кусочек нашей общей мечты. Потом появилась Флорентина. И должна была все исцелить. Нас, наш брак. Но это непосильная ноша для ребенка. Нас не исцелил бы никто, кроме нас самих.
Вдруг они услышали шаги. Когда в гостиную с изумленным видом неожиданно вошла Флорентина, разговор Жюля и Луизы сразу превратился в не имеющую значения болтовню. О саде. О деревьях, которые нужно срубить. Луиза сморгнула слезы и взглянула на девушку, которая так внезапно перестала быть ее биологической дочерью. Жюль тоже поднял глаза на Флорентину, но не выдержал ее взгляда. От нее он не мог ничего скрывать. Только не от нее. Они были слишком близки. Жюль опустил голову, чтобы собраться с мыслями, пока Флорентина искала в лицах и поведении родителей намеки на то, что случилось. Следы разговора, который они, должно быть, вели перед тем, как она вошла. Почему на лице Жюля выражался стыд? А на лице Луизы – страх? У него появилась другая?
Вскоре Флорентина почувствовала, что смутила родителей, и поняла, что выяснит все, что ей нужно. Она развернулась, вышла и тихо закрыла за собой дверь.
Жюль посмотрел на Луизу. Его лицо выражало желание получить совет, помощь и наставление в вопросе, который его тяготил. Рассказать Луизе правду было достаточно трудно. Так как рассказать ее Флорентине? Как объяснить то, чему нет объяснения? Как попросить прощения за то, чему прощения нет?
Луиза отвернулась, встала и тоже вышла из гостиной. На ходу она велела прислуге подготовить для нее гостевой дом.
– Ты меня бросаешь? – крикнул Жюль ей вслед.
Луиза на мгновение остановилась и, даже не оглянувшись, ответила:
– Ты бросил меня еще много лет назад, Жюль.
Ковер заглушал ее шаги. Жюль бежал за ней до самой лестницы. Услышал, как она открыла дверь в фойе, и почувствовал сквозняк, проникший внутрь.
Через высокое арочное окно коридора Жюль смотрел на гостевой дом, дверь которого Луиза захлопнула так основательно, будто больше никогда не собиралась открывать.
С того момента, как она задвинула засов, день начал меркнуть, а вместе с ним и годы совместной супружеской жизни.
Глава 39
Что от нас остается, когда существующее внезапно отслаивается от нас огромными пластами, проникающими в душу?
Жизнь – такая, какой она была – прошла всего за мгновение. Ее смыло течением, словно опавший увядший лист в море.
Луиза чувствовала себя устрицей, лишенной раковины. Шли дни. Усыпленная однообразием медленно ползущих часов, она лежала на кровати и не двигалась. Горничная подавала ей завтраки, обеды и ужины, а затем снова уносила нетронутое.
Всего нескольких слов оказалось достаточно, чтобы лишить Луизу гармонии, казалось бы, нерушимой жизни.
Невообразимое становилось понятным лишь постепенно, но все больше с каждым днем. В то же время все более непонятным становилось то, почему она вообще жила с Жюлем в последние годы. Разве может во лжи быть что-то настоящее?
Луиза пыталась собрать воедино свой мир, разлетевшийся на крошечные части, однако у нее не получалось. Всего нескольких минут оказалось достаточно, чтобы разрушить иллюзию, создаваемую годами. Ее прежняя жизнь увядала и гибла, и она впервые почувствовала, как к ней подкрадывается одиночество и застилает все вокруг черной пеленой. Снизу к ней тянулась глубина.
Дни простирались перед ней, словно пустые белые страницы. У Луизы было чувство, что она никогда не сможет наполнить жизнью ни один листок. Ее ужас от того, в чем признался Жюль, перерос скорее в отчаяние, чем в гнев.
Теперь брак казался ей плодом, в котором силы распределены неравномерно. При разделении остаются две неравные половины. Одна с ядром, содержащим все необходимое, а другая – без. Луиза чувствовала себя опустошенной. Лишенной ядра.
Они потеряли друг друга. Или они уже долгие годы не были мужем и женой?
Внешняя жизнь приливала к ее сознанию и отступала от него, как морская вода. Как только Луиза видела четкую картину возможного будущего с учетом правды, вода снова убывала.
Ее страхи выползали отовсюду, со всех углов. Как муравьи, которые набрасываются на сладкое, и в итоге от него ничего не остается.
Несколько дней подряд в воздухе не было видно ничего, кроме серого дыхания дождя, тысячами нитей струившегося с небес. Луиза выглянула в окно. И увидела Жюля, сидевшего под деревом напротив гостевого дома в ожидании, что она его впустит. Флорентина тактично удалилась и больше не показывалась с того дня в гостиной.
Душевное состояние Жюля взяло верх над гневом Луизы. Никогда в жизни она не видела, чтобы муж лил такие горькие слезы. Даже после того, как Жюль в одно мгновение лишил Луизу всего, во что она верила, она начала понимать, что на самом деле он сделал это ради нее.
Глава 40
Сад был залит темно-синим сумеречным светом. Было тихо, если не считать нескольких ранних птиц, которые поднимались в небо, стряхивая росу с перьев. Венера, словно жемчужина, светилась над горизонтом на расстоянии вытянутой руки. Как первый проблеск надежды, появившийся в небе.
Когда Луиза наконец открыла дверь и посмотрела в лицо Жюля, она поняла, что ей не только внезапно открылась правда, но и, впервые за долгие годы, душа Жюля: она снова показалась в его глазах. Как будто он снял очки с зеркальными стеклами, в которых она все это время видела не его взгляд, а свой собственный. Теперь Жюль избавился не только от лжи, но и от ложного блеска прежних лет брака. Как от шелкового плаща: красивого снаружи, но холодного изнутри. Они оба были обнажены. И все прошедшие годы разом потеряли свое тепло.
Луиза оглядела сад. По влажной от росы траве струился утренний свет. Туман опоясывал деревья, будто тонкими хлопковыми нитями. Тут и там падали разноцветные увядшие листья, в последний раз танцуя в воздухе, прежде чем вернуться на землю, которая их породила. «Однако даже падающий с дерева осенний лист – это еще не конец. Это просто превращение того, что было раньше, в то, чего раньше не было, – думала Луиза. – И как лист осенью меняет свою зелень на розовое золото, так и мы в старости обмениваем иллюзии на опыт. Осень жизни не обязательно означает, что наши мечты умирают, она также может означать, что наша жизнь становится богаче на вещи, которых в ней раньше не было. Прежние возможности уступают место новым. Это перемена, не потеря. – При этой мысли в ней поднялось странное чувство спокойствия. – Даже осень – это еще не конец всему», – говорила она
