный мировой порядок можно построить, принимая их такими, какие они есть. Сегодняшние нации - это социальные конструкции, являющиеся побочным продуктом исторической борьбы, часто включающей завоевания, насилие, насильственную ассимиляцию и сознательное манипулированиек ультурными символами. Существуют лучшие и худшие формы национальной идентичности, и общество
