Шатов поставил сумку на тахту, сам сел на стул. На тот же, на который садился раньше.
Сейчас должен появиться Дмитрий Петрович. Вот с минуты на минуту откроется дверь и седовласый старец произнесет… Что, кстати, он сказал тогда? Поздоровался? А потом начал что-то лепетать про то, как замечательно Шатов выбрал дом.
Вот сейчас. Десять. Девять. Восемь. Семь.
Шатов дошел до нуля и принялся считать отрицательные числа. На минус ста двадцати трех дверь действительно открылась.
– Здравствуйте, Дмитрий Петрович, – сказал бесцветным голосом Шатов.
– Здравствуйте, Евгений Сергеевич, – почти радостно приветствовал его вошедший. – А я смотрю, а вы возвращаетесь с прогулки. Раненько сегодня встали.
– Ага, – кивнул Шатов, – рассвет встречал.
– У нас здесь замечательные рассветы, – радостно согласился Дмитрий Петрович, усаживаясь на стул. – Как самочувствие?
– Спасибо, вашими молитвами.
– Это хорошо, – бодро заявил Дмитрий Петрович. – Готовы к битве?
– Простите?
– Ну, готовы к трепке со стороны местной детворы?
– Какой детворы?
Дмитрий Петрович улыбнулся еще шире:
– Евгений Сергеевич, вы меня пугаете! Такой молодой, и вдруг провалы в памяти. Мы с вами приглашены в школу, на встречу со старшеклассниками.
– Школу? – неуверенно переспросил Шатов. – А мне показалось, что на дворе лето.
– Лето, – подтвердил Дмитрий Петрович, – но мы идем в местный детский дом. Школу развития талантов. Прекратите меня разыгрывать, Евгений Сергеевич.
Старик погрозил Шатову пальцем.
– А то ведь я уже совсем поверил, что вы забыли о приглашении.
– Шутка, – деревянным голосом произнес Шатов. – Извините.
– Ну, да бог с ней, с шуткой, – махнув ладошкой, Дмитрий Петрович встал со стула. – Вы не забыли, что пора идти завтракать?
– У вас? – спросил Шатов.
– Естественно.
– Я приму душ…
– Только не мешкайте. Нам нужно торопиться.
Дмитрий Петрович вышел из комнаты.
Детский дом, говоришь? Встреча со старшеклассниками… Не помню. Совершенно ничего не помню, блин. Когда обещал?
Интересно, душ на том же месте, что и во сне?
Вытираясь после душа, Шатов пытался уговорить себя не нервничать. Все нормально. С кем не бывает? Малость перебрал, забыл, как приезжал, что делал, кому чего обещал…
Спокойно. Просто разберемся во всем постепенно, не торопясь. Нужно просто отделить зерна от плевел, овец от козлищ, бред от реальности.
Главное – не сойти с ума. Ты смотри, Жека, крепче держи свою крышу, чтобы она не уехала. Что-то с ней уже происходит, с твоей крышей, но лучше ее все-таки придерживать.
Стол в шикарной гостиной Дмитрия Петровича уже был накрыт, хозяин сидел на своем месте, несколько картинно опершись подбородком о переплетенные пальцы рук.
– Присаживайтесь, Евгений Сергеевич, – томно произнес Дмитрий Петрович, – будем предвкушать вместе.
– Медитировать по поводу аппетита?
– Ни в коем случае, Евгений Сергеевич, – всплеснул руками Дмитрий Петрович, – медитировать – это отстраняться от всего земного, улетать, если хотите, в заоблачные дали. А я предпочитаю предвкушать. Еда, как и все остальное, собственно, может приносить удовольствие не только рецепторам – вкусовым, слуховым, зрительным и, извините за выражение, обонятельным и тактильным. Еда, как и все остальное, может и должна приносить удовольствие мозгу, душе человека. Вы как бы впускаете еду в свой мозг, позволяете ему самому предугадать, нафантазировать или вспомнить вкус и аромат блюда…
– Так можно и слюной истечь, – сказал Шатов, рассматривая свой столовый прибор.
– Ни в коем случае! – Дмитрий Петрович поднял указательный палец, словно требуя особого внимания к тому, что произносил. – Слюна – это телесное, внешнее. А вот предвкушение… Это…
– Это чувство, которое возникает перед тем, как человек получает возможность вкусить от свой пайки, – довольно желчно произнес Шатов.
– Ну почему же от пайки? От всего. Вспомните, как говорили наши предки! Например, месть, это блюдо, которое нужно употреблять холодным.
– Обязательно воспользуюсь вашим советом, – пообещал Шатов. – Пренепременно.
– У вас есть кому мстить? – немного наигранно удивился Дмитрий Петрович.
– Извините, – Шатов легонько постучал вилкой по краю тарелки, – вы имеете ввиду, хочу я кому-нибудь отомстить, или есть ли кто-то, кто хотел отомстить мне?
– И то, и другое.
Шатов откашлялся. Устраивать исповеди для Дмитрия Петровича ему совершенно не хотелось. Обойдется. Достаточно того, что седовласый предвкушатель и так занимает слишком много места в мыслях Шатова. С другой стороны, что в этом вопросе такого? Обычный псевдофилософский треп за столом в ожидании… в предвкушении завтрака.
– До недавнего времени, – сказал Шатов спокойно, – мне казалось, что мстить некому.
– Теперь вы меня простите, – улыбнулся Дмитрий Петрович, – вы имеете ввиду, что вы никому не собираетесь мстить, или не осталось никого, кто хотел бы отомстить вам?
– Ни осталось никого, кому бы хотел отомстить я, – внешне спокойно ответил Шатов.
– Ваши враги долго не живут? – изумленно поднял брови Дмитрий Петрович.
А вот это уже не ваше дело, подумал Шатов, совершенно не ваше дело, уважаемый старый хрен. Абсолютно.
– Признайтесь, – театральным шепотом спросил Дмитрий Петрович, наклоняясь к столу, – вы их убили?
– Да, – кивнул Шатов, – вывел в чистое поле, поставил лицом к стене и пустил пулю в лоб.
– Всех? – ужаснулся Дмитрий Петрович.
– Нет, каждого десятого, остальные частью покончили жизнь самоубийством, частью умерли от разрывов сердца. И сердца их рвались с грохотом ста двадцати миллиметровых артиллерийских снарядов… Было что послушать.
– Вы страшный человек, Евгений Сергеевич.
– Я стараюсь, – скромно потупился Шатов.
– И вы, похоже, и семьи своих врагов вырезали, раз не боитесь мести.
– Семьи? – переспросил Шатов.
– Ну да – семьи, друзей, вассалов и сюзеренов. Учеников, в конце концов, – Дмитрий Петрович скрестил руки на груди, и взгляд его стал совершенно серьезным. – Ведь совершенно одиноких людей не бывает… Вот у вас, к слову сказать, есть жена. Наверняка есть друзья. Они не захотели бы отомстить за вас? Хотя бы для того, чтобы никто больше не посмел думать, что их друзей и родственников можно обижать безнаказанно. Нет?
Разговор с какого-то момента вдруг перестал быть шутливым пустым трепом. Шатов почувствовал, как заныли, напрягшись, мышцы спины. И шрам…
Руку от лица лучше убрать. Поглаживание шрама может стать плохой привычкой, привлекающей излишнее внимание к этому украшению. Это, во-первых. А во-вторых, слишком явно демонстрирует, что Шатов начинает волноваться.
Что это мы перешли на такую странную тему? Месть.
Чтобы занять руки хоть чем-то, Шатов взял хрустальный стакан и посмотрел его на свет.
– Иногда мне кажется, – задумчиво произнес Дмитрий Петрович, – что наши предки были во многом правы.
– Естественно, – Шатов попытался улыбнуться, но это получилось не слишком искренне, – благодаря их правоте мы смогли родиться…
– Напрасно иронизируете, милейший. Да, именно благодаря их правоте мы смогли появиться на свет. Они никому не позволяли обижать себя, своих родственников и друзей. Им было наплевать, что месть может затянуться или закончиться всеобщей гибелью. Выживает та семья, которая способна защитить себя.
– Или та, которая не отрывается на слишком сильного врага.
– Чушь, – решительно стукнул ладонью по столу Дмитрий Петрович, – враг не может быть слишком сильным. Если это враг, то его сила – это только еще одно обстоятельство, которое следует принимать во внимание перед тем, как всадить ему нож в глотку. Он не сильный или слабый, он – враг! Посему должен быть…
– Убит?
– Убит, – подтвердил Дмитрий Петрович. – Или использован, а потом убит.
– А использован для чего? – поинтересовался Шатов.
– Чтобы убить другого врага, конечно.
– И так до бесконечности.
– И так до тех пор, пока… – Дмитрий Петрович задумался, – хотя вы правы, наверное. До бесконечности. Враги будут появляться раз за разом, вольно или невольно бросая вам вызов.
– Мрачноватая перспектива.
– Обычная. В этом смысле турецкие султаны были совершенно правы, не назначая наследника и полностью игнорируя права первородства, на которых были помешаны европейцы. Братья – дети султана, сами решали, кто из них станет султаном после смерти папы.
– Режь своих, чтобы чужие боялись?
– Конечно! – Дмитрий Петрович разошелся не на шутку, на щеках появился румянец, а в голосе воодушевление. – Султан поступал мудро, как, кстати, многие цари до него. Он только сеял зубы дракона…
