мы сидели молча, пока он не достал маленький пакетик.
— Держи.
Мы убили по несколько дорог, а потом поболтали о том парне на вечеринке у Светы, который, как говорит Алекс, еще лежал на диване с отсутствующим взглядом. Потом Алекс с кем-то поговорил по телефону, а я озвучил, что было в голове:
— Я хочу зайти туда!
Алекс посмотрел на меня и спросил:
— Зачем?
— Я не знаю, но нафиг мы тогда тут торчим?
— Послушай, дело твое, но подумай. Ты же не знаешь, куда это тебя приведет. С тобой пойти?
— Нет.
— Хочешь, я посижу здесь, подожду?
Я с благодарностью посмотрел на Алекса:
— Спасибо! Давай встретимся завтра?
— Давай, — ответил он, вышел из машины и пропал за шлагбаумом.
На ресепшене, где пахло приятным диффузором, мне улыбалась молодая девушка с бейджем, на котором было написано «Аня», а я глазами обшаривал столики и не видел знакомых лиц.
— Добрый вечер, чем помочь? — спросила Аня.
Я смотрел на нее и не знал, может ли она мне вообще как-то помочь.
— Молодой человек, чем вам помочь? — повторила она.
— Мой начальник забыл в офисе кошелек, ему надо передать. — Я достал из кармана свой и показал. — Его машина вон, — ткнул в окно в сторону отцовского «ягуара». — Евстигнеев Виктор Николаевич.
— Хорошо, вы можете оставить у нас, мы передадим, когда он спустится.
— А… а можете ему позвонить и сказать, что для него оставили на ресепшене вещь? — спросил я.
— Конечно, — ответила Аня и набрала номер комнаты. Я заметил, как она нажимает кнопки: 401. Аня стояла, приложив трубку к уху, и смотрела куда-то в сторону охранника, ожидая ответа, а по моей спине бегали мурашки, так как я не знал, что ей ответит отец, когда узнает, что ему тут что-то оставили. — Никто не берет.
— Ладно, спасибо вам, — сказал я, — где тут кофе выпить можно?
— Вон туда, где лифты, там бар. — Она указала рукой. На запястье была татуировка в виде креста.
Я выпил эспрессо, а потом пробежал в лифт с компанией молодых иностранцев, от которых приятно пахло парфюмом, нажал кнопку 4 и посмотрел в сторону ресепшена, где Аня снова стояла с трубкой возле уха. Когда двери лифта открылись на нужном этаже, первым делом я нашел туалет, зашел в кабинку и убил еще пару дорог. Умылся и меньше чем через минуту оказался напротив двери с цифрой 401.
Левая рука начала слегка трястись. Правой я прижал ее к бедру и глубоко вздохнул. Закрыв глаза, я подумал о том, что сейчас делает Юля. Мне казалось, что именно в эту секунду она лежит у себя в комнате и ей почему-то страшно. Мне хотелось позвонить в дверь нашей квартиры и увидеть, как она открывает, ее рот растягивается в хитрой улыбке. Когда я снова открыл глаза, то передо мной по-прежнему была дверь 401. Я со всей силы ударил по ней ногой, выбив замок. Услышав женский визг, я зашел в номер. Перед глазами все плыло, но когда я сфокусировал взгляд, то увидел отца, который лежал без одежды на кровати, прикрываясь одеялом, в его глазах были растерянность и испуг. Рядом с ним лежала обнаженная брюнетка лет тридцати и громко кричала от страха. Я услышал, как в соседних комнатах стали открываться двери.
— Пиздец! — крикнул я. По моим щекам покатились слезы, и я выбежал из номера, оставляя за собой крик брюнетки и отцовское: «Заткнись!»
Передо мной расплывались огни светофоров и фонарей, я давил на газ, оставляя за собой размытую жизнь. Из колонок орали Stereophonics — «Maybe Tomorrow». Я видел, как красный свет переливался в зеленый, как неоновые вывески плыли над людьми, а огни домов растекались по моим векам. Я сделал потише и набрал Юлю, после нескольких гудков она ответила.
— Ты обещал раньше быть! — услышал я ее голос, и огни стали расплываться еще сильнее.
— Юля! Юля… Юль, — не мог собраться я.
— Ты где? — спросила она.
— Я скоро буду, поставь, пожалуйста, чайник, — сказал я, пытаясь сдержать рыдание.
— Хорошо! Я только пришла, провожала подруг, видела Алекса, мама едет, — сказала она, — и папа задерживается.
— И я еду… я еду… — ответил я
— Побежала ставить чайник. Пока! — сказала она и положила трубку.
С Никитского переулка я резко свернул на Большую Никитскую, а потом пересек две сплошные, чтобы уйти влево на пустой Малый Кисловский, надавил на газ еще сильнее. Из колонок Ричард Эшкрофт из The Verve грустно пел про то, что наркотики перестали действовать и они делают кого-то хуже. Я знал эту песню наизусть и начал подпевать. По щекам по-прежнему струились слезы, и мне хотелось проснуться утром и понять, что все это было просто ночным кошмаром. Перед лобовым стеклом я увидел белую вспышку, которая ослепила меня и прокатилась по капоту, а потом по крыше и осталась где-то позади. Я резко ударил по тормозам, машину сильно занесло, но она все же остановилась с неприятным звуком и дымом, который растворялся в зеркале заднего вида. Я открыл глаза и увидел, что лобовое стекло превратилось в паутину из осколков, по которым красиво стекали красные капли. Так красиво, что какое-то время я смотрел на то, как они заполняют бóльшую часть стекла, а потом глянул в зеркало заднего вида и понял, что страшный сон не закончится скоро. Может быть, не закончится никогда.
— Спокойно, это я, — Артем зачем-то позвал меня поболтать. Пока я ждал, залип на рекламный экран на Новом Арбате, на котором долго транслировался летящий самолет. Артем хлопает меня по плечу.
— Напугал, — говорю я, глядя на царапину у него в районе шеи.
— Ты просто не бойся. Пойдем посидим?
— Пойдем. — Я надеваю свои очки в тонкой голубой оправе.
Мы в каком-то индийском ресторане в переулках Арбата, и между нами тлеет множество ароматических палочек. От их запаха мне хочется закрыть глаза, но стекла очков не настолько прозрачные, чтобы за ними спрятаться. Артем пьет какой-то чай из очень маленького стакана и рассказывает, как он четыре месяца ездил по Индии и курил каждый день, как увидел на горизонте странное сияние, которое хотел записать на телефон, но камера не уловила его. Как в университете нашел закладку и убил ее с друзьями в машине на парковке, а потом вернулся на пару и очень хотел ответить, но его никто не спросил. Я делаю глоток чая, и он мне даже кажется немного вкусным. Артем начинает рассказывать про Катю, и мне почему-то не хочется ничего слушать, но я должен, потому что в этом может быть что-то важное, в отличие от всего, что он рассказывал до этого. По словам Артема, Катя однажды пришла к нему домой в полном угаре и слезах, она плакала оттого, что отец стал слишком злым и начал срываться по каждому поводу на мать и даже один раз на Катю и ей кажется, что у него какие-то проблемы, о которых он не говорит, или он просто начал сходить с ума. Тогда она осталась у Артема и прожила с ним неделю, а потом они полетели вместе в Рим и украли в сувенирной лавке в Ватикане два креста. Артем говорит, что Кате рядом с ним спокойно, а я думаю, что он просто себе
