— Командир группы «Щит» подполковник Головеров, — представился он и нарочито сел в кресло по-американски, ноги на стол.
В языке, а главное, в предпосылке все-таки была определенная магия, зачаровавшая сознание бывшего нац-героя. Самообладание не изменило ему, имидж был отработан четко, но на несколько секунд он ошалел. Глеб увидел замешательство и недоумение! И этого было достаточно, чтобы заявить свою инициативу в разговоре, право задавать вопросы и получать вразумительные ответы. Конечно, Миротворец тут же взял себя в руки, знакомо побагровел и сжал губы. И потом, как опытный актер, минуту держал паузу.
— Группа «Щит», — в голосе послышалось что-то ностальгическое, однако же наигранное. — Да, помню, помню… А что вы делаете здесь? По моим сведениям, вас тут быть не должно.
— По вашим — да, — согласился Головеров. — Но по факту — я здесь работаю.
— Почему я не знаю об этом?
— Видимо, не посчитали нужным посвятить в такие тонкости.
Миротворец проглотил это, похоже, основания к тому у него были.
— Почему вы явились в таком… виде? Американский корреспондент!..
— Ну так мы же не в Приднестровье! — усмехнулся Головеров. — Там вы принимали победу, здесь хлопочете о капитуляции. Там — царь, здесь — парламентер с белым флажком…
Лицо его стало тяжелым, серо-землистым, и Глеб понял, что перегибать с самого начала не стоит, не получится разговора.
— Беру свои слова обратно! — сказал Глеб. — Это все из-за старой неприязни. Помните, как изгоняли меня из Приднестровья?.. Откровенно сказать, я тогда обиделся. Но дело прошлое!.. Меня привело к вам сегодняшнее положение вещей, прямо скажем, необъяснимое и противоречивое.
В какой-то миг Глебу показалось, что Миротворец готов кликнуть охрану и арестовать, либо вышвырнуть его вон — гримаса глухого недовольства мелькнула на лице. Бывшего нацгероя и не нужно было заинтересовывать; он и так бы не позвал подмогу, ибо имел недюжинное чутье на людей. И если к нему явился командир группы элитного спецподразделения, о пребывании в Чечне которого он не знал и не подозревал, значит за этим что-то стояло. И это что-то могло сильно повлиять на миссию Миротворца и на его политическую карьеру.
При этом Миротворец не торопил, вопросов не задавал, что было кстати.
— Насколько мне известно, вы прибыли замирить враждующие стороны и прекратить бойню, — потрафил Глеб его самолюбию. — И речь сейчас должна идти не о выгодах, которые принесет мир той или иной стороне, а просто о том, чтобы остановить кровопролитие. Я правильно понял ваши намерения?
— Да-да, — односложно проговорил он, ожидая главного.
— В таком случае, как понимать истинное положение дел? Вы приезжаете вести переговоры и устанавливать мир, а я имею приказ о восстановлении конституционного порядка в республике силовым путем и о физическом уничтожении всех лидеров преступного режима и бандформирований.
Глеб ничуть не преувеличивал: никто не отменял задачи и приказа, поставленного перед «Молнией».
— Вы что? С ума сошли? — Миротворец снова на несколько секунд потерял самообладание. — Кто отдавал такой приказ?!
— То же лицо. Тот же государственный муж, пославший вас найти мир в Чечне. И вам известно еще по Приднестровью, я исполнительный офицер.
Миротворец ни на мгновение не усомнился, что все это именно так, поскольку давно отряс спесь в коридорах власти. Трижды противоречивая политика в России стала уже нормой, и никто с этим серьезно не боролся и не протестовал.
— Кого из нас подставляют: меня или вас? — спросил Глеб, прерывая длинную, совсем не театральную паузу. — Знайте, я получил приказ намного раньше.
Миротворец внезапно вскинул голову, будто очнулся, спросил, как выстрелил:
— Диктатора убрали вы?
— Да. И есть видеоматериал. В моем личном распоряжении.
— Кто на очереди?
— Люди, с которыми вы ведете переговоры о мире. Он выматерился как мужик, хвативший молотком по пальцу.
Это уже был не приднестровский национальный герой — укатали сивку крутые горки…
— Нынешнее руководство Ичкерии?
— Не Ичкерии, а Чеченской республики, — отпарировал Глеб. — И не руководство, а террористы, мировым сообществом поставленные вне закона и подлежащие ликвидации.
— Называйте их как хотите, но только через них можно прийти к миру.
— Это — убеждение?
Он поиграл желваками, остервенело измял сигарету в пепельнице.
— Необходимость! Иначе стал бы я…
— Да, это не «румыны», — не без иронии согласился Глеб.
Тот не уловил ее — был погружен в собственные размышления. Вдруг перешел на «ты», что означало новый поворот в разговоре.
— Слушай, подполковник… Мы разумные люди, и вопросы войны и мира решаются не в Москве… государственными мужами, а здесь, тобой и мной. Я знаю, что такое приказ, да с нашими долбаными политиками и стратегами… Как моя матушка говорила, двум свиньям пойла не разольют.
— Понял, — усмехнулся Головеров. — Опять хочешь отдать приказ уйти? Как в Приднестровье?
— Это не я хочу! — неожиданно закричал Миротворец. — Жизнь заставляет!
— А что ты кричишь? — весело уцепился Глеб. — Я ведь могу уйти и остаться.
— Извини, — буркнул он, жалея о срыве. — Ты должен понимать, какое гнусное дело делаю…
— Мир — разве это гнусно?
— А с кем мириться? С этими?.. Ладно, что я должен сделать, чтобы ты ушел и не вернулся?
— Сдать мне всех террористов.
— Это не серьезно!
— В таком случае задача упрощается, — тут же переключился Глеб. — Меня интересует, по сути, один вопрос, ответ на который ты знаешь. Но вопрос существенный: я не верю, что «мир любой ценой» всего лишь рекламная кампания для тебя как политика. Это палка о двух концах, — слишком дешевая популярность и мизерный, сиюминутный эффект. Тебя отблагодарят матери солдат, которых ты вернешь по домам живыми и здоровыми. Получишь какую-нибудь премию международного фонда… Надеюсь, на благодарность Чечни и славу национального героя Ичкерии ты не претендуешь. Насколько я представляю, ты не та фигура и слишком значительная личность, чтобы довольствоваться малым. Однако же взялся за это… гнусное дело? Кому это нужно? И если тебе, то зачем?
— Почему вы говорите мне «ты»? — вдруг возмутился Миротворец.
— Ответно, — ехидно заметил Глеб. — Я не ваш подчиненный.
— Да, впрочем, какое это имеет значение, — пробасил Миротворец, явно волнуясь. — У меня привычка… Мне нравится ваша жесткость, это я заметил еще в Приднестровье. — Он стал рассматривать Глеба так, словно увидел впервые. — Сколько вам лет?
— Лет мне тридцать два. Но не уходите от вопроса, иначе я не уйду из Чечни.
— И давно вы… стали задаваться такими вопросами?
— Специфика службы, — уклонился Глеб. — Психология, аналитика и прочие модные дисциплины.
— А пора бы в генералы, подполковник!
— Не везет, — стал прибедняться Глеб. — Только за Диктатора дважды представляли досрочно к полковнику. Первый раз когда в плен взял, второй — когда… В общем, ни разу не присвоили.
— Ну, это дело поправимое, — уверенно заявил Миротворец с намеком и, как показалось Головерову, умышленно сосредоточивая внимание на его судьбе: упорно уходил от ответа!
— Так зачем этот мир любой ценой? Зачем нужна и кому — Россия униженная, опозоренная и кровью умытая, говоря высоким штилем? — напомнил Глеб.
— Кому нужна? Мне, тебе, всем, — заговорил отрывисто, властно. — Всем, кому нужна Россия сильная, с мощной государственной системой и стойким иммунитетом к параноидальному сознанию. Если хотите, Чечня — это прививка оспы, чтобы болезнь не изъязвила лицо. И она сделана! Больно, неприятно — да. Мучение, страх, позор, слезы унижения и кровь — это все русскому народу. Иначе его не встряхнуть от летаргического сна и сновидений о светлом будущем. Вы не представляете себе глубины ямы, куда загнали нацию; вы не ощутили на себе завораживающие голоса сказочников, которые увели народ от реальности и жестокости бытия. Нация поделилась на два типа характеров — горлопаны и мечтательные лентяи. В таком состоянии нечего делать в третьем тысячелетии. Да, я хочу мира любой ценой, позорного и унизительного. И пока чаша сия не будет испита до дна, Россия не опомнится. Да, я ведаю, что творю, и нахожусь в здравом уме. И какую ношу взваливаю на себя — тоже знаю и представляю.
— И когда нация очнется — призовет вас?
— Уверен в этом. Я приду и тогда призову вас.
— Меня конкретно?
— Честных офицеров и вас конкретно.
— Извините, откуда такая уверенность? — серьезно спросил Глеб.
Миротворец снисходительно улыбнулся краешками губ — впервые! И, странное дело, с улыбкой он показался сильным и красивым.
