на мужа и прикусила нижнюю губу. В ее глазах заблестели слезы, похожие на осколки стекла.
Подобно землетрясению, которое долгое время остается скрытым, прежде чем толчки дойдут до поверхности, столпы их совместной жизни разрушились, а фасад раскрошился, обнажив то, что за ним скрывалось.
Она вдруг снова увидела перед собой лицо Жюля в первые месяцы после рождения ребенка – лицо, которое говорило обо всем, но не выдавало ничего.
Серые глаза Луизы окрасились в черный цвет. Будто ложь пронеслась над ее полем зрения, как орел, и оставила на нем тени от своих огромных крыльев. Все сказанное повисло в воздухе, большими буквами выложилось перед супругами.
Раздался хрупкий и тонкий голос Луизы:
– Почему? – По ее щекам потекли слезы. – Как ты мог? Наш родной ребенок. Подменен на чужого. Как жестоко! Жестоко! О чем ты думал? Ты ограбил меня. Отнял моего собственного ребенка. Ты действительно думал, что это выход? Хотел придать себе ложного блеска, получив здорового ребенка? – Ее взгляд был жестче любой пощечины.
– Нет же, дорогая.
– Не называй меня так!
Луиза смотрела, как он сидит, опустив плечи. «Будто ему слишком тяжело держать спину прямо после того, что он сделал», – подумала она. Жюль пытался объяснить цель своего поступка. Пытался пробудить в Луизе чувство, которое испытал много лет назад, стоя в зале с новорожденными.
– После того, как умер и наш последний ребенок, я понял, что потеря еще одного тебя убьет.
На лице Луизы отразился ужас. Он хотел обвинить в своем поступке ее?
Жюль продолжал, словно ничего не слыша и не видя. Ему самому казалось, что его слова исходят из уст незнакомца. Медленно он поднял взгляд, посмотрел на Луизу и онемел. Она раскачивалась взад-вперед, издавая стоны и тихо всхлипывая, спрятав лицо в колени, обхваченные руками. То, в чем он ей признался, превзошло ее худшие опасения.
Рано или поздно мать чувствует, что ребенок ей не родной, пусть это и находится за гранью понимания. Луиза сравнивала свои подозрения с правдой, перебирала в памяти прошедшие годы. В ее лице что-то дернулось. Она вдруг все поняла.
Осторожно добравшись до Луизы на ощупь, Жюль нежно положил руку ей на плечо. Она лишь слегка подняла голову, посмотрела на него снизу вверх и спросила:
– Почему ты признаешься сейчас? Спустя столько лет? Ищешь прощения?
– Я хочу все исправить, – прошептал Жюль, пытаясь достучаться до того, что все еще оставалось живо за пеленой слез.
– Исправить? Ты шутишь?
– Прости, Луиза, прости. Я просто хотел помочь. Ты была так несчастна без ребенка.
– Ты хочешь переложить вину на меня. Но нет. Так просто тебе это с рук не сойдет. Ты не только помогаешь в беде, но и снова в нее втягиваешь.
Казалось, что все прекрасное, что выросло в жизни Луизы, было скошено косой признания. Все тонко сотканные планы – разорваны ложью.
Луиза старалась никогда не лезть в ящик, в котором Жюль прятал самое сокровенное, если он не открывал его сам. Однако то, что он достал из него сейчас, было самой возмутительной вещью в ее жизни.
Она вдруг поняла, что раздражало ее все эти годы, когда она смотрела Жюлю в лицо. Она вдруг осознала: очевидная маска очевидной лжи – вот что это.
Луизе казалось, что она вот-вот распадется на части. Что ее сердце разорвется. Что ее душа расколется, а осколки разлетятся повсюду, и она больше никогда не сможет их собрать. Луиза чувствовала, как растворяется в собственных слезах.
Она подняла на Жюля голову, раскрыла веки, пронзительно посмотрела на него мокрыми от слез глазами и открыла рот, чтобы закричать. Но крика не последовало.
Как бы Жюлю хотелось заставить замолчать эту кричащую тишину. Наполнить ее надеждой. Он подал Луизе руку, на что она лишь вытянула вперед ладонь.
Она почувствовала, как внутри что-то оборвалось. А потом время остановилось. И мир предстал во всей своей ледяной жестокости.
– Убирайся! Видеть тебя не могу! – наконец закричала она.
Хотя Жюль был уверен, что заслужил отвержение и не должен издавать ни звука, он, будто выскользнув из кожи, рухнул в кресло, закрыл лицо руками и, рыдая, начал умолять о прощении.
В глазах Луизы, обычно таких нежных, вспыхнули искры. Что-то давно натянутое внутри нее оборвалось, и Жюлю показалось, что он услышал резкий треск.
– Почему? – выкрикнула она. – Почему?
– Луиза, умоляю. Прости меня!
– Замолчи! – крикнула она, закрывая уши руками.
Больше всего Луизе хотелось сейчас же разорвать сеть лжи, которой Жюль опутал их с Флорентиной. Ей хотелось броситься к дочери и рассказать, какой бесчеловечный у нее отец. Однако в глубине души она знала, что не в силах этого сделать, ведь сплетенная вокруг них сеть делает их одной семьей. Полностью ее разорвать означало бы лишить себя возможности быть матерью. Разоблачить себя в отсутствии ребенка. Тогда Луиза потеряла бы не только свою иллюзию, но и дочь.
Когда после долгого молчания она посмотрела в искаженное болью лицо Жюля, она попыталась на мгновение вернуть самообладание. Вернуться к некогда мирным отношениям с мужем. Лишь для того, чтобы задать ему единственный вопрос, который теперь ее терзал. Она наклонилась к нему. В ее глазах дрожали слезы. В тишине Луиза спросила:
– Жюль, ты уверен, что наш ребенок умер?
Глаза Жюля наполнились слезами. Он поднял голову и посмотрел в окно на небо. Скользнул взглядом за облака. Словно ответ скрывается там. Затем посмотрел на Луизу и беспомощно пожал плечами.
– Что делать, Жюль? Что делать?
Жюль молчал.
– Скажи же что-нибудь!
Не осталось и следа от того непоколебимого душевного спокойствия – по крайней мере, в том, что касалось семьи, – которым обладала его жена. В одночасье она превратилась в такое же существо, как и он сам. Сломленное, слабое, полное боли и беспомощности. Глубоко потрясенное всем тем, что до этого казалось неизменным.
На мгновение Жюлю даже показалось, что он увидел искорку ненависти, вспыхнувшую во взгляде Луизы. Он ее понимал. Она имела право на ненависть. Однако искра погасла так же быстро, как и появилась, уступив место хрупкой пустоте.
Они оба достигли смирения. На лицах было одно побежденное выражение. Казалось, что ничто и никогда не смоет с них пыль и усталость.
Когда начался конец всего?
– Что с нами стало? – тихо спросила Луиза.
– Не знаю.
– Почему?
– Не знаю. – Жюль посмотрел в пол и покачал головой. – Мы каким-то образом потеряли друг друга, когда решили завести ребенка. Мы так сильно об этом мечтали. С каждым последующим ребенком умирала часть нас,
