Деффан. Франклин пришел с семнадцатилетним внуком и попросил у патриарха благословения для него; Вольтер поднял руки над головой мальчика и сказал по-английски: "Дитя мое, Бог и свобода; запомни эти два слова".14 Когда поток посетителей не иссякал изо дня в день, доктор Трончин написал маркизу де Виллетту: "Вольтер живет сейчас на свои основные средства, а не на проценты, и его силы скоро истощатся от такого образа жизни". Эта заметка была опубликована в Journal de Paris 19 февраля, очевидно, чтобы отвадить любопытных.15 Сам Вольтер в Ферни предсказал, чего ему будет стоить этот триумф: "Я бы умер через четыре дня, если бы мне пришлось жить как человек мира".16
Некоторые священнослужители решили, что это будет хорошим ударом, чтобы добиться его примирения с католической церковью. Он был наполовину согласен, поскольку знал, что только те, кто умер в объятиях Церкви, могут быть похоронены в освященной земле, а все кладбища во Франции были освящены. Поэтому он с радостью принял письмо аббата Готье, присланное ему 20 февраля, с просьбой о беседе. Аббат пришел двадцать первого числа. Они поговорили некоторое время, не добившись никаких теологических результатов; мадам Дени умоляла аббата уйти; Вольтер сказал ему, что он может прийти еще раз. Двадцать пятого числа у Вольтера случилось сильное кровотечение, и при кашле кровь хлынула изо рта и носа. Он велел своему секретарю вызвать Готье. Ваньер признается: "Я уклонился от отправки письма, не желая, чтобы говорили, что месье де Вольтер проявил слабость. Я заверил его, что аббата найти не удалось".17 Ваньер знал, что скептики в Париже надеялись, что Вольтер не сдастся церкви в последний момент; возможно, он слышал о предсказании Фридриха Великого: "Он обесчестит нас всех".18
Приехал Трончин и остановил кровотечение, но в течение следующих двадцати двух дней Вольтер отхаркивал кровь. На двадцать шестой он написал Готье: "Прошу вас приехать как можно скорее".19 Готье пришел на следующее утро, нашел Вольтера спящим и уехал. Двадцать восьмого числа Вольтер передал Ваньеру исповедание веры: "Я умираю, обожая Бога, любя своих друзей, не ненавидя своих врагов и презирая гонения".20 Готье вернулся 2 марта; Вольтер попросил исповеди; аббат ответил, что Жан де Терсак, куратор Сен-Сюльпис, потребовал от него получить отречение, прежде чем выслушать исповедь. Ваньер запротестовал. Вольтер попросил перо и бумагу и написал своей рукой:
Я, нижеподписавшийся, уже четыре месяца страдаю от рвоты кровью и, будучи в возрасте восьмидесяти четырех лет, уже не в состоянии тащить себя в церковь; а куратор Сен-Сюльпис, пожелав добавить к своим добрым делам еще и то, что он послал ко мне священника месье аббата Готье, исповедался ему и [заявляю], что если Бог распорядится, то я не смогу прийти в церковь.Сульпиция, пожелав присовокупить к своим добрым делам еще и это, прислал месье аббата Готье, священника; я исповедался ему и [заявляю], что если Бог распорядится мной, я умру в католической религии, в которой родился, надеясь на божественное милосердие, что оно простит все мои прегрешения; и что если я когда-либо злословил Церковь, я прошу прощения у Бога и у нее.-Подписано Вольтером 2 марта 1778 года в доме господина маркиза де Виллет.21
Месье де Виллевиль и аббат Миньо (племянник Вольтера) подписали заявление в качестве свидетелей. Готье принес его архиепископу в Конфлан (пригород) и куратору Сен-Сюльпис, и оба они признали его недостаточным.22 Тем не менее Готье приготовился причастить Вольтера, но Вольтер предложил отложить это, сказав: "Я постоянно кашляю кровью; мы должны избегать смешивания моей крови с кровью доброго Бога".23 Мы не знаем, в каком духе - благочестивом или капризном - это было сказано.
3 марта к больному пришли Дидро, д'Алембер и Мармонтель. Когда Готье позвонил в тот же день, получив от своего начальника указания получить "менее двусмысленное и более подробное" признание, ему сказали, что Вольтер не в состоянии его принять. Готье несколько раз возвращался, но каждый раз швейцарский охранник отворял ему дверь. 4 марта Вольтер написал куратору Сен-Сюльпис письмо, в котором извинялся за то, что имел дело с подчиненным. 13 марта куратор был принят, но, по-видимому, кроме обмена любезностями, этот визит ничем не закончился.24 Тем временем кровотечения прекратились; Вольтер почувствовал, что к нему возвращаются силы, а его набожность уменьшилась.
16 марта "Ирен" была представлена в Театре Франсе. Пришел почти весь двор, включая королеву. Пьеса не соответствовала уровню Вольтера, но, тем не менее, была оценена как великолепная постановка для восьмидесятичетырехлетнего человека. Вольтер, который был слишком болен, чтобы присутствовать на спектакле, постоянно получал информацию о реакции публики, акт за актом; а семнадцатого числа депутация из Французской академии принесла ему поздравления. К 21 марта он почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы отправиться на прогулку верхом. Он навестил Сюзанну де Ливри, маркизу де Гуверне, которая была его любовницей шестьдесят три года назад. Двадцать восьмого числа он посетил Тюрго.
30 марта был его главным днем. После обеда он отправился в Лувр на заседание Академии. "Когда он выехал из своего дома, - сообщал Денис фон Визин, русский писатель, находившийся в то время в Париже, - карету до самой Академии сопровождала бесконечная толпа людей, которые не переставали аплодировать. Все академики вышли его встречать".25 Д'Алембер приветствовал его речью, от которой на глазах старика выступили слезы. Вольтера усадили в президентское кресло и путем аккламации избрали президентом на апрельскую четверть. По окончании заседания его проводили до кареты, которая с трудом проехала к Театру Франсе сквозь огромную толпу, неоднократно выкрикивавшую: "Да здравствует Вольтер!"
Когда он вошел в театр, зрители и актеры поднялись, чтобы поприветствовать его. Он прошел в ложе, где его ждали мадам Дени и маркиза де Виллет. Он сел позади них; зрители попросили его сделать себя более заметным, и он занял место между дамами. В ложе вошел актер и возложил на голову Вольтера лавровый венок; он снял его и возложил на голову маркизы; она настояла на том, чтобы он принял его. В зале раздались голоса: "Слава Вольтеру!" "Слава Софоклу!" "Честь философу, который учит людей думать!" "Слава защитнику Каласа!"26 "Этот энтузиазм, - рассказывал очевидец Гримм, - этот всеобщий бред, продолжался более двадцати минут".27 Затем "Ирен" была исполнена в шестой раз. По окончании зрители потребовали от автора несколько слов; Вольтер их исполнил. Снова поднялся занавес; актеры вынесли из фойе бюст Вольтера и поставили его на сцене; теперь они увенчали его лаврами, а мадам Вестрис, игравшая Ирен, прочла Вольтеру несколько хвалебных стихов:
Aux yeux de paris enchanté
Re çois
