не знал, что раздражало в тот момент сильнее — жгучая боль в порванной щеке или досада от того, что пришлось упустить вавилонского командира. Второй лежал связанный у моих ног и уже начинал подавать признаки жизни, слегка постанывая и подергивая сомкнутыми веками.
Смахивая кровь с клинка, и небрежно переступая через трупы ополченцев, ко мне подошла Бастет. Вид у нее был крайне раздосадованный и злобный.
— Мы понесли серьезные потери, а этот гад сбежал! — нубийка с силой топнула ногой о землю, поднимая в воздух коричневые брызги.
— Насколько серьезные?
— Около половины, — она сдвинула брови и скосила взгляд вниз, — зачем он тебе?
— Этот воин может знать, куда скрылся Этеру.
— Откуда вы друг друга знаете? — сощурившись, поинтересовалась Бастет.
— Он вел меня в тюрьму Эсагилы, — пояснил я. — Нужно допросить его и решить, что делать дальше, — в этот момент я вспомнил еще кое о чем и задал вопрос, — где Тарару?
Нубийка развернулась в пол-оборота и указала в сторону моей хижины:
— Сидит возле двери. Точнее, возле того, что от нее осталось, — она повернулась обратно, — тот воин, Этеру, его отец?
— Да, именно с ним юнец и хотел свидеться, отпрашиваясь в Вавилон.
— Это осложняет дело, — мрачно добавила Бастет.
— Я бы не спешил так заявлять, но риск определенный есть. Пусть ассирийцы присмотрят за ним, дабы не сбежал или не наделал глупостей.
Она кивнула и отправилась к Тиглат-Атра и Джераб-Зайя, чтобы отдать необходимые распоряжения.
«Ну, а я пока поболтаю с тобой, мой старый знакомый. Кто бы мог подумать, что судьба сведет нас вместе снова, да еще и при таких обстоятельствах?».
Разумно предположив, что моя хижина теперь не подходит для уединенной беседы, я велел свести пленника в хибару, стоявшую напротив. Подхватив стонущего Тиридата под руки, разбойники потащили его в указанном направлении, при этом не особо церемонясь, волоча того по земле. Распахнув дверь покинутого жилища, они грубо бросили воина на бедняцкую циновку, прислонив спиной к стене. Войдя следом и быстро окинув взглядом внутреннее убранство, я пришел к выводу, что дом принадлежал горшечнику.
Справа от входа был небольшой деревянный стол, полностью уставленный небольшими глиняными горшками, а под ним маячили ровные ряды таких же глиняных кувшинов.
«Интересно, я не помню, чтобы среди моих соседей жил горшечник. Видимо, он поселился здесь после того, как я покинул Вавилон».
Кроме стола с утварью и циновки, в помещении находился табурет, примостившийся в правом дальнем углу. Рядом стояла небольшая лопата с полусгнившим черенком, а слева на стене висела белая рубаха. Обычное, ничем не примечательное, и скромное убранство жилища бедняка.
Я презрительно сморщил нос.
«Меня удивляет не то, что я долгие годы жил в этом дерьме, а то, что считал это нормальным! Быть может, стоит сказать Бел-Ададу спасибо, что так резко изменил мою судьбу? Ведь иначе я бы так и продолжал влачить жалкое существование пригородного мушкену и сейчас, вместо жизни предводителя разбойников, строил хижины за гроши таким же беднякам».
— Кажется, очухивается, — донесся до меня голос Гасана, отрывая от размышлений.
Тиридат с громким стоном открыл глаза и с ненавистью воззрился на нас. Шлем, слегка съехавший вперед на густые черные брови, лишь усиливал впечатление от ярости и гнева, застывших на лице.
Махнув рукой в сторону выхода, я произнес:
— Оставьте нас.
Гасан почтительно склонился:
— Уверены, господин? Быть может, подсобить?
Мой ответ прозвучал спокойно и холодно:
— Если что, я дам знать. Идите и будьте настороже. Мы все еще на вражеской земле.
— Слушаюсь, — вновь поклонившись, отчеканил мадианитянин и, кивком призвав остальных двигаться следом, вышел наружу, предварительно закрыв за собой дверь.
Я остался наедине со своим давним знакомым. Воин продолжал испепелять меня взглядом но, в отличие от ледяных и пронизывающих глаз ассирийцев, он не производил никакого впечатления. Судя по реакции Тиридата, он меня не узнавал. Оно было и не удивительно. Посмотри я на себя со стороны, сам бы пришел в ужас. Только сейчас заметил, как кровь, продолжающая течь из раны на лице, полностью пропитала азаматский доспех на правом плече. Вспомнив, что видел рубаху, висевшую у входа на стене, я повернулся к пленнику спиной, дабы осмотреть одеяние горшечника. Стоило мне это сделать, и я услышал позади едва уловимый шорох. Очевидно, пленник решил попробовать снять путы.
— Напрасно пытаешься освободиться, Тиридат. В данный момент тебе это ничего не даст, даже если осуществишь задуманное.
Как только я произнес его имя, возня на циновке тут же прекратилась. Усмехнувшись, я снял рубаху с крючка. Обычная одежда бедняка. Удостоверившись, что на ней нет грязи и толстого слоя пыли, я ухватился за воротник и потянул в разные стороны. Раздался треск разрываемой ткани. Не слишком прочной, но достаточно крепкой для того, чтобы приложить некоторые усилия. С учетом того, что моя левая рука была не способна выполнять полноценную нагрузку, пришлось немного попотеть. В конце концов, в каждой ладони у меня оказалось по одному большому куску. Отбросив один в сторону, я наложил второй на кровоточащую щеку, обмотав голову и закрепив повязку узлом под подбородком. Если бы не багровое пятно, тут же проступившее сквозь ткань, я бы походил не на раненого, а на человека, у которого разболелись зубы. Закончив перевязку, я повернулся к Тиридату. Вавилонянин продолжал смотреть на меня, однако теперь к злобе во взгляде прибавилось изумление.
Облизав пересохшие губы, он хрипло спросил:
— Откуда ты знаешь мое имя?
Положив руку на меч, я неспешно приблизился к пленнику, сохраняя подобие улыбки. Подойдя на расстояние пары локтей, остановился, придвинул ногой табурет и с наслаждением опустился.
— А быть воином не так просто, как кажется на первый взгляд.
Тиридат не спускал с меня глаз. Его нос едва заметно подрагивал от гнева, а на лице отражалась смесь из злобы, досады и… любопытства?
