— Раз!..
— Доктор, у меня двое детей… маленькие… пять и восемь…
Не хватало, чтобы она хлопнулась в обморок! Одному тут не справиться наверняка.
— Два!..
— Все! — резко оборвал счет Моцарт. — Прошу посторонних выйти. Сестра, вскрывайте бикс!
Он скинул пиджак, засучил рукава рубашки, которые так и не успел застегнуть. Решимость заставила бандитов подчиниться.
— Вылезай, Комар, — приказал подельнику.
— Где ваш врач? — спросил Моцарт у сестры, когда дверцы за ними захлопнулись. — Дайте спирт!
— Он хотел помешать им обрезать трубку радиотелефона, они стали его избивать, — заплакала медсестра. — И тогда… тогда он выскочил на полном ходу…
— Они остановились, ударили его прикладом по голове и запихнули в багажник вон той «ауди», — договорил за медсестру пожилой водитель, кивнув на лобовое стекло.
— Как вас зовут? — спросил Моцарт у медсестры.
— Антонина.
— За работу, Тоня. Соберитесь! Церигель есть?..
Пенистая кровь шумно выходила из раны. Воздух со свистом всасывался в плевральную полость. Покончив с руками, Моцарт принялся готовить операционное поле.
— Дренаж!..
Бог подарил ему умение идентифицировать себя с пациентом. Прикосновение тампона, укол иглы, продвижение по нервам ультракаиновых инфильтратов он ощущал на собственном теле. Никакая практика не могла заменить этого дара.
— Тиопентал, пять кубиков, внутривенно…
Прозвище, прилипшее к нему еще в институте за любовь к музыке великого австрийца, многими коллегами и пациентами расценивалось как знак незаурядного таланта. В его операционных звучали концерты для клавесина, сонаты, фантазии и симфонии, подобранные по сложности заболевания и характеру пациента, и в этом странном альянсе хирургии и музыки простота уживалась с гениальностью. Сейчас музыки не было.
— Вы правы, Тоня. Малый гемоторакс. Заполнен синус плевральной полости. Тем лучше, возможна аутогемотрансфузия… Отсос!..
— Авдеич, свет падает, — вскользь заметила медсестра.
Водитель чиркнул стартером. Двое в масках, вскинув автоматы, рванулись к кабине. Он помотал головой, показал глазами на светильник. Вроде поняли… Идиоты! Куда он мог поехать, если все просветы между деревьями блокированы? Да и до рычагов в наручниках не дотянуться.
Хладнокровие, с которым очкастый избивал молодого врача, оставляло мало надежды на спасение. Однажды Авдеича тормознули какие-то малолетние архаровцы на мотоциклетах — угрожая ножами, ворвались в салон, требовали наркотики. В другой раз «скорая» попала в сектор обстрела: на Большой Полянке шла разборка. Тогда осколком разбитого пулей стекла ему оцарапало ухо. Но по сравнению с сегодняшней переделкой это было мелочью. Авдеич покосился на «ауди», в багажник которой бандиты затолкали врача. Возможно, он был еще жив.
— Пинцет… Клапан из кусочка грудной стенки… Удаляем…
«Разогнаться бы да ударить в бензобак «волжанки»! — подумал Авдеич. — Когда бы не Антонина и не этот доктор, прихватил бы пару-тройку бандитов на тот свет — и то польза».
— По ребру прошла… Маленький кусочек отщепила… Будем искать… Смотрите на электрокардиограф… Еще отсос!..
— У него что, тахикардия?..
«Может, все-таки спасет? — с надеждой посмотрел на Моцарта Авдеич. — Тогда нас отпустят. Зачем мы им?..»
Моцарт исключительности своей не признавал и к прозвищу относился с юмором. От предложений возглавить отделение или, скажем, заняться диссертацией шарахался, как от чумы. Все, что так или иначе могло ограничить практику и сковывало свободу существования, вызывало в нем протест. За место он не держался — хрен редьки не слаще, больниц хватает. Брали его повсюду охотно, впрочем, охотно и отпускали после очередного фортеля…
— Десятипроцентный раствор хлорида кальция внутривенно!..
Одно время он выпивал — еще там, в Свердловске. После второй неявки на плановую операцию его уволили из клиники. Два года откатался на «скорых», после разрыва с женой махнул в деревню, но в больнице, больше походившей на здравпункт, продержался недолго: сын профессора консерватории, дитя асфальта, он не выносил, когда в заключительную часть арии «Мальчик резвый» вторгалось мычание коров.
— Вот она… 5,45… Из «АК-74». Срикошетила, иначе бы ему все потроха разворотила… Зажим!..
— Вы военврач? — робко поинтересовался Авдеич.
В ответ Моцарт сверкнул взглядом: тебя еще тут не хватало!
— Готовьте кетгут, Тонечка. Можно викрил…
«Какие у нее хорошие глаза, — подумал он. — Ах, какие глаза!..»
Моцарт вообще обожал женщин. В большинстве случаев они отвечали ему взаимностью. Из-за них, проклятых, ему пришлось покинуть военный госпиталь в Ташкенте, где он собирался одно время осесть — после окончания афганской войны. Терапевт Лена ждала от него ребенка, когда однажды сентябрьским днем порог отделения переступила молодая медсестра Зульфия с длинной толстой косой и большими серыми глазами — совсем как у этой Антонины. Женщины, решившие выяснить отношения, застали Моцарта с бывшей его пациенткой. Объяснение, что та пришла послушать симфонию, соперниц не удовлетворило. На сакраментальный вопрос начальника госпиталя «Что делать?» донжуан на полном серьезе предложил организовать первый в Средней Азии гарем на базе гинекологического отделения, который предварительно предстояло перевести на хозрасчет. Это, по его мнению, нисколько не противоречило зарождавшейся демократии, соответствовало национальным традициям и могло значительно улучшить финансовое положение госпиталя.
Воспоминания о дальнейшем развитии событий не доставляли Моцарту удовольствия и по сей день…
Он приподнял веко пациента. Реакция на свет живая. Стридорозное дыхание, характерное при обтурации путей кровью, было в норме, но пульс участился, наполнение слабело. Струйное вливание в две артерии подняло систолическое давление до восьмидесяти.
— Ставим капельницу… Реополиглюкин!..
Двое прохаживались в трех метрах от капота, изредка поглядывая на Авдеича. Остальные не выходили из машин. Авдеич прикинул, что бандитов никак не меньше шестнадцати. Важная, должно, фигура этот раненый, раз они поставили на карту столько жизней. И в больницу ехать не хотят. Ищут их, поди, по всей столице?..
Он положил голову на руль, прислушался к голосам в салоне.
— Давно работаете?
— Здесь три года, да в Первой хирургической двенадцать
— То-то я гляжу… Зажим, быстрее! Межреберная кровоточит.
Взгляд Авдеича упал на сиденье, повернутое спинкой к лобовому стеклу. На нем лежал сотовый телефон.
— Есть реакция век!..
— Промедол однопроцентный.
Даже если просунуть руку по самое плечо — до телефона не дотянуться. Тот, кого басовитый назвал Комаром (или кто другой — они все в масках, леший их разберет!), курил напротив Авдеича на расстоянии плевка. Иногда их взгляды пересекались, и Авдеич поспешно отводил глаза в сторону. Попросить подать трубку Антонину?..
— Клипсируем сосуд!.. Быстрее!.. Атравматическую иглу!.. — сыпались команды. — Ну и крови у него!.. Фибриноген есть?..
— Протромбиновый комплекс.
— Давайте!..
Авдеич чувствовал, что там что-то не заладилось и отвлекать их сейчас нельзя. Тем более что нужно было уловить момент, когда террорист отвернется, — это секунды три, за такой промежуток она просто не поймет, что от нее требуется.
Он согнул ногу в колене, подвел ее к рулю. Стараясь сохранить прямое положение корпуса и безразличие на лице, попытался дотянуться до сиденья. Нужно было сместиться вправо — не хватало каких-нибудь десяти сантиметров…
К «скорой» быстрым шагом приблизился один из бандитов, бесцеремонно распахнул дверцу.
— Долго еще? — спросил нетерпеливо.
«Все, — мелькнуло в голове у Авдеича, — сейчас увидит телефон».
В салон потянуло бензином.
— Закройте дверь! — крикнул хирург.
Окрик подействовал: на забытый телефон бандит внимания не обратил. Как только он исчез, Авдеич повторил маневр.
— Увидите вы своих детей, увидите, — глазами улыбнулся Моцарт.
— У него озноб!
— Фторотановый наркоз, что же вы хотели? К тому же здесь меньше двадцати…
Третьего дня такой же озноб отмечался у Кати Масличкиной. Когда ее привезли, никто не хотел «вешать» «летальный исход» на отделение.
«Почему не в Склифосовского?»
«Вы же гений, вы Моцарт!..»
Дура!.. Следила бы лучше за дочерью.
Теперь Катя была и его ребенком. Он произвел ее на свет из груды костей и мяса. Внутрибрюшное кровотечение, шоковые легкие, внутрикапиллярное свертывание крови, множественные переломы ребер, стоп, голени, commotio сеrеbri — это не калибр 5,45 в легком здорового мужика.
