обнажили клинки. Кавалеристы рубились с пехотными командирами. Купцы бились на кулаках с чиновниками. Графья таскали за волосы князей и баронов.
О Луизе Жермон никто уже и не вспоминал, тем более, что ей, к счастью, вовремя удалось убежать.
Постепенно драка распространилась и на оркестровую яму за счет падавших туда драчунов. Отобранные у музыкантов флейты и скрипки тут же пускались в дело. Особым расположением у дерущихся пользовались ударные инструменты.
Занавес за пять минут был изрублен в клочья, и сражение заняло уже всю сцену. В ход пошли фрагменты и элементы декораций. Какой-то удалой купец долго кидался в своих противников картонными деревьями, а потом обрушил им на головы крышу от садовой беседки. По сцене из конца в конец летали флейты, трубы, скрипки.
— Всех покалечу! — орал какой-то подполковник, размахивая шашкой, которую в горячке забыл извлечь из ножен.
— Искусство требует жертв! — вторил ему юнкер с совершенно ненормальными глазами и пускал в воздух оркестровые тарелки.
Ржевский находился в самой гуще событий. На него наседали со всех сторон, но он яростно отбивался.
В зрительном зале тоже кипели страсти. Пьер Безухов на глазах у рыдающей Элен утюжил ее молоденького адъютанта мордой об бархатную перегородку бенуара. Остальная публика носилась по рядам, ломая кресла. Все что-то кричали, не слыша ни себя, ни других.
Вдруг отчетливо прогремело несколько выстрелов. Это палила в воздух ворвавшаяся в партер полиция.
— Ррразойдись!! — проревел на весь зал офицер жандармерии. — Концерт окончен!
Денис Давыдов пробился к Ржевскому, который в этот момент надевал на голову толстощекому прапорщику огромный барабан.
— Пошли отсюда, Гжевский, — сказал Давыдов. — Повеселились и хватит.
— Я только разошелся!
— Полиция, бгатец. Видишь, сколько понабежало. Ну их! К чегту связываться? Поехали-ка лучше ужинать.
И он потащил поручика за кулисы.
— А я и не знал, Денис, что в опере можно так славно покутить, — пьяно усмехался Ржевский, шевеля усами. — Теперь, пожалуй, я стану завзятым театралом, провалиться мне на этом самом месте!
Поручик оступился и полетел по лестнице кувырком.
Проснувшись на следующий день, поручик Ржевский обнаружил себя в постели с незнакомой барышней, в которой он спросонья чуть было не признал Луизу Жермон. Но это была не она.
Голова трещала невыносимо, и поручик вдруг решил, что ему вообще это все только снится. Он протер глаза, но видение женщины не исчезло.
Ржевский пригляделся.
Барышня была довольно симпатичная, лет двадцати пяти. Она лежала на боку, положив под щеку ладонь, и тихонько посапывала.
Пробуждение в подобной компании говорило о том, что вчерашний день был прожит не зря. Однако Ржевский никак не мог вспомнить, где он подцепил эту прекрасную незнакомку и где вообще они находятся. А между тем от решения этого вопроса зависело, должен ли он был расплатиться с ней наличными за оказанную ему вчера услугу или, напротив, она должна была поставить ему магарыч за доставленное ей удовольствие.
— Подъем! — скомандовал Ржевский, тронув девушку за плечо. — Кто рано встает, тому Бог подает.
Барышня перевернулась на спину и, приоткрыв глаза, сладко зевнула.
— А кто поздно ложится, тому леший присниться, — сказала она, потрепав поручика за шевелюру.
— Ну и что — приснился тебе леший?
— А зачем ему сниться, когда он и без того со мною спал?
— Это я, что ли, леший?
Она засмеялась.
— Вы бы, миленький, на себя вчера взглянули. Тако — ой лохматый, тако — ой бойкий. От вас столько шуму было, как будто вы из лесу сбежали.
— Поздно вчера легли, душечка? — спросил Ржевский, целуя ее в щечку.
— Легли рано, заснули поздно. А вы разве ничего не помните?
— Ни грамма! Видать, пьян был до бесчувствия.
Она с озорством лизнула ему кончик носа.
— Ну уж прям до бесчувствия… Чувств было через край. Я не жалуюсь.
Ржевский заключил ее в объятия.
— Как хоть тебя зовут, голубушка?
— Таня.
— Мы где, простите, познакомились?
— У генерала Скуратова на квартире. Вы с приятелем пришли, с маленьким таким, кучерявым.
— С Денисом Давыдовом?
— Да я не знаю, как его звали. Только он всё на букву «р» прихрамывал, а вы — на обе ноги. Ругались, что в опере крутые лестницы.
— А-а, припоминаю. Погоди-ка… — Ржевский потер лоб. — Я, кажется, с кем-то там повздорил?
— С полковником Зайцевым.
— Из — за женщины конечно?
— Из — за ноги.
— Из — за женской ножки? — уточнил поручик, все сильнее прижимаясь к барышне.
— Да нет. Вы ему на ногу наступили.
— Всего-то?!
— Он вас сразу обозвал по-нехорошему.
— Это как же?
— Конюхом! А вы ему за это в стакан плюнули. А там еще водка оставалась, полковник очень расстроился и в вас ее плесканул.
— И попал, сволочь?
— Промахнулся… Ой, что это вы делаете, поручик?
— Да вот, хотел через тебя, Танюша, перелезть, чтобы встать, и застрял.
— А зачем копошитесь-то? — захихикала она.
— Хочу понять, за что это я зацепился.
— Так вы же всё глубже цепляете!
— Не обращай внимания… Что было дальше?
— Дальше? О-о… Думаете, я в состоянии рассказывать?
— Я этому Зайцеву хоть… по морде дал? а? или нет? а? а?
— Вас у — у — удержали… Но полковник просил у-удовлетворения.
— Что ж, я его удовлетворю… Только как-нибудь попозже… Ведь ты не против? а? а?
Но она молчала, потому что говорить уже не было ни желания, ни сил.
Внезапно дверь протяжно скрипнула.
— Ой! — Барышня прикрыла лицо подушкой.
Ржевский недовольно оглянулся. В комнату с серьезным видом вошли два офицера. Увидев, чем занят поручик, они дружно закашляли.
В одном из незваных гостей Ржевский признал Давыдова, другой же был ему неизвестен.
— Доброе утро, господа офицеры, — буркнул поручик. — С чем пожаловали?
— Может, ты хоть пегестанешь на минутку? — сказал Давыдов, неловко теребя себя за ус.
— В таких премьерах мне советчики не нужны!
— У нас дело сгочное.
— Присаживайтесь. Я скоро.
С головой накрыв себя и свою барышню одеялом, Ржевский с прежним усердием продолжал свое занятие.
Офицеры сели в сторонке, уткнувшись носом в стену.
— Может, выйдем пока, Лев Иваныч? — тихо спросил Давыдов своего соседа. — Вас вся эта петгушка не смущает?
— Чего уж, дело молодое, — прошептал тот. — А вы как, Денис Васильевич?
— Я-то всякого нагляделся. По пгавде сказать, после вчегашнего пегедо мной хоть в носу ковыгяй, хоть с бабой забавляйся — всё гавно. Отупел малость.
— Так много выпили?
— Мало закусывал. Эй, Гжевский! — через плечо крикнул Давыдов. — Обещал поскогее, а сам волынку тянешь.
— Да ты говори в чем дело, Денис, — раздался голос из — под одеяла.
— У
