не бывает конца хорошей литературы). И наконец, 24 июля 1775 года Фридрих опускает свой скипетр перед пером Вольтера: "Со своей стороны, я утешаюсь тем, что жил в век Вольтера; этого мне достаточно".53
Екатерина Великая писала Вольтеру, как одна коронованная особа другой - в самом деле, как ученик учителю. Она с упоением читала его в течение шестнадцати лет, прежде чем проложить себе путь к российскому трону; затем, в октябре 1763 года, она начала их переписку, ответив от первого лица на письмо в стихах, которое он отправил одному из членов ее дипломатического корпуса.54 Вольтер называл ее Семирамидой Севера, изящно скользил по ее преступлениям и стал ее апологетом во Франции. Она умоляла избавить ее от комплиментов, он их отпускал. Она ценила его пристрастие, ибо знала, что во многом благодаря ему - а затем Гримму и Дидро - она получила "хорошую прессу" во Франции. Французская философия стала инструментом русской дипломатии. Вольтер рекомендовал Екатерине использовать против турок колесницы с косым вооружением по ассирийскому образцу; ей пришлось объяснять, что несогласованные турки не станут нападать достаточно плотным строем, чтобы их можно было удобно скосить.55 Он забыл о своей ненависти к войне в своем энтузиазме по поводу возможности того, что армии Екатерины освободят Грецию от турок; он призывал "французов, бретонцев, итальянцев" поддержать этот новый крестовый поход; и он скорбел, когда Семирамида остановилась недалеко от его цели. Байрон подхватил его идею.
Многие французы ругали Вольтера за его заигрывания с королевскими особами; они считали, что он опускает себя, порхая вокруг тронов и произнося комплименты. И, несомненно, это трепетание иногда доходило до его головы. Но он тоже вел дипломатическую игру. Он никогда не претендовал на республиканские настроения; он неоднократно утверждал, что "просвещенные" короли могут добиться большего прогресса, чем возведение на престол неустойчивых, неграмотных, суеверных масс. Он воевал не против государства, а против католической церкви, и в этой борьбе поддержка правителей была ценным подспорьем. Мы видели, насколько ценной была эта поддержка в его триумфальных походах на Калас и Сирвен. Для него было очень важно, что в борьбе за религиозную терпимость на его стороне были и Фридрих, и Екатерина. Он также не терял надежды завоевать Людовика XV. Он завоевал госпожу де Помпадур и Шуазель; он сватался к госпоже дю Барри. В его стратегии не было никаких угрызений совести, и к концу царствования его поддержала половина правительства Франции. Битва за религиозную терпимость была выиграна.
III. ВОЛЬТЕР ПОЛИТИКУС
Чего он надеялся достичь в политике и экономике? Он ставил перед собой как высокие, так и низкие цели: его главной задачей было освободить людей от теологических мифов и власти священников - задача достаточно трудная; для остального он просил провести некоторые реформы, но не утопию. Он улыбался "тем законодателям, которые управляют вселенной... и из своих чертогов отдают приказы королям".56 Как и почти все философы, он был против революции; он был бы потрясен ею - возможно, гильотинирован.* Кроме того, он был скандально богат, и, несомненно, его богатство наложило отпечаток на его взгляды.
В 1758 году он предложил инвестировать 500 000 франков (625 000 долларов?) в Лотарингию.58 17 марта 1759 года он писал Фредерику: "Я получаю шестьдесят тысяч ливров [75 000 долларов?] своего [годового] дохода из Франции..... Я признаю, что я очень богат". Его состояние было нажито благодаря "советам" друзей-финансистов, таких как братья Паризе, выигрышам в лотереи во Франции и Лотарингии, доле в наследстве отца, покупке государственных облигаций, доле в коммерческих предприятиях, а также за счет предоставления денег в долг частным лицам. Его устраивала доходность в шесть процентов, что было умеренно, учитывая риски и потери. Он потерял тысячу экю (3 750 долларов?) в результате банкротства фирмы Гиллиарта в Кадисе (1767 год).59 В 1768 году, говоря о восьмидесяти тысячах франков (100 000 долларов?), которые Вольтер одолжил герцогу де Ришелье, Гиббон отмечает: "Герцог разорен, ценная бумага ничего не стоит, а деньги исчезли";60 К моменту смерти Вольтера четвертая часть займа была возвращена. Пенсия приносила Вольтеру четыре тысячи франков в год. В общей сложности в 1777 году его доход составил 206 000 франков (257 500 долларов?).61 Он с должной щедростью относился к этому богатству, но чувствовал себя обязанным защищать его как не обязательно неподобающее философу.
Я видел так много бедных и презираемых литераторов, что решил не увеличивать их число. Во Франции человек должен быть наковальней или молотом; я родился наковальней. С каждым днем скромное наследство становится все меньше, потому что в долгосрочной перспективе все растет в цене, а правительство часто облагает налогом и доходы, и деньги. ...В молодости надо быть экономным, а в старости оказываешься обладателем капитала, который тебя удивляет; именно в это время фортуна нам больше всего нужна".62
Еще в 1736 году в своей поэме Le Mondain он признался: "Я люблю роскошь, и даже мягкую жизнь, все удовольствия, все искусства". Он считал, что потребность богатых в роскоши приводит к тому, что их деньги попадают в оборот к ремесленникам; и он подозревал, что без богатства не было бы великого искусства.63 Когда Вольтер опубликовал атеистическо-коммунистическое "Завещание" Меслиера, он опустил раздел против собственности. Он считал, что ни одна экономическая система не может быть успешной без стимула в виде собственности. "Дух собственности удваивает силы человека".64 Он надеялся, что каждый человек будет собственником; и в то время как Руссо санкционировал крепостное право в Польше, Вольтер писал: "Польша была бы в три раза более густонаселенной и богатой, если бы крестьяне не были рабами".65 Однако он не был сторонником того, чтобы крестьяне богатели; кто же тогда будет сильными солдатами для государства?66
Он не разделял энтузиазма Руссо по поводу равенства; он знал, что все люди созданы несвободными и неравными. Он отвергал идею Гельвеция о том, что если дать всем равное образование и равные возможности, то вскоре все станут равны по образованию и способностям. "Какая глупость - воображать, что каждый человек может стать Ньютоном!"67 Во все времена будут сильные и слабые, умные и простые, а значит, богатые и бедные.
В нашем меланхоличном мире невозможно предотвратить разделение людей, живущих в обществе, на два класса - богатых, которые командуют, и бедных, которые подчиняются. ...Каждый человек имеет право на частное мнение о своем равенстве с другими людьми, но из этого не следует, что повар кардинала должен брать на себя право приказывать своему хозяину готовить обед. Повар, однако, может сказать: "Я такой же человек, как и
