ворот его мундира, она повисла у него за спиной.
Полковник, чертыхаясь, вертелся на месте, но никак не мог от нее избавиться.
Раззадоренные видом крови, крылатые твари носились вокруг Зайцева, почти задевая его своими крыльями. Отмахиваясь от них, он невольно нажал на курок.
Раздался выстрел, и на него упала еще одна ворона.
Тут уж Зайцев озверел. Отбросив пистолет, он схватил саблю и стал гоняться за воронами.
Давыдов и Лев Иваныч, обнажив клинки, бросились ему на подмогу.
Ржевский покатился со смеху. А потом и сам с саблей наголо, хохоча и гикая, стал носиться по кругу.
От воплей сотен вороньих глоток закладывало в ушах.
Внезапно, перекрывая птичий гам, из чащи раздался злобный рев. И на поляне появилась огромная медведица. Свирепо рыча, она решительно двинулась в сторону людей.
Господа офицеры попятились.
Лев Иваныч первым рванул к саням, а за ним побежали и остальные. Они запрыгнули в сани, и кони понеслись.
— Три тысячи чертей! — воскликнул Ржевский, переведя дух. — Такой финал меня стреляться разохотил.
— Меня тоже, — буркнул полковник Зайцев, кутаясь в шинель.
А Давыдов, обняв полковника за плечи, вдохновенно сказал:
— Господа, нам стоило бы отметить это событие.
— Какое событие? — проворчал Лев Иваныч. — Что нас с головы до ног обгадили и чуть было не загрызли?
— Надо выпить за союз кавалерии с артиллерией!
— Согласен, — сказал Зайцев. — Тем более, что я не из какой-нибудь, а из конной артиллерии!
И после этих слов на душе у всех четверых вдруг сделалось так тепло, что, когда они, доехав до ближайшего кабака, принялись за горячительные напитки, хмель не брал их даже после пятой стопки.
Спустя два дня после дуэли с воронами поручик Ржевский впервые с начала своего отпуска сел за карточный стол.
В картах ему обычно не везло: подводила излишняя горячность и желание схватить куш побольше и побыстрее. Зная о своем фатальном невезении, Ржевский то и дело давал себе зарок не играть, но его хватало ненадолго. Даже водка не доставляла ему столько удовольствия, сколько он получал от одной партии в штосс. [22] Выше своей привязанности к картам он ставил только любовь к женскому полу.
А о женщинах Ржевский не забывал ни на секунду. В четырех дамах карточной колоды он непременно узнавал кого-нибудь из героинь своих бесчисленных романов.
Сегодня дама бубен мнилась ему угловатой Татьяною, с коей он переспал накануне дуэли с Зайцевым. В червонной даме явственно угадывалась любвеобильная Камилла, с которой он познакомился в опере. Дама треф обозначала капризную Сонечку из уездного города N. И наконец, пиковая дама изрядно смахивала на сумасбродную Екатерину из Санкт — Петербурга.
В этот морозный вечер в гостях у отставного майора Котлярского собралось шумное общество картежников. Играли до утра.
За пять часов Ржевский спустил почти все деньги из своего отпускного жалования. Но понтировать не бросил. Он сидел хмурый, пьяный, покручивал усы и поминутно чертыхался. Ставки делал только на фигуры [23] и большей частью — на дам.
Но карточные дамы его сегодня не любили. Ржевский сердился на них и в пьяном угаре давал себе слово не встречаться никогда более с той женщиной, которую олицетворяла собой проигранная карта.
— Эх, фигура дура! — в сердцах воскликнул поручик. Разодрав в клочья очередную злополучную карту, он бросил клочки под стол и растер их сапогом. — Опять талия ни к черту. [24]
— На счет талии дамы треф судить не берусь, — с добродушной улыбкой заметил граф Долбухин. — На картинке ниже бюста не видно.
— Ну, ежели, граф, вам пришла охота каламбурить… Поверьте моему опыту, когда у бабы лицо пухлое, то и талия у нее должна быть как у бочки.
— Позвольте с вами не согласиться, дорогой друг, — вступил в разговор майор Котлярский. — Возьмем, к примеру, мою тетку: ее одна щека, как мои два кулака, того гляди фасьяль лопнет. А талия у ней — с булавку! И вот, что интересно, у дочери ее, то есть у моей кузины, всё наоборот — щеки впалые, а за пузом никакой талии впомине не видать.
— Еще неизвестно, какая талия лучше, — заговорил Денис Давыдов. — Я сужу так: на балу хогоша та дама, что пги тонкой талии, а в постели, пагдон, куда лучше пышка. Оно и мягче, и теплее. Скажи, Гжевский!
Поручик, с кислым видом внимавший их рассуждениям, махнул рукой:
— Талия, щеки, пузо-какая, право, чушь, господа! По мне, женщины делятся на три категории: на дам, на не дам и на дам, но не вам.
Мужчины грохнули со смеху.
— Ай, бгаво, Гжевский, потешил! — в восторге восклицал Давыдов, ударяя себя ладонями по коленям.
Только один человек из всей компании не смеялся. Это был корнет Васильков. Ему сегодня не везло пуще всех. Из оставшихся у него на руках десяти рублей он, стыдясь самого себя и краснея, как девица, ставил по рублю. Он был готов играть в долг, но ему не верили. Затянувшийся разговор о женщинах действовал ему на нервы.
— Афанасий Сергеич, вы будете метать? — нетерпеливо выкрикнул корнет своим тоненьким голоском.
— Буду, дорогой мой, — спохватился майор. — За дело, господа, с богом, — и он распечатал свежую колоду.
«Ну, стерва, ежели подведешь», — подумал Ржевский, поставив на червонную даму.
Майор Котлярский стал метать.
Очередная талия отняла у поручика последние деньги. Не помогла ему ни дама черв, ни бубновый туз. Поручик в остервенении рвал карты зубами и, запихивая их в пустую бутыль, приговаривал:
— В темницу, в темницу вас, сволочей.
— Полно, бгатец, — веселился Давыдов, распихивая по карманам выигранные деньги. — В любви повезет.
— Да что любовь! В любви мне и так всегда перепадало.
Корнет Васильков, спустивший свой последний рубль, положил голову на стол, как на плаху, и зашелся от рыданий.
— Вот уж напрасно, дорогой мой, — сказал майор Котлярский, погладив его по плечу. — Велика беда! В другой раз отыграетесь.
— Нет, я застрелюсь, — ревел корнет, не подымая головы. — Мне ни в картах не везет, ни в женщинах.
— Ну, в картах это дело наживное, еще научитесь. А что до женщин… Хотите, я горничной моей, Глашке, за вас словечко замолвлю? Она вам не светская дама — ломаться не будет. Хотите, дружочек?
— Хочу-у, — всхлипнул Васильков.
— Ну вот и ладненько. Сейчас только еще шампанского примем, и я вас, голубчик, устрою.
Майор заказал лакеям вина и закуски.
— А для меня у вас горничной не найдется? — спросил Ржевский, вытирая усы после пропущенной стопки водки.
— Да ради бога, дорогой мой. Желание
