признают как продукт своей культуры и обстоятельств, если он хочет признать вред, который он причинил, и причины, по которым он это сделал.
"Когда мы чувствуем, что нам не нужно ничего защищать, когда мы можем владеть всеми своими действиями, не испытывая ни малейшего чувства вины, именно тогда мы становимся наиболее аутентичными, наиболее сильными", - пишет Хага.
Психологические исследования показывают, что когда люди испытывают глубокий стыд, им труднее признать, что их действия причинили кому-то боль. [23] Чтобы женщины в церкви Льюиса-Гиггетса могли честно загладить свою вину перед обиженными ими девушками, их должны были понять и полюбить как жертв нападения, которые сами пережили травму. Широкое признание требует, чтобы мы видели человека не как отдельное действующее лицо, а как единую нить, находящуюся в сложном гобелене мотивов, травм и учений. Только когда мы полностью вписываемся в этот богатый контекст, можно оценить причины наших поступков и точно понять наши ошибки, исправить их и предотвратить в будущем.
Я ничего не знаю о том, каково это - быть чернокожей женщиной , живущей в мире, охваченном женоненавистничеством. Но я понимаю, каково это - обижаться на людей, которые причинили мне боль, но сами являются жертвами.
Долгие годы я винила свою мать в том, что она вышла замуж за моего эмоционально взрывного и словесно жестокого отца. Я ненавидела, что разделила половину своего генетического материала с человеком, который был таким непостоянным и жестоким. Когда в шестнадцать лет я отреклась от отца и сменила фамилию, я решила, что маме должно быть стыдно за мои действия. Я плюнула в лицо семье, которую она создала. У меня не хватало терпения выносить то, что она спокойно терпела годами, и я возмущалась, что мои родители так долго прожили в таком несчастном браке. Я унаследовал от отца навязчивое негативное мышление и склонность к саморазрушению и временами проклинал мать за то, что она выбрала его в качестве со-родителя и заставила меня существовать в этом мире таким, каким я был.
Но несколько лет назад, за коктейлем, мама призналась мне, что никогда не гордилась мной так, как в тот день, когда я решила отречься от своего отца. Все эти десятилетия назад она прекрасно понимала, как больно любить отца, ведь ей тоже пришлось жить с ним. Мои действия не смущали ее; она была рада, что я сбежал так, как сбежал. Моя горечь улетучилась, как только она сказала мне об этом. На смену ей пришли благодарность и облегчение.
Мы не обязаны прощать всех людей, которые когда-либо причинили нам боль. А понимание более широкого контекста человека не обязательно оправдывает его действия или означает, что мы их одобряем. Но когда мы размышляем о корнях поступков человека, мы можем глубже понять его и найти новые способы борьбы с системами, которые поощряют такое разрушительное поведение. Когда я чувствую, что осуждаю или обижаюсь на других (а это бывает довольно часто!), я стараюсь размышлять над вопросами, подобными этим:
Какие стимулы или вознаграждения могли побудить человека совершить эти действия?
Какие неудовлетворенные потребности пытается удовлетворить этот человек своими действиями?
Как еще этот человек мог бы удовлетворять свои потребности, если бы существовали более эффективные системы поддержки?
Какой жизненный опыт мог научить этого человека вести себя именно так?
Есть ли способы, с помощью которых я могу общаться с этим человеком, и если да, то какие?
Когда я задаю себе эти вопросы, то вижу, что моя мама оставалась в несчастном браке по вполне понятным причинам. Все мое детство она была одинокой и подавленной, страдала от изнурительного сколиоза, который ограничивал ее возможности в работе. Она выросла в семье, где об эмоциях не говорили, и так и не научилась открываться. Даже сегодня она не может устно обсуждать расстраивающие ее темы. Ей приходится делиться своими мыслями по смс. Однако, родив детей от мужчины, который был гораздо более экспрессивным (и взрывным), чем она сама, моя мама смогла создать людей, которые проявляли самостоятельность так, как она никогда не могла. Мы с сестрой откровенны и напористы. Мы более терпеливы, чем наш непокорный отец, но гораздо менее пассивны, чем наша мать. Вместо того чтобы стыдиться пассивности моей мамы или агрессивности моего отца, я могу гордиться собой за то, что смогла использовать их лучшие качества и разорвать циклы, в которые они попали.
Я все еще ношу в себе много обид и страданий по поводу многих вещей. Но по мере того как я продолжаю исправлять свои отношения с другими людьми, я начал гордиться тем, кто я есть на самом деле. Иногда я даже благодарна за то, что существую такой, какая я есть. Я также все больше горжусь тем, что все сообщества, в которых я состою, включая маргинальные группы, к которым мне когда-то было стыдно принадлежать. Это подводит нас к следующему шагу расширенного признания: определению своего места в более широких сообществах и общей истории.
Найдите цель и постоянство в своих сообществах
История движения за права ЛГБТК и особенно работа активистов борьбы со СПИДом в 1980-х и 1990-х годах представляют нам абсолютный мастер-класс того, как заменить индивидуальную вину и стыд на поддержку и солидарность сообщества. На протяжении всей истории квиров мы видим, как силы индивидуализма и связи сталкиваются друг с другом, как права ЛГБТК то отстаиваются, то отнимаются, то демонстративно отвоевываются. На протяжении десятилетий и во многих странах, где квиры требовали своей свободы, только когда квиры с самыми разными идентичностями и опытом объединяют свои усилия друг с другом, любой из нас действительно может победить.
В Америке середины XX века гей-бары и секс-клубы часто были мультирасовыми, мультиклассовыми и гендерно разнообразными пространствами, где буч-лесбиянки и цветные трансы из рабочего класса общались с богатыми белыми геями и бисексуальными актрисами и моделями. [24] Гендерные переходы были почти неслыханны, а квир-секс - преступлением, но вместе в клубах и тавернах люди ЛГБТК находили безопасность в количестве и тайные моменты, чтобы жить как они есть. Как пишут в своей книге "Легендарные дети" писатели Том Фицджеральд и Лоренцо Маркес, в изменивших историю Стоунволлских бунтах участвовала разнообразная коалиция квиров всех идентичностей, преимущественно цветных, а также бездомных и секс-работников, которые присоединились к борьбе с улицы. [25]
Сила и успех Стоунволлских бунтов во многом зависели от количества и разнообразия людей, присутствовавших в баре во время полицейского рейда. По-настоящему богатое и обширное сообщество квиров начало формироваться после десятилетий раскола по классовым, расовым и идентичным признакам. За
