к валу, когда пришло известие от Мело. Когорты
преторианцев Германика были на земляных укреплениях, но они были не
одни. Солдаты из других легионов тоже пробились наверх. — Мело
собирается атаковать своими последним резервами, — задыхаясь, сказал
посланник. — Он сделает все, что в его силах, — сказал он, — но ситуация
тяжелая.
Арминий легкомысленно отнесся к этой новости перед своими
воинами, но внутри его тревоги вспыхнули новой яркой жизнью. Он хорошо
знал Мело. На чьем-то другом языке сообщение могло означать, что исход
битвы висит на волоске, но у Мело это было похоже на последнее прощание.
Когти горя все еще рвали Арминия. Его друг был все равно что мертв.
Арминий не мог позволить горю поглотить его. Битва все еще
продолжалась, и пришло время посмотреть, что происходит. Он направил
лошадь вперед, к линии деревьев. Воины отошли с его пути. С мрачными
лицами они молча признали его. Кивок здесь. Подбородок опущен, голова
188
наклонена там. Не было радостных приветствий. Никаких угроз о том, что
они перережут римлян. Даже немногие оставшиеся берсерки молчали. В
глубокой задумчивости и беспокойстве Арминий ничего не ответил.
— Ты обещал нам победу, — прокричал чей-то голос. — Отсюда не
очень похоже, что это произойдет.
— Не с того места, где я стою, — сказал воин с кислым лицом рядом с
Арминием. — У Германика там восемь легионов, а чтобы захватить вал, понадобилось всего три или четыре. Сколько нас, тысяч десять в лесу? Мы
можем победить один или два легиона, но восемь?
Арминий потерял всякий контроль. — Если бы ваши гребаные вожди
подчинились моим приказам здесь и на валу, — кричал он, — я был бы там, где был нужен, – вон там. Вы бы ударили римлянам во фланг, пока мы
отбрасывали их с нашей позиции. Если бы вы это сделали, глупые ублюдки, может быть, вы бы не смотрели смерти в лицо!
У воина с кислым лицом отвисла челюсть.
Арминий бросил на него презрительный взгляд, и его взор скользнул
по другим потрясенным лицам. — Я говорю правду. — Он цокнул языком и
снова направил свою лошадь к линии деревьев. Волосы на шее зашевелились
– он чувствовал на себе взгляды сотен пар глаз, чувствовал негодование
воинов. Он проехал примерно четверть расстояния, прежде чем раздался
первый крик.
— Ты ничем не лучше нас, Арминий из херусков!
Непоколебимый Арминий сделал вид, что ничего не слышал, но за ним
последовали другие.
— Ты думаешь, что ты король племен, собака? Высокомерный
ублюдок! Туснельда, должно быть, была рада видеть тебя сзади!
Зрение Арминия затуманилось, и он резко развернул своего скакуна. —
— Кто это сказал? КТО ЭТО СКАЗАЛ!? — завопил он, рванувшись вперед, используя массу своего коня, чтобы проложить дорогу.
Гнев воинов уже поутих. Немногие встречались взглядом с Арминием, а те, кто смотрел, казались смущенными, даже пристыженными. Некоторые
бормотали что-то вроде — Туснельда была хорошей женщиной. — Это было
ужасно – потерять ее вот так. Арминий не обратил на них внимания. С
побелевшими от ярости ноздрями, с колотящимся сердцем, он крутил
головой из стороны в сторону, спрашивая — Кто это сказал? Кто оскорбил
меня? Покажись, ублюдок!
При этих словах на пути Арминия появился широкоплечий воин.
Бруктер, судя по выкройке штанов, его голая грудь блестела от пота. В его
левом кулаке болтался потрепанный шестиугольный щит. Красные пятна
189
покрывали наконечник его копья. С суровым выражением лица он посмотрел
на Арминия. — Я сказал это.
— Это был ты?
— Да. — Воин с обнаженной грудью расставил ноги чуть шире. — Я.
— Ты безродный ублюдок. Ты грязное, гребаное животное.
Воин открыл рот, чтобы гневно возразить. Он так и не увидел, как меч
Арминия рассек воздух. Не почувствовал удара, пока лезвие не оторвало ему
макушку, а к тому времени было уже слишком поздно. Брызнули мозговое
вещество и кровь. Он упал, губы все еще пытались говорить. Отрезанная
часть его черепа вместе с волосами приземлилась в десяти шагах от него.
Труп повалился набок, рассеяв ближайших мужчин.
— Кто-нибудь еще хочет оскорбить мою жену? — Арминий натянул
поводья, и лошадь сделала полный круг.
Никто не ответил.
— Хорошо — Наклонившись, он плюнул на труп бруктера. — Если бы
у меня было время, я бы отрезал и его член, но предстоит битва. Если, конечно,
