снижение темпов естественного прироста населения в Иране, взятый в 1990-е, оказался очень эффективным. Если в 1980-е годы коэффициент рождаемости колебался от 5 до 6,5, то в 1999 году он снизился до 2,1 — то есть упал почти в три раза, до уровня ниже среднемирового.
Конечно, иранцы стали меньше рожать не только и не столько из-за призывов властей. Изменение отношения к семье стало естественным следствием перехода от аграрного общества к постиндустриальному. Кроме того, свою роль сыграла и женская эмансипация, которую Исламская республика активно продвигала и в 1980-е, и в 1990-е[76] — все больше девушек получали образование, в том числе и высшее, что влияло на пересмотр собственной роли в обществе. Далеко не все женщины теперь видели свою миссию исключительно в деторождении и заботе о семье.
Последующие годы, когда к тому же нарождался иранский средний класс, только способствовали распространению новых ценностей. В 2000-е годы власти Исламской республики осознали новую проблему: после поколения родившихся в 1970-е и 1980-е идет демографический провал. Пока «семидесятники» и «восьмидесятники» в трудоспособном возрасте — все хорошо. Но как только они начнут приближаться к пенсии, кто-то должен будет обеспечивать их своим трудом. Как минимум с 2030-х годов иранское общество будет стремительно стареть.
В конце 2000-х власти принялись снова поощрять рождаемость — появились инициативы по поддержке молодых семей. При Махмуде Ахмадинежаде запустили программу «Мехр», чтобы обеспечить молодоженов доступным жильем. Им выдают кредиты на покупку социальных квартир под нулевой или очень низкий процент. Работает программа до сих пор — правда, из-за специфических критериев выдачи далеко не каждая пара сможет разжиться таким жильем. К тому же эти дома не отличаются качеством и, как правило, расположены в далеких пригородах.
Когда консерваторы консолидировали власть в 2020–2021 годах, методы «стимулирования рождаемости» стали более радикальными. Власти свернули программу раздачи контрацептивов в кочевых племенах страны (эту меру приняли для ограничения распространения ВИЧ и других ЗППП). Ужесточилась борьба с нелегальными абортами — правительство пытается организовать регистрацию всех беременных женщин, чтобы отслеживать тех, кто решит прервать беременность. Аборт по немедицинским причинам в Иране карается тюремным заключением от 2 до 5 лет — и для врача, и для клиентки. При этом, если верить заявлениям официальных лиц Ирана, в стране осуществляется от 350 тысяч до 700 тысяч нелегальных абортов в год.
Наконец, власти пытаются организовать легальный институт сводничества. Для этого по стране начали создавать Центры поиска супругов. Все желающие завести семью могут туда прийти — и им помогут найти родственную душу в соответствии с исламскими нормами (по крайней мере, так задумано). В мае 2023 года руководство страны отчиталось, что за год в Иране создано 33 таких центра[77].
Разумеется, все эти меры ситуацию не меняют. Коэффициент рождаемости с 2019 года так и остается в районе 1,7–1,8, то есть ниже уровня, необходимого для естественного воспроизводства населения. Власти и социологи регулярно сетуют на то, что новое поколение не хочет заводить семью. Как мы помним, именно кризису семьи в Иране посвящен знаменитый фильм Асгара Фархади «Развод Надера и Симин», первое оскароносное кино в истории страны.
Рассуждая о кризисе семьи, власти, конечно, не упоминают один из его аспектов, который прямо противоречит нормам Исламской республики. Добрачный секс в стране запрещен законом, но для молодежи больших городов этого табу уже лет двадцать как не существует. При наличии достаточных социальных связей найти себе бойфренда или герлфренд в Иране не проблема: как правило, здесь знакомятся именно через общих друзей и домашние вечеринки (по понятным причинам такие варианты, как встретить кого-то в баре, клубе или просто на улице в Исламской республике не работают). Судя по опыту моего общения с молодыми иранцами и иранками из среднего класса, об отношениях они думают значительно больше, чем, например, их ровесники в Москве, в том числе потому что не слишком озабочены карьерой в силу высокой безработицы. Большое количество молодых людей с высшим образованием, у которых много свободного времени, есть какие-то деньги (родители помогают) — чем еще им заниматься, как не искать, с кем бы переспать? К тому же большая часть этой молодежи ненавидит Исламскую республику за ее порядки, поэтому секс для них — еще и форма протеста, способ сказать «идите к черту со своими религиозными запретами». Соответственно, многие не спешат вступать в брак и заводить детей, в том числе и по упомянутым выше экономическим причинам.
Вряд ли дело в ошибках Исламской республики — пока ни одной стране мира не удалось развернуть рождаемость вспять после того, как демографический переход свершился[78]. Пособия, поддержка семей и прочие льготы могут лишь немного замедлить снижение рождаемости, или зафиксировать ее в районе коэффициента 2,0. Но такого всплеска, как в иранские 1980-е, когда в семьях было по 5–6 детей, уже не будет. Сегодня Исламская республика — слишком развитая экономически страна со слишком образованным обществом, чтобы люди здесь все время женились и постоянно рожали. Но как обстоят дела в семьях, которые все же получилось создать? Кто в семье главный?
На первый взгляд иранское общество кажется на сто процентов патриархальным: порядки, закрепленные традицией, дополнительно зацементированы государственными законами. Так, девочки и мальчики в иранских школах учатся раздельно, а совместные занятия возможны только начиная с университета. В поездах и метро есть специальные женские вагоны. В стране официально разрешено многоженство. И все это не говоря о строгом исламском дресс-коде: если женщина появится на улице в неправильно повязанном платке или вовсе без него, ей грозит штраф, а при неоднократных задержаниях дело может дойти до тюремного срока. Такое положение вещей бросается в глаза, его критикуют сторонники секуляризма и международные организации — так, эксперты ООН незадолго до принятия закона об ужесточении наказания за нарушение правил ношения хиджаба обвинили Иран в попытке установить «гендерный апартеид».
В то же время иранское общество устроено сложно, и текущие законы не в полной мере отражают ситуацию. Да и с государственными нормами все чуть сложнее. Так, женские вагоны в метро — скорее привилегия, чем притеснение. Мужских вагонов в Иране нет: есть женские и общие, то есть у женщины есть выбор: она может пойти в общий вагон, а может в женский — там и народу обычно поменьше.
Многоженство в Иране непопулярно. За годы жизни в Исламской республике я не встретил ни одной семьи, где практиковалась бы полигиния, а почти каждый иранец, с которыми я общался, на вопрос о таком необычном для XXI века обычае говорит:
