Татарину и сказал на полном серьезе:
– Ну ладно, давай попробуем.
Пес, будто приняв приглашение, вскочил и, схватив аккуратно Сильвестра за штанину, куда-то потащил.
– Эй, ты чего? – испуганно спросил тот, все еще не привыкнув к собаке. – Давай как-то помедленнее, не знаю, будем привыкать друг другу. Ты куда меня тянешь?
– Мне кажется, он что-то хочет тебе показать, – сказала Полина, и Татарин, словно бы поняв ее слова, отпустил штанину, громко гавкнул и побежал к калитке в лес.
Сильвестр с Полиной последовали за ним молча. Казалось, пес не просто гуляет, а ведет их в определенное место. Когда он остановился и начал громко лаять, стало понятно, что они пришли. На земле, между веток и кустов лежал маленький пустой пузырек.
– Надо сказать Вовке, – сказали они одновременно и улыбнулись.
– Вот вы где! – им навстречу из дома выскочил Вовка и смешно всплеснул руками. – Нашли время гулять, я за них работу работаю, а они развлекаются, – возмутился он. – Срочный сбор, у нас собрание.
– Подожди, – сказала Полина, – кажется, нам надо посоветоваться с участковым.
1851 год
Заимка под Томском
Лев Николаевич Толстой
– Вот и зачем тебе туда надобно? – говорил, веселясь, старший брат Николай.
Но Лев Николаевич лишь молчал, не отвечая брату на его постоянные вопросы. Когда Николай, служивший на Кавказе, приехал в Ясную Поляну и стал уговаривать Льва отправиться служить вместе, то он вначале отказывался. Старший брат в отсутствие родителей оказывал положительное влияние на младшего, который был юн и неопытен в житейских делах, и на эти уговоры, надо сказать, молодой человек двадцати трех лет отроду поддался не сразу. В Москве у него случился большой проигрыш, который, конечно же, ускорил принятие решения, но напоследок Лев решил выторговать у брата осуществление еще одной своей мечты. В Петербурге ходили слухи о старце Федоре Кузьмиче, который проживал у купца Хромова, возле города Томска.
Много шептались и о том, что он будущее и прошлое сказать может, ежели, конечно, захочет; что он читает человека, как книгу, и направляет по правильной дороге. От кого пошли толки, никто не знал – то ли от полицейского какого-то, что считался лучшим сыщиком Петербурга, то ли от кого-то еще, но все это было не важно для молодого графа. Ему хотелось встретиться с Федором Кузьмичом по другой причине. Ходили слухи, что он и есть умерший неожиданно в Таганроге император Александр Первый, а вот этот факт очень волновал Толстого и будоражил его воображение. Была у юного Толстого мечта написать роман про декабристов, но каждый раз, осмысливая личность, он понимал, что для того, чтоб понять суть и масштаб личностей, надо углубиться в историю, в события 1812 года.
«Если это так, если есть хоть один шанс, то этот человек – кладезь правды, ведь декабристы вышли именно оттуда», – думал Лев, но брату он этого не говорил, лишь пообещав, что если тот съездит с ним в Томск, то он тотчас отправится на Кавказ.
И вот, пока не началась весенняя распутица, два брата Толстых подъезжали к заимке. Было жутко холодно, хотя первые числа весны уже украшали календарь, в Томске по-прежнему стояла зима.
Среди огромных елей возвышался большой богатый дом, но их предупредили, что им не туда. Николай шел и радовался:
– Вот хорошо, что я тебя, глупого не послушал и надел тулуп, да еще и тебе в придачу взял, хоть и не хотел в начале его надевать, а сейчас с превеликим удовольствием нацепил на себя. Это тебе не Кавказ, это Сибирь, и здесь главное не замерзнуть, – приговаривал он.
Пройдя пешком несколько десятков метров, братья в нерешительности остановились у небольшого скита.
– Ну, – сказал Николай, – стучи.
Было видно, что брат уже порядком подмерз, даже тулуп не спасал от пронизывающего холода.
Но дверь открылась сама, на немного испугавшихся братьев внимательно смотрел седовласый старик.
– Заходите, – только и произнес он, пропуская их внутрь. Там, среди икон и церковных книг витал запах ладана. Тепло от потрескивающих дров в печке радостно забралось под огромный тулуп.
Старец, не произнося ни слова, подошел к иконе, что стояла у него по центру на деревянной подставке и, перекрестившись, одними губами стал читать молитву.
Братья Толстые, сняв головные уборы, тоже осенили себя крестным знамением и поклонились.
Краем глаза Лев заметил, что это была икона святого Георгия Победоносца. Небольшая, без оклада и киота, с немного обшарпанными деревянными краями.
Никто из братьев Толстых даже не думал прервать эту молитву, они просто стояли и наслаждались происходящим. Теплом дома, запахом ладана и каким-то удивительным состоянием легкости души. Возможно, голова так работала, после того, как с холода попала в тепло, а может, место было особенное, словно святое.
Молитву, произносимую старцем, было невозможно разобрать, но душа полнилась счастьем, словно весть хорошую она узнала и возрадовалась. Сколько минуло времени, минута или час прошел, как они зашли, было непонятно. Время здесь словно расплылось.
– Ну, пойдем, поговорим, – сказал Старец Льву, не обращая внимания на Николая, точно знал, что именно тот желал с ним встречи.
– Кто вы? – сходу спросил Лев Николаевич, как только они зашли в маленькую комнатенку, видимо, служившую старцу спальней. Он не планировал так нагло лезть за правдой, так напористо, дерзко, словно бы забираясь в чужую душу в армейских сапогах. Но вопрос сам по себе слетел с его уст. Потому что еще там, у иконы уже все было понятно ему, а посему казалось, что такой простой вопрос не стоит того, чтоб его скрывать.
Старец, вглядываясь в лицо Толстого, лишь улыбнулся снисходительно.
– Простите, – сказал Лев, – вырвалось.
– Это-то как раз и понятно, – усмехнулся Старец, – потому что писать тебе надобно, талантлив ты беспредельно, слова из тебя рвутся самостоятельно, и ты их не в силах сдерживать.
– Я и пишу, – сказал Лев, но тут же поправил себя: – Пробую, стараюсь. Есть у меня идея романа про декабристов. Возвращаюсь мысленно постоянно к этому и все никак не могу. Чего-то мне не хватает, возможно, знаний или понимания. Как только думаю о нем, одна мысль гложет: как мне описать личность, характер, как честно рассказать, ведь сам не все понимаю. Кажется мне, что ниточка тянется от отечественной войны 1812 года, оттуда все. Там, на Парижских улицах, коими победно шли наши полки, и есть корень, начало истории. Без нее про декабристов не рассказать.
– Вот я и говорю, – грустно улыбнулся Старец, – талантлив ты. Господь бог тебя в макушку поцеловал и на землю отправил. Все правильно ты чувствуешь, да не туда
