из этических соображений. Ясно, что в последние дни ее ум был поврежден и она была исключительно подвержена внушению.
— Мистер Гловер, я ничего не внушал. Я даже не знал, насколько она была больна. Она написала мне доброе и ясное письмо. Я хочу верить ее словам.
— Даже не сомневаюсь, что вы хотите. Она его подписала?
— Да.
— Ну если посмотреть на подпись на дополнении, вы поймете, как слаба ваша позиция. Это была закорючка слабоумного ребенка. И вообще, она настолько была не в себе, что дала парковку как ваш адрес. Парковку!
— Пожалуйста, мистер Гловер, не говорите так. Она была моим другом. Как я могу отказаться от того, что она мне дала?
— Дала? Дала? Боюсь, что вы жестоко заблуждаетесь. Когда она хорошо соображала, она не собиралась вам ничего давать. Она собиралась вложить деньги, вырученные от продажи скрипки, в фонд для меня и моих дочерей. Я знаю, что она вам говорила об этом. Я разумный человек, мистер Холм. Я не одобряю то, как поступила моя тетя, учитывая все, что мы для нее сделали, но я ее прощаю, потому что в то время она уже сама не знала, что делает. Однако я также могу вам сказать, что, если мы не придем к какому-нибудь компромиссу, вы потеряете не только скрипку, но и большую сумму денег на судебные издержки.
Его слова больше чем пустые угрозы, и я в ужасе. И к тому же остаются его противные, противные дочери: могу ли я действительно отнять у них то, что их по праву, и жить спокойно? Что я буду чувствовать каждый раз, когда поднимаю смычок?
— Что вы предлагаете, мистер Гловер? — тихо говорю я. — Что я могу сделать?
— Я составил бумагу о передаче в дар половины стоимости скрипки... Нужна ваша подпись. Тогда скрипка может быть продана, и выручка будет справедливо поделена поровну.
— Но я не могу этого сделать — я не могу продать мою скрипку.
— Вашу скрипку! Я вижу, вам не много времени понадобилось, чтобы ее присвоить.
— Эту скрипку. Ее скрипку. Как вам угодно. Я люблю ее. Вы можете это понять? Я умру, если ее придется отдать ради денег.
Несколько секунд он молчит, потом говорит с холодным раздражением:
— У меня последнее предложение, мистер Холм, и оно действительно последнее. Вы должны по крайней мере вернуть моей семье сорок процентов стоимости скрипки, что вы взяли из остального состояния.
— Мистер Гловер, я ничего не брал...
— На самом деле вы взяли, и даже очень много. Знаете ли вы, что означает «не облагаемая налогом»? Это означает, что в то время, как бо`льшая часть средств, в которую должна входить стоимость скрипки, облагается налогом на наследство в сорок процентов, вы не платите ничего. Вообще без налога, никакого, никакого! То есть, другими словами, мы платим ваш налог за вас. Ваш легальный и моральный долг — вернуть этот налог. Будучи в здравом уме, вы можете верить и надеяться, что суд поверит, будто моя тетя считала, что мы должны вас содержать?
— Я не знаю, не знаю, чему верить. В таких вещах я не разбираюсь.
— Ну так я предлагаю, чтобы вы об этом подумали, и не слишком долго. Я говорю из дома моей тети. У вас есть ее номер. Если вы не перезвоните в течение двадцати четырех часов, я передам это дело моим адвокатам. До свидания, мистер Холм.
Я роняю голову на руки. Я не иду в звуконепроницаемую комнату, где лежит скрипка. Через какое-то время я иду в спальню и гляжу в потолок. Свет играет на стене, мимо летит вертолет. Я так устал, что не могу заснуть. Так или иначе, я ее потеряю. Миссис Формби, раз вы меня любите, скажите мне, что делать.
8.24
Я звоню «Вармсу и Ланну» и попадаю на мистера Вармса, который гнусавит гораздо сильнее, чем я ожидал от автора письма. Я благодарю его и говорю, как я был поражен, когда получил его послание.
— Миссис Формби этого и ожидала, — говорит он.
— Вы были у нее в больнице. Ей было больно, трудно?
— Немного трудно. Болей — почти никаких. После первого удара она настояла, чтобы вернуться домой как можно быстрее. Она была дома, когда умерла, или, может, в машине «скорой помощи», посланной к ней, чтобы ее забрать. Если подумать, ушла она быстро.
— Это хорошо.
— Но не так и быстро, если вы меня понимаете. У нее было время подвести итоги и принять некоторые меры.
— Да, я понимаю... Мистер Вармс, я не знаю, как об этом говорить. Мне позвонил...
— Да? — Пронзительностью тембра его голос в нос стал почти похож на гобой.
— Ее племянник, мистер...
— Гловер. Да. Я виделся с этим джентльменом.
— Он мне сказал, что у меня нет права на инструмент. Он сказал много всякого...
— Мистер Холм, я немного беспокоился, что он попробует что-нибудь эдакое, поэтому именно так и сформулировал мое письмо. Разрешите мне вас заверить, э-э-э... уверить вас, что его угрозы и требования совершенно беспочвенны, он высказывал их мне довольно долго, и я с большим трудом разубедил его обращаться в суд. Он хотел обжаловать дополнение, которое, как и положено, оформлялось в присутствии двух свидетелей, одним из которых был врач миссис Формби. Я объяснил мистеру Гловеру, как дорого ему обойдется это занятие, как, скорее всего, это приведет к вопросам про другие части завещания его тети и тем самым затянет официальное утверждение, как решительно свидетели и я будем доказывать несостоятельность его требований и как мало шансов у него на успех. Я позволил себе еще его уведомить, что намерения миссис Формби были повторены, вне всяких сомнений, в письме к вам — я вас уверяю, что не дал ему прочесть это письмо. Мне стало известно его содержание только потому, что она не могла его написать самостоятельно.
— Мистер Вармс, я понятия не имел обо всем этом. Вы были очень добры...
— Совсем нет, уверяю вас. Я выполнил мой долг как душеприказчик миссис Формби и как исполнитель ее воли в составлении завещания. Говорил ли он что-нибудь еще?
— Он сказал, что я должен заплатить хотя бы налог, который он платит. Он сказал, что это мой законный и моральный долг...
— Мистер Холм, законного долга не существует. Я не могу вас проконсультировать насчет моральных вопросов, если это можно так назвать, но могу довести до вашего сведения, что состояние совсем не маленькое. Мистер Гловер, как наследник движимого имущества, получит довольно много денег, хоть с налогами, хоть без налогов; и, как я понимаю из его скорее, мм, самоуверенного разговора, он и так не бедствует.
Я смеюсь, и мистер Вармс присоединяется ко мне.
— То есть вы не особо прониклись к мистеру Гловеру, — говорю я.
— Ну, он довольно пренебрежительно говорил о своей благодетельнице. Не особо располагающее к себе поведение.
— Надеюсь, он не был с вами груб?
— После первой нашей встречи он был сама вежливость. На самом деле он стал заискивать, это часто бывает, как я заметил, когда люди угрожают, а их угрозы не действуют. О, я должен вам сказать еще одну вещь. Миссис Формби вовсе не собиралась дать вам пятьдесят процентов, или шестьдесят процентов, или какую-то часть скрипки. Она была, если я могу так сказать, довольно дальновидная леди и осознавала, что любой заем, который вам, может, придется взять, будет против ее намерений принести вам радость, а не беспокойство. Так что я, в общем, ожидал вашего звонка, мистер Холм, хотя надеюсь, вы понимаете, почему я не мог вас предупредить. Ежели он будет продолжать настаивать, я, хоть и не могу вас представлять по закону, буду рад связать вас с другой адвокатской фирмой. Однако не думаю, что это понадобится. Я подозреваю, что твердый ответ положит конец этим досадным притязаниям. Миссис Формби твердо решила добавить это дополнение к завещанию, и она понимала в нем каждое слово. Я надеюсь, вы получите удовольствие от скрипки.
— Спасибо, мистер Вармс. Я не знаю, что сказать. Большое вам спасибо.
— Не стоит.
— Вы любите музыку, мистер Вармс? — спрашиваю я, сам не зная почему.
— О да, я очень люблю музыку. — В голосе
