США возобновило обмен бумажной валюты на золото. Джозеф Селигман помог восстановить экономическое равновесие в стране, а его компания при этом получила огромную прибыль.
Но даже на пике своего профессионального признания Селигман не мог забыть об эпизоде с Grand Union. В июле 1879 года споры разгорелись с новой силой, когда разбойничий барон из Нью-Гэмпшира по имени Остин Корбин, президент компании Long Island Rail Road и Manhattan Beach Co, заявил, что собирается последовать примеру судьи Хилтона и запретить евреям въезд на свой бруклинский курорт. "Мы не любим евреев как класс", - заявил он. "...Они делают себя оскорбительными для людей, которые в основном обслуживают нашу дорогу и отель". Ведущие евреи Нью-Йорка, громко осуждавшие Хилтона несколькими годами ранее, сочли за лучшее подставить другую щеку под это оскорбление, возможно, опасаясь, что обнародование политики "без евреев" Grand Union двумя годами ранее только подогрело антисемитизм. Когда один из репортеров подошел к Джесси Селигману, чтобы спросить о комментариях Корбина, банкир ответил лаконично: "Мы сказали все, что хотели сказать по этому вопросу". Джозеф сдержал усмешку, когда журналист загнал его в угол, сказав, что его семья не планирует посещать Манхэттен-Бич.
-
В ноябре 1879 года Джозеф отпраздновал свой шестидесятый день рождения. И банкир чувствовал себя на все сто. Он страдал от проблем с почками, к которым недавно добавилась болезнь сердца. Его семья умоляла его отдохнуть от стрессов, связанных с бизнесом. Два его старших сына, Дэвид и Исаак Ньютон, присоединились к фирме, и нью-йоркский офис был бы в надежных руках, если бы делами руководил Джесси. Джеймс, тем временем занимал место братьев на Нью-Йоркской фондовой бирже, так что Джозефу не приходилось беспокоиться о том, что он слишком много времени проводит в офисе, где склонен к необдуманным займам.
Зиму 1880 года Джозеф провел в Джексонвилле, штат Флорида, со своей женой и их сыном Джорджем Вашингтоном, юристом и, как и его отец, приверженцем этической культуры. Джордж охотился на аллигаторов, а семья провела неделю в путешествии с Улиссом Грантом и его свитой, направлявшимися на Кубу. "От наших родителей в Джексонвилле, штат Флорида, мы получаем прекрасные рассказы. Д[уша] Па чувствует себя совсем другим человеком, что легко объясняется тем, что ему нужен отдых", - писал Дэвид Селигман одному из своих братьев.
Той весной, когда Джозеф чувствовал себя помолодевшим, Селигманы, отправившись на север, остановились в Новом Орлеане. Их старшая дочь Фрэнсис, любимая Джозефом из четырех девочек, жила там со своим мужем Теодором Хеллманом, который принял руководство компанией Seligman, Hellman & Co. от своего брата Макса, сейчас находившегося в Париже вместе с Уильямом Селигманом. Это был не просто семейный визит - как обычно, у Джозефа были дела на уме. Недавно на новоорлеанскую компанию поступил неприятный иск от Kuhn Loeb, с которой у Селигманов были тесные деловые и личные связи, в связи с продажей якобы поддельных банковских векселей. Джозеф хотел лично расследовать это дело.
Джозеф планировал выехать из Нового Орлеана в Нью-Йорк в субботу, 24 апреля 1880 года, но отложил поездку, предположительно из-за плохого самочувствия. На следующий день он съел сытный обед, а затем удалился в спальню наверху в доме Хеллманов, чтобы вздремнуть. После обеда он перенес инсульт и умер вечером того же дня.
Некрологи, заполнившие газеты страны в ближайшие дни, повествовали о его драматическом взлете - из Баварии в Мауч-Чанк, в Сельму и, наконец, в Нью-Йорк. Они рассказывали о его служении нации во время Гражданской войны и о его последних финансовых подвигах. Но хотя это был всего лишь всплеск в насыщенной событиями жизни Джозефа, немногие воспоминания обходили стороной спор с Хилтоном, который, по словам "Нью-Йорк Таймс", был "еще свеж в памяти общественности".
Эдвин Селигман получил трагическое известие в Гейдельберге, где он учился в местном университете. Как и его отец, Эдвин обладал острым умом и талантом к языкам. (Он говорил на голландском, французском, немецком, итальянском, испанском и русском языках). Также как и его отец, он поступил в колледж в четырнадцать лет и в 1879 году окончил Колумбийский университет вторым в своем классе. После этого Джозеф пытался привлечь Эдвина к работе в фирме вместе с его старшими братьями и кузенами, но интеллектуальный сын убедил отца разрешить ему продолжить академическую карьеру. В Гейдельбергском университете он изучал экономику, философию и, на худой конец, пандекты (римское право). Впоследствии он получил степень юриста и доктора философии в Колумбийском университете, где до конца своей карьеры работал профессором политэкономии.
"Полагаю, потрясение для тебя, как и для всех нас, было ужасным, ведь, хотя мы знали, что отец проживет еще несколько лет, мы и представить себе не могли, что его заберут у нас так внезапно", - писал ему младший брат Эдвина Альфред на следующий день после смерти отца. В письме, датированном следующим днем, Исаак Ньютон (которого все называли "Айк") умолял брата "благородно держаться" и присылал слова утешения: "Общая скорбь еврейской и христианской общин - лучшее свидетельство того, каким уважением пользовался наш дорогой отец. Он оставил нам, дорогой брат, благородное имя и безупречную репутацию".
Письмо Айка также намекало на разногласия в семье по поводу планов похорон отца. Джозеф, который ясно дал понять о своих намерениях, хотел, чтобы на простой светской службе, лишенной помпезности, служил Феликс Адлер. Но его братья из Нью-Йорка, скорбящие о потере не только брата, но и отца, предпочли религиозную службу. "Я очень переживаю по этому поводу, так как наши дяди хотят, чтобы Храм был главным", - писал Айк. В конце концов, был найден компромисс. Адлер произнесет проповедь на похоронной службе в доме Селигманов. На могиле будут служить священник храма Эману-Эль Густав Готтейл (сменивший Самуэля Адлера) и Макс Лилиенталь, известный раввин из Цинциннати, чей сын женился на дочери Иосифа, Изабелле.
Утром в воскресенье, 3 мая, тело Джозефа лежало в открытом железном гробу, освещенном шестью мерцающими свечами. Рядом стояли его гребцы, среди которых были Ной Дэвис, судья Верховного суда Нью-Йорка, председательствовавший на процессе "Босса" Твида, партнер Дж. П. Моргана Энтони Дрексел и старый приятель Селигманов Генри Гиттерман, чья дружба оказалась столь полезной во время Гражданской войны.
В гостиной дома Селигманов собрались местные и национальные деятели, в том числе финансист Сайрус Филд, бывший генеральный консул Германии Фредерик Кюне, пожарные и полицейские комиссары города и, кажется, все президенты банков на Манхэттене.
В десять утра Феликс Адлер занял место во главе гроба, чтобы произнести хвалебную речь о своем друге и покровителе.
