— Птицелов?.. В чем разница?
— Рыбацкая наживка обречена на погибель, птицелов же ставит рядом с силками клетку с живой птицей. С живой после и уносит.
Не поверив ни единому слову, девушка размашисто то ли подчеркнула, то ли зачеркнула какую-то сочиненную ранее фразу.
— Скажите, а кто разрабатывал эту операцию?
— Никто. Импровизация. На разработку не хватало времени.
— Хороша импровизация, — в который раз не удержалась она от комментариев, — рисковать столькими жизнями!..
— Риск присутствует всюду, а уж в зоне боевых действий без него просто никуда.
— Ну, ведь можно же было как-то обойтись без участия этих детей! Им же по семнадцать…
Теперь он не дослушал ее:
— Разумеется. Мы могли попариться в баньке и отоспаться, пока сведения о заложниках дойдут до Москвы; потом денька три попить пива, пока там примут решение и поставят о нем в известность. Уж не знаю, остались бы вы к тому времени живы, но то, что каждый из тех пятнадцати, которых мы завалили, поимел бы вас раз по…
— Давайте обойдемся без фантазий и подробностей на вольные темы, — встала она, захлопнув блокнот.
— Мне они безынтересны. Вы спросили о другом варианте — я ответил, — так же поднимаясь со скамейки, равнодушно отозвался майор.
— Благодарю за бездарно потраченное время, — холодно произнесла молодая женщина, собираясь покинуть тенистое местечко под раскидистым грабом. Однако, вспомнив о чем-то, остановилась, вновь развернула блокнот: — Едва не забыла… Мне нужна пустая формальность. Не сочтите за труд, продиктуйте вашу должность, фамилию, имя, и отчество. Звание, если не ошибаюсь — майор.
Он замялся:
— Это имеет значение?
— А-а!.. — понятливо закивала она, — ну, слава богу — все становится на свои места. А то я уж за вас перепугалась. Думаю: рубит человек правду-матку о собственной маньячной жестокости и не понимает оплошности. Тут командир бригады шепнул по секрету, будто документы на вас наградные в столицу из штаба Группировки намедни уходят. Не на простую медальку документы, а на высшую награду России!.. Так не подпортить бы этим интервью портрет будущего героя.
Спецназовец пульнул окурок в урну — теперь настал его черед не поверить ни одному слову собеседницы.
— Ладно уж, не переживайте, — смилостивилась она. — Я оставлю вашу колоритную личность в очерке безымянной.
— Мне безразлично кем ты выставишь меня в очерке, — устало усмехнулся мужчина.
Направляясь в сторону штаба, журналистка обернулась и высокомерно бросила через плечо:
— Мы с вами уже на «ты»? Не надолго же хватило вашей выдержки и воспитания. И откуда только такие «герои» берутся? Знать бы, где вас выращивают…
— В тех же местах где и тебя, Леди Фи. В Горбатове…
Она резко остановилась, точно натолкнувшись на невидимую преграду; постояв немного в нерешительности и присматриваясь к майору, неуверенно шагнула обратно — к нему. Тот снял очки и насмешливо взирал на бывшую одноклассницу…
Девушка медленно подходила и замерла в двух шагах — там, где застало неожиданное, поразительное открытие. Грудь ее высоко поднялась глубоким вдохом; глаза живо заблестели; свободная рука не находила места…
— Давненько не виделись. Здравствуй, Ирина, — тихо сказал он.
* * *
Оценив обстановку и безвыходность положения, Бритый проронил:
— Юлька, Валерон, сматывайтесь!
— Мы никуда не пойдем, — твердо сказала Майская. — Мы же давали друг другу клятву!
— Вы вчетвером, что ли останетесь против целой кодлы?! — поддержал ее Барыкин.
Но главарь прикрикнул:
— Быстро, я сказал! Нам вчетвером проще будет махаться, чем за Юлькой смотреть, да за тобой — инвалидом приглядывать!
— Но куда же мы…
— Бегите в Атамановку. Там заплатите любому барыге, он вас до города в пять минут добросит. Валерон, позвонишь в мой спортклуб, и все объяснишь, номер знаешь…
Автомобили остановились, не доехав до бивака метров пятидесяти; из салонов с неторопливой вальяжностью появлялись отморозки Хлебопёка. Одним из последних на жидкую мартовскую грязь ступил и сам поверженный в недавней стрелке предводитель. Банда в полтора десятка голов медленно двинулась на команду Зубко…
Валерка метнулся к «газели» выхватил из-под сиденья какой-то сверток и хотел его распотрошить. Но почему-то передумал и окликнул застывшую, словно изваяние Майскую:
— Юлька, очнись!
Оглядываясь на оставшихся внизу друзей, они то бегом, то быстрым шагом поднимались по тропинке к Атамановке. Никто из незваных гостей за ними не увязался — видно Хлебопёк в первую голову возжелал свести счеты с Бритым. Остальные его интересовали мало.
Отдалившись от компании шагов на двести, Барыкин с Майской разом остановились — драка на краю прозрачной рощицы вспыхнула сразу, без переговоров, подготовки и условий. На пятачке между «газелью» и догоравшим костром в одно мгновение образовался движущийся ком из человеческих тел. Валерон заскрежетал зубами, а Юлька тихо заплакала, глядя, как эта живая масса быстро поделилась на четыре части.
— Мы не успеем, — надсадно подвывала она. — Они убьют их! Убьют! Мы не успеем…
Стоявший рядом парень и сам уж постиг бесполезность намерений мчаться в город, или пытаться куда-то звонить прямо из ближайшего села. Перевес банды Хлебопёка был столь очевидным, столь подавляющим, что надеяться на чудо не приходилось — сегодня помощь ни за что не поспеет ко времени. Чудо случилось бы, если друзьям удалось продержаться еще минуту-две.
И не сговариваясь, Майская с Барыкиным двинулись обратно — сначала медленно и нерешительно, а потом все быстрее и быстрее. Одной рукой девушка вытирала слезы, другой бережно прижимала к груди недавно полученный подарок.
А молодой человек разворачивал сверток…
Позади на тропинке остался лежать целлофановый пакет, следом в лужу упала одна газета, кусок от другой… В руке Валерки блеснул тот же пистолет странной формы, которым он дырявил колеса джипа — с коротким магазином перед спусковой скобой и огромной деревянной рукоятью.
Не замечая приготовлений спутника, Юлька вдруг сдавленно вскрикнула и побежала — там, около «газели», уже добивали ее друзей, лежащих в грязи, на земле.
— Стой! — закричал Барыкин.
Но было поздно — она врезалась в кого-то из гоблинов, оттолкнув его от бездвижного тела Палермо. И в тот же миг те, кому не хватало пространства вокруг четверых поверженных противников, накинулись на новую забаву. Стая гогочущих самцов подхватила девицу, стала рвать на ней одежду, поволокла к машинам…
Майская исчезла из поля зрения Валерона, и это было даже к лучшему — теперь ее худенькая фигурка не мешала, не маячила перед целями на линии огня. Не сбавляя темпа ходьбы, он поднял пистолет и… выругался — стрелять с левой руки оказалось чертовки неудобно, непривычно.
— Юлька права… Мы дали клятву!.. — прошептал Валерка и методично, с интервалом в два шага стал нажимать на спусковой крючок…
Очень долго он не мог вспомнить того, что с ним произошло; не мог определить скорости течения времени; не в состоянии был разобрать лиц, иногда нависавших над ним. Сознание покидало, оставляя один на один с липкой черной пустотой, потом медленно возвращалось, дразня светлыми пятнами пробуждения, далекими звуками, голосами.
Окончательно открыв глаза, Белозеров увидел голубое небо; понял, что жив; ощупал землю, потом себя… Грудь отдавала болью при каждом вдохе; все тело ныло, как одна большая ссадина; голова раскалывалась, точно на лоб давила пудовая гиря.
Он кое-как поднялся, сел…
— Палермо! — вдруг возник перед ним Валерон, — наконец-то, хоть ты очухался. Плохо дело, Палермо! Вставай!..
Но встать он не сумел — ноги не держали, перед глазами плыли круги…
— Ладно, посиди пока, — произнес друг, — и послушай… Ты слышишь меня?
Павел слабо кивнул.
— Плохи дела, — повторил тот, — я, кажется, убил Хлебопёка. И еще четверых завалил — здорово подранил, того и гляди подохнут. Остальные сбежали, попрыгали в машины и смотались. Боюсь, сейчас менты приедут, и начнется раскрутка…
Только сейчас Белозеров огляделся по сторонам — неподалеку неподвижно лежало четыре человека; еще трое стонали и ворочались; немного дальше на четвереньках ползала Юлька, и что-то разыскивала в грязной прошлогодней траве. Стонали гоблины — кто-то держался за грудь, кто-то за живот; их руки были перепачканы в крови. Хлебопёк лежал рядом с Бритым. Но если Зубко дышал — грудь еле заметно вздымалась, то ненавистный уголовник уткнулся лицом в черную жижу и признаков жизни не подавал.
— Чё делать-то теперь? — потеряно вопрошал Барыкин.
— Как он у тебя оказался? — указал Пашка глазами на пистолет.
