извиниться – все равно что признать поражение. Но кого, черт возьми, волнует поражение, если воюю тут только я? Какая разница, прав ли я, если я останусь один? Типа, ну да, молодец, ты всех их победил и сидишь теперь в темном углу, пока они живут дальше. Что может быть более жалким, чем человек, который последний помнит, из-за чего вообще все поссорились?
Я наклоняюсь и целую Кейси в щеку, что она мне со смущенным смехом позволяет.
– Ты хороший человек, – искренне говорю ей я. – Сделай себе одолжение, не связывайся с такими козлами, как я.
– Если что, – говорит она через плечо, пока собаки прогоняют ее в сторону дома, – Слоан бегает на стадионе.
Глава 51. Слоан
Почти во всех аспектах моей жизни повторение вызывает у меня мигрень. У меня никогда не хватало терпения на уроки игры на фортепьяно или изучение французского. Я скриплю зубами, когда папа хочет посадить нас смотреть те же самые рождественские фильмы, которые мы смотрели уже сто раз.
Бег – исключение. На треке бесконечные круги превращаются в медитацию. Белый шум. Так обычно дети засыпают в машине. Когда я бегу, мой мозг переключается на автопилот, и я практически засыпаю под звук подошв, ударяющихся о прорезиненную поверхность.
Так что когда я заканчиваю последний круг и натыкаюсь на призрака, ждущего меня на трибуне, я и понятия не имею, как давно он там сидит. Пока бежала, даже не запыхалась. Зато теперь мои легкие схлопываются, и я не могу добиться от мозга решения, среагировать мне на это вторжение или же проигнорировать.
Побеждает любопытство.
– Ты что тут делаешь? – спрашиваю я Эр Джея, силой давя в себе надежду. Откуда я знаю, может, он пришел еще раз на меня наорать.
– Я только одно хочу знать, – говорит он, оперевшись локтями о колени. – Вы хоть предохранялись?
– Ты издеваешься? – Собираюсь уходить.
– Да, немного. – Он улыбается сам себе. – Мне надо было с чего-то начать разговор, и это лучшее, что я смог придумать по дороге сюда.
– Знаешь, ты даже на одну десятую не такой смешной, как тебе кажется.
Его губы все еще дрожат.
– Даже если так, все равно очень даже смешной.
Очень даже невыносимый, я бы сказала. Но мой пульс, разумеется, при виде него пускается в пляс.
– Если это все…
– Нет, не все. Эй. – Он спрыгивает с трибуны и равняется со мной по другую сторону ограды. – Твоя сестра, считай, загнала меня в угол и сказала поговорить с тобой, если мне жизнь дорога. С ней был отряд бандюков. И какой-то одноглазый мужик? Очень страшно.
Кейси. Ну, конечно. Моя сестра никогда не может просто взять и сдаться.
Я скрещиваю руки на груди и прошиваю его ледяным взглядом.
– Ну, давай. Говори. Или ты все еще отписан?
Ему хватает совести выглядеть пристыженным.
– Да… с той эсэмэской я перегнул.
– Да что ты? – Грудь болезненно сдавливает. – Я в последнем сообщении всю душу наизнанку вывернула. А ты ответил гребаным «отписаться». Больно, между прочим.
– Я знаю. Прости. – Он облокачивается на ограждение и проводит рукой по волосам. – Если тебе станет от этого легче, я пожалел, как только отправил.
– Нет, не станет. – Так сложно отвести от него взгляд. Это нечестно. Почему его запах напоминает мне о том, как мы вместе были в постели? Или о том, как я люблю оттенок его глаз при свете солнца.
– Наверное, стоило за это время придумать причину получше, но я просто повел себя как мудак. Не только в сообщениях, но и когда взорвался тогда в лесу. Это все для меня неизведанная территория, – мрачно говорит он. – Я не знал, что делать с этими чувствами, поэтому сорвался. Наговорил тебе гадостей, в которые сам не верю. И дело-то вообще было не в сексе. А во лжи. Ревность, ярость, все это было просто прикрытие для того, что я чувствовал на самом деле. Когда я услышал, что вы решили мне соврать, это вызвало волну боли, которую я сам не ожидал.
Мое сердце сжимается. Он ведь прав. Такое вполне может сделать больно. Если бы я нечаянно услышала, как два моих самых близких человека тайком решают что-то от меня скрыть, я бы вряд ли отреагировала как-то иначе.
– Я знаю, потому и писала тебе раскаивающиеся сочинения несколько дней подряд, – печально говорю я. – Это ситуацию не улучшает, но мне и тогда эта мысль не понравилась. Я не хотела врать. Но Фенн уже запаниковал и сказал тебе, что ничего не было, так что меня загнали в угол. Это я не оправдываюсь, если что.
– Знаю. И понимаю. – Эр Джей качает головой. – Нельзя было так взрываться.
– Нельзя. Но я тебя тоже понимаю.
Как бы все то, что он тогда наговорил, ни ранило меня до сих пор, я знаю, почему он так себя повел. Ни у одного из нас нет опыта в нормальных, здоровых отношениях. Наши эмоции набрасываются на нас внезапно. Мы столько времени давим их в себе, что, когда они вырываются наружу, это потрясает весь организм. Как и он, я тоже пару раз становилась жертвой худших своих порывов.
– Мы в этом похожи. – Едва ли существует нечто худшее, чем показывать кому-то свои слабости. Особенно тому, кто может тебе навредить. В таких руках слабости становятся оружием. А мы, соответственно, начинаем защищаться. – Я недавно на отца сорвалась.
Эр Джей приподнимает брови.
– Ничего хорошего из этого не вышло.
– Ты в порядке?
– Не знаю.
Сказать по правде, я уже давно не чувствовала себя собой, так что даже не помню, какой он, мой «порядок». С чем себя сравнивать. Весь этот год – одно потрясение за другим, так что я в полнейшем раздрае.
– Слушай, я не могу поклясться, что больше никогда не напортачу, – говорит Эр Джей. – Мы оба знаем, что я иногда превращаюсь в идиота. Но могу пообещать, что не буду повторять одной и той же ошибки дважды. Я не позволю ревности и неуверенности в себе снова мною управлять. Даю слово.
Он берет меня за руку и переплетает наши пальцы, вычерчивая на моей коже круги подушечкой большого пальца. Это завораживающее ощущение, которое напоминает, как же мне хотелось снова его коснуться.
– Я все еще не думаю, что вообще осознаю, как много ты для меня значишь. Удивляюсь этому каждый день. – Черты его лица смягчаются. – Раньше я ничего такого не испытывал, и у меня пока хреново получается с этим справляться. Просто хочу, чтобы ты знала – это потому, что
