при свете луны к большому карьеру. Многочисленные старатели уже несколько недель вели в ней раскопки. Пока они копали, одна из стен ямы обрушилась. Глоир и еще пять человек были погребены под лавиной камней и грязи. Франк и другие старатели откопали погребенных людей. Все остались живы, хотя некоторые получили серьезные травмы.
Глоир осторожно задрал правую штанину, чтобы показать мне свою рану. Выглядело это так, будто кто-то оторвал нижнюю половину икроножной мышцы и наложил на рану плотный тонкий кусок розовой кожи. Кость на внешней стороне лодыжки Глоира отсутствовала, и это место также было закрыто плотным куском розовой кожи. Франк указал на голень Глоира, чтобы показать, где она была раздроблена. На этом месте была резкая вмятина. Нога представляла собой искореженное месиво.
В ночь после аварии Франк нес полубессознательного сына на спине всю дорогу домой. Всю ночь они с матерью Глоира ухаживали за агонизирующим ребенком, а на следующее утро срочно отвезли его в медицинскую клинику в Фунгуруме. Глоир испытывал мучительную боль, но в клинике не было никаких обезболивающих, кроме ацетаминофена, который был не в состоянии притупить его дискомфорт. В клинике также не было ни антибиотиков для лечения возможной инфекции, ни рентгеновского аппарата, с помощью которого можно было бы определить степень повреждения кости. Медсестра очистила и перевязала ногу Глоира и отправила его домой.
С момента обрушения стены ямы Глоир страдал от сильной боли и резкого повышения температуры. Он не мог самостоятельно ходить, переодеваться или ходить в туалет. Его мать и отец были бессильны облегчить его боль или обратиться за медицинской помощью. Насколько я мог судить, Глоиру требовалась операция, гипс и длительная реабилитация, которую он мог получить только в соответствующей больнице в Колвези или Лубумбаши. После травмы Глоира семья столкнулась с финансовыми трудностями и должна была найти способ заменить потерянный доход.
"Теперь я беру с собой на раскопки еще одного сына, - говорит Франк.
"Ты не боишься, что ты или он можете получить травму, как Глоир?" спросила я.
"Да, конечно, но если мы не копаем, то и не едим".
Франк отвел меня на склад, где, по его словам, он продавал руду, добытую в концессии TFM. Он находился в заброшенной кирпичной хижине, которая, судя по всему, была переоборудована для торговли кобальтом в восточной части Фунгуруме, недалеко от шоссе. У него не было названия, только прейскурант, вывешенный у входа, написанный черным маркером на мешке из рафии. Рядом находились еще два склада, тоже без названий. На всех трех складах работали китайцы, одетые в обычную одежду, и никто из них не захотел со мной разговаривать. Я вернулся к наблюдению за складами в конце следующего дня и увидел, как конголезские мужчины грузят мешки со всех трех складов в серый грузовик. Я следовал за грузовиком по шоссе и наблюдал, как он въезжает на территорию концессии TFM. Хотя Франк сказал, что большинство известных ему старателей продают руду на эти и несколько других складов в округе, он также отметил, что многие продают свой кобальт негоциантам. Я спросил, что делают с кобальтом негоцианты. По словам Франка, они перевозили его в деревню, расположенную примерно в десяти километрах к юго-западу от Фунгуруме, и делали это только ночью.
Ночные рынки для торговли кобальтом были чем-то новым. Я никогда не слышал ни о чем подобном в провинции Верхняя Катанга, но в провинции Луалаба до меня дошли слухи о трех таких рынках в деревнях в лесу. Мне удалось найти только один из них, и это был тот, о котором упоминал Франк. Однажды ночью я ехал по ухабистой грунтовой дороге вглубь отдаленного района, проезжая мимо многочисленных мотоциклов, направлявшихся в обе стороны. Мотоциклы, направлявшиеся на юго-запад, были нагружены мешками с кобальтом, а те, что шли на северо-восток, были либо пусты, либо везли пассажиров на тех местах, где раньше находились мешки. Если не считать фар мотоциклов, все было черным.
Я прибыл в деревню, где в призрачной дымке пыли витала неясная аура костров и фонарей. Хижины, в основном из кирпича, стояли на широкой поляне в лесу. На веревках, протянутых от одной хижины к другой, висела одежда. Повсюду валялись пластиковые бутылки, окурки и бродячий мусор . У входа в несколько хижин стояло множество конголезских негоциантов, торгующихся с китайскими агентами. Помимо негоциантов, здесь были и старатели, продававшие кобальт китайским покупателям. Я предположил, что старатели, вероятно, живут в соседних деревнях и пришли на рынок, чтобы продать кобальт, который они добыли в близлежащих раскопках, подобных тем, что я видел в лесах к югу от Камбове.
От нескольких негоциантов в деревне я узнал, что они обычно делают три или четыре рейса каждую ночь из Фунгуруме, получая за каждый рейс около десяти-пятнадцати долларов. Это был значительный доход за одну ночь работы, на которую у старателя могли уйти недели. Я также подтвердил, что китайские покупатели платили некоторым жителям деревни за использование их хижин в качестве складов. Судя по объему сделок, свидетелем которых я стал, казалось правдоподобным, что через этот рынок ежегодно закупаются сотни тонн медно-кобальтовой руды. Неофициальный и практически не отслеживаемый характер рынка не позволял определить источник кобальта, когда его бросали в ту же партию кислот для переработки промышленно добытой руды. Что еще может быть целью такого удаленного ночного рынка, кроме как отмывание кобальта, добытого кустарным способом, в официальной цепочке поставок, совершенно незаметно и, конечно, вне пределов любого отслеживания или аудита цепочек поставок кобальта, которые якобы имели место? Может ли какая-нибудь компания, находящаяся на вершине цепочки, обоснованно утверждать, что кобальт в их устройствах или автомобилях не проходил через подобный деревенский рынок?
Чем глубже я погружался в провинции, где ведется добыча, тем мутнее оказывалась нижняя часть цепочки поставок кобальта, и тем сильнее было сопротивление заявлениям о том, что поток кобальта должным образом контролируется на предмет детского труда или других злоупотреблений.
Напряженные отношения между жителями Фунгуруме и шахтой TFM стали иллюстрацией более широкого кризиса, разворачивающегося в провинциях Конго, где добывают полезные ископаемые: иностранные горнодобывающие компании экспроприировали большие участки земли, выселили жителей деревень, загрязнили окружающую среду, не оказали местному населению практически никакой поддержки и оставили их влачить скудное существование в опасных условиях в качестве старателей на земле, на которой они когда-то жили. Пожалуй, никто из тех, кого я встретил в Фунгуруме, не проиллюстрировал последствия этого кризиса лучше, чем шестнадцатилетний мальчик по имени Макано. Я нашел Макано в его кирпичном доме на юго-западной окраине города. Когда я вошел в дом, меня встретило зловоние разложения. Шумный запах висел
