мистера Вармса вдруг звучит беспокойство и желание поскорее закончить разговор. — Мм, что-нибудь еще? Пожалуйста, обращайтесь, если понадобится.
— Нет, это все. И опять же — спасибо вам.
— До свидания, мистер Холм.
8.25
Миссис Формби,
я знаю, что Вы умерли и не сможете это прочесть. Я очень жалею, что не знал о Вашем инсульте.
Я веду жизнь в одиночестве. Спасибо, что Вы не забыли меня и предположили, что я не забыл Вас, хотя я и не навестил Вас.
Я буду ездить на Блэкстоунскую гряду каждый год в подходящее время. Я буду брать Вашу скрипку каждый раз, когда буду возвращаться на север.
Я не спросил Вас, где и у кого Вы ее купили. Эта история ушла с Вами.
То малое, что я для Вас делал, закончилось, но то, что Вы сделали для меня, будет длиться, пока я не исчезну.
Пусть, когда я буду умирать, память о Вас научит меня, в чьи руки отдать скрипку.
Мы оба — Ваш друг и Ваша скрипка — благодарим Вас — из глубины наших душ.
8.26
Однажды ночью я просыпаюсь в холодном поту, со стуком сердца в ушах.
Мне приснился сон. Я был на станции метро, Холборн, кажется. Я стоял внизу, играя на Тонони. На бегущем вниз эскалаторе стояли группы людей, вперемежку незнакомые и знакомые, они парами проплывали мимо. Сын Билли Джанго прошел за руку с миссис Формби. Она бросила монетку мне в шляпу, продолжая говорить с Джанго. Я заранее знал, что Карл будет там, и он там был с его протеже Виржини. Он мне кивнул и что-то сказал сквозь посиневшие губы. Она выглядела счастливой и прошла мимо, ничего не говоря.
Я играл длинные медленные созвучия на открытых струнах. Когда уставал от одной квинты, переходил на другую. Мать Джулии, в тиаре и с маленькой собачкой Карпаччо под левой рукой, спустилась, прикованная наручниками к полицейской из Холланд-парка. Возможно, она нарушила какие-то правила карантина. Я знал, что все это преходящий спектакль, что я могу выключить его в любой момент. Я был внутри сна, но никак не участвовал в нем.
Но когда вместе проходили знакомые пары, перемежаясь с неизвестными, мне становилось все более и более беспокойно. Я метался между надеждой и дурными предчувствиями, поскольку думал, что смогу увидеть саму Джулию, и не знал, кто будет с ней. Однако среди всей бесконечной череды людей из моего прошлого, проплывающих мимо, кузенов, учителей математики, коллег по оркестру, она не появилась, и мне сдавило сердце.
Я ступил на эскалатор, идущий вверх, чтобы ее найти. Наверху эскалатор остановился и пошел вниз. Но когда я спускался, становилось все ýже и темнее, и я был один. Все остальные исчезли, и, кроме звуков моей скрипки, на которой я, не переставая, играл, стояла тишина. Эскалатор спускался все глубже в землю, далеко вниз по сравнению с тем, куда он приходил раньше; и я ничего не мог сделать, чтобы его остановить. Я играл уже не три спокойных аккорда на открытых струнах, но захватывающую, пугающую музыку, в которой я только постепенно узнал мою единственную строчку без сопровождения в «Искусстве фуги».
Я наполовину задохнулся, наполовину закричал вслух. Но я не мог вырваться из тисков моего нисхождения. Скрипка, будто заколдованная метла106, одержимо играла и играла, и если бы в оболочку моего сна не вторглась автомобильная сигнализация снизу с улицы, я бы спустился в бесконечную ночь навсегда.
8.27
Не надо драматизировать. Это ведь только любовь, не рука, не нога. Как долго будет продолжаться это потакание своим слабостям, эти переживания? Это тебя не остановит в зарабатывании денег. Достоин ли ты своей скрипки? А про тех, кого ты потерял, подумай, как лучше им. «О господи, Майкл, вы еще недостаточно ее ранили?»
Пусть двигается тело, если твоя душа пока не может. Плавай. Нет, теперь, как и она, я не могу ничего делать в толпе. Но ведь ты можешь, не правда ли, когда ты играешь в оркестре? Как насчет прогулки? Гуляй, докуда можешь догулять. Гуляй кругами, если тебе некуда идти. Сейчас пять утра, но это ветреный Лондон, a не венецианский рассвет. Ночные бродяги уступают место дневным. Я слышу за собой шаги, но не поворачиваю головы, и шаги пропадают.
Подумай снова о своих учениках. Но ведь я думаю. Часами размышляю до, во время и после занятий: о движении кисти у Элизабет, об арпеджио у Джейми, о навыке чтения с листа у Клайва. У меня нет сил быть нетерпеливым.
— Почему я больше не встречаю ту красотку, Майкл? — усмехается паршивец, который вдруг полюбил скрипку, кто знает почему. — Джессика, да, я помню ее имя.
— Она тут бывает не каждый день, Джейми.
— А я должен это приготовить к следующему разу?
— Да, — говорю я, думая о Карле. — Ты должен.
Я улыбаюсь, и он удивленно улыбается в ответ.
В те вечера, когда не работаю, я читаю, ведь мне нечего делать с коллегами или для них. Теперь это другая жизнь, где окна все время смотрят на север. Свет неяркий и не обжигает.
Я натыкаюсь на строчки, которые смутно помню со школы. С тех пор, должно быть, прошло больше двадцати лет:
Никогда не сойдутся они опять,
Чтобы снять с сердец тяжелый гнет,
Как утесы, будут они стоять
Далеко друг от друга, всю жизнь напролет.
Бурное море разделяет их,
Но ни зной, ни молнии, ни вечные льды
Не могут стереть в сердцах людских
Любви и дружбы былой следы107.
Я не возвращаюсь к Трише. Спокойствие без секса — хоть эта милость мне отпущена.
8.28
Возле греческой церкви вечнозеленые деревья. «Неопадающие», как их называла Виржини.
Дети из Архангел-Корта понажимали все кнопки в лифте. Хихикая, они ждали от меня отповеди и хмурятся теперь, ясно видя, что я не тороплюсь.
Девушка из «Этьена», набравшись смелости, спрашивает, почему я все время покупаю семь круассанов, потом говорит мне, что их ни в коем случае нельзя замораживать.
Роб выиграл десять фунтов в лотерейный розыгрыш в среду и потратил их на лотерейные билеты.
Миссис Гетц говорит мне, что я должен пойти с ней в приют для бездомных помочь в какую-нибудь субботу, когда я не работаю.
Дейв, «Водяной змей», встречает меня на Квинсуэй.
— Привет, Майк, куда ты пропал?
Но я не пропал. Я тут. Я наблюдаю мир и его дела.
Однажды утром звонит телефон.
— Майкл Холм?
— Да?
— Фишер. Джастин Фишер.
Имя... голос... это же прилипчивый поклонник!
— Вчера все было не так, — кидается он в бой. — Совершенно безнадежно! Но что толку им говорить? Такое месиво из Боккерини. Они говорят, они вас не выгоняли. Эта молодая женщина совсем вам не замена, я боюсь, совсем не замена: как маргарин вместо масла. Нет, нет, нет, так не пойдет. Подумайте о вашем долге перед искусством. И говорят, что вы в основном играете с «Камерата Англика». Вслушайтесь, даже имя наполовину итальянское, наполовину латинское!
— Мистер Фишер...
— Вчера в «Императорском» Гайдна они настраивались и перестраивались, и это вконец разрушило настроение. Конечно, они выбиты из колеи. Как можно играть с болью в пальце или с болью в сердце? Я недавно говорил со скрипичным мастером, он говорит, что встречал вас. Он мне сказал: «Оставьте его в покое, квартеты живут дольше, чем скрипачи, а скрипки переживают всех». Такой цинизм. Вот до чего дошел мир! Я все думаю: он это серьезно? А на самом деле он сумасшедший? Или наоборот? В любом случае я мало чего от него добился. Вот я и подумал: попробую телефонную книгу. Остановите меня, если я слишком долго вас задерживаю. Вы зеваете?
— Вовсе нет. Я просто...
— Ну, это все, что я хотел сказать, — раздраженно перебивает он. — Не собираюсь отнимать ваше драгоценное время. Но если не увижу вас вместо этого маргарина, можете быть уверены, я больше не буду делать приношений на алтарь «Маджоре». Возвращайтесь, и немедля. До свидания.
8.29
Неужели я настолько одинок? Прошло время: секунды, часы, месяцы. Наступил и прошел день, когда исполнился ровно год с того момента, как я увидел ее в автобусе. Сейчас декабрь. Я гуляю, почти нe замечая зимних голых деревьев. В вестибюле Архангел-Корта миссис Гетц наряжает рождественскую елку. Кто вешает игрушки на елку у Хансенов? Она? Или он и она? Или они втроем с Люком?
Меня позвали на вечеринку к Николасу Спейру, и, к моему удивлению, я согласился. Я ведь могу уйти
