Я понял, что, даже если снова начну душить его, он вряд ли скажет мне что-либо вразумительное. Он был уверен, что его откровения со мной куда более опасны, чем мои пальцы на его горле. К сожалению, у меня не было веских аргументов, чтобы разубедить его в этом. Раздосадованный, я сломал тонкую, как плеть, ветку орешника и, щелкая себя по ногам, пошел обратно. Когда я вышел на трассу, толпа школьников со свистом и восторженными воплями продиралась через лес где-то намного выше столба. Убедившись в отсутствии контроля, они внаглую срезали дистанцию, на практике применяя знания о кратчайшем расстоянии между двумя точками.
– Будь все это проклято! – с отчаянием произнес мой доброжелатель, следом за мной выйдя на дорогу. Он смотрел на часы, и лицо его было искажено. – Какое я теперь время покажу?
– Это для тебя так важно? – спросил я.
– Важно!
– Ты что, кандидат на золотую медаль?
– Допустим. А тебе не все ли равно?
Я почувствовал себя виноватым. Но неужели директриса влепит кандидату на «золото» двойку? Глупость какая. Да она сама при первом удобном случае завысит ему оценку. Он же гордость школы! Объект для подражания! Элемент статистики, из которого складывается престиж школы!
– Не переживай, я что-нибудь придумаю, – пообещал я, но парень лишь махнул рукой и побежал по тропе.
Я записал его номер – «56» – в тетрадь и терпеливо простоял на своем посту еще полчаса, но мимо столба больше никто не пробежал.
Будем рассуждать логически. Почему кто-то хочет меня прибить? Потому что я кому-то мешаю или для кого-то представляю опасность. Вероятнее всего, этот «кто-то» прямо или косвенно виновен в гибели Лешки. Убийца догадался, что нравственные проблемы учителя физкультуры мне по барабану, что я ищу того, кто испортил движок в «Ниве» и забил медальку в замок ремня безопасности. Убийца понимает, что рано или поздно я докопаюсь до истины, и тогда придется либо подаваться в бега, либо опять идти на «мокруху».
Предположим, о планах убийцы каким-то образом стало известно десятикласснику, кандидату на золотую медаль. И в его душе вдруг воспылал огонь благородства, и он решил известить меня о надвигающейся опасности. Правда, он утверждает, что очень боится за свою жизнь и потому не подписался под запиской, не назвал мне человека, от которого исходит угроза, и вообще отказался со мной говорить. Все как будто логично. Но до тех пор, пока мы разговаривали в кустах, без свидетелей. Но затем мы продолжали разговор у столба, на глазах у полусотни школьников! И моего благодетеля вовсе не волновало, что он светился рядом со мной, как Васильев на сцене Большого театра; он был озабочен лишь результатом забега, который по моей вине стал плохим. Странно.
Мысленно благодаря директрису, которая вольно или невольно помогла мне найти автора анонимки, чем избавила от лишней головной боли, я неторопливо поднимался в поселок. С каждым шагом туман становился плотнее. С чувством тоски я снова погружался в душное и сырое облако, где становился полуслепым, полуглухим, где предметы и люди виделись отчетливо лишь на близком расстоянии, что делало меня более уязвимым. Время от времени я останавливался и, затаив дыхание, прислушивался, надеясь вовремя уловить крадущиеся шаги убийцы. Лес, обступивший меня, был наполнен звуками; я вздрагивал и мой лоб покрывался испариной, когда из зарослей вдруг доносился сухой треск ветки или, громко хлопая крыльями, в небо взмывала встревоженная птица. Какое, однако, гадкое это чувство – ожидание выстрела в затылок!
Каким-то чудом я вышел на школьный двор с первого раза. Учеников уже и след простыл, рядом с моей машиной стояли директриса с ведомостями в руках и Ольга Андреевна со стопкой влажных нагрудных номеров.
– Явился не запылился! – с недоброй иронией встретила меня директриса. – Ну, что у тебя тут?
Она протянула руку, выхватила у меня тетрадь и, глянув на короткий перечень номеров, усмехнулась.
– Пять человек! А остальные, выходит, срезали?
Я, чувствуя себя подленьким стукачом, кивнул. Директриса вздохнула и развела руками.
– И что теперь прикажете делать? Ставить двойки пятидесяти девяти человекам?
Я обратил внимание, что Ольга Андреевна искоса заглядывает в тетрадь. Ее взгляд остановился на номере «56».
– Обратите внимание, Римма Федоровна, – сказала она, – что Рябцев не срезал.
– Ваш Рябцев, милочка, едва уложился в тройку! – отпарировала та и, вырвав список из тетради, смяла лист в кулаке.
– Этого не может быть, – холодно и твердо ответила Ольга Андреевна. – Рябцев лучше всех в школе бегает кросс!
– Это правда, – подтвердил я. – Он бежал так быстро, что мне пришлось довольно долго гоняться за ним, чтобы разглядеть его номер. Но потом мальчик был вынужден остановиться и помочь девочке, которая подвернула ногу.
– Что? Ногу? – удивилась директриса и вскинула брови. – Ничего не понимаю! При чем здесь нога?
Вряд ли в этот момент я производил впечатление очень умного человека. Директриса стопроцентно разочаровалась во мне. Она смотрела на меня как на безнадежного двоечника. В ее глазах легко читался укор, мол, что ж ты, растяпа, запорол такое важное мероприятие!
– Ну куда мог подеваться Белоносов? – произнесла она и с тревогой посмотрела в туман, словно злосчастный физрук слепо блуждал где-то рядом. – Никогда ведь не подводил! Что с ним могло случиться? Как я теперь без него?
После таких слов мне даже стало жалко физрука. Неужели это из-за меня такой замечательный, обязательный и незаменимый человек спрятался дома за семью замками?
Очень недовольная качеством проведения спортивного праздника, директриса распорядилась отнести номера в тренерскую и, не попрощавшись с нами, растворилась в тумане. Мы остались с Ольгой Андреевной одни в самом центре Молочной Вселенной.
– Про девушку, которая подвернула ногу, вы, конечно, придумали? – спросила учительница, повернувшись ко мне и очень доверительно взглянув в глаза.
– Про девушку как раз я сказал правду. А вот про то, что Рябцев ей помог, – придумал.
Ольга Андреевна не сводила с меня своих прекрасных подвижных глаз. Она стояла так близко от меня, что я улавливал хмельной запах шампуня, идущий от ее волос. Пальцами я невольно касался ее плаща, гладкого и мокрого, словно спина дельфина.
– Зачем? – медленно спросила она. – Зачем придумали?
Я не мог оторваться от завораживающего взгляда Ольги Андреевны. Теперь мне было понятно, почему Лешка два дня не вылезал из ее постели.
– Не мог же я признаться директрисе, что сам остановил его на повороте!
– А зачем вы его остановили? – допытывалась Ольга Андреевна. Мне показалось, что она незаметно, миллиметр за миллиметром, приближается ко мне, и вот мы стоим уже вплотную друг другу. Я стал рассматривать ее губы. У нее были очень хорошие, я бы сказал, изящные губы, между которыми влажно блестела белая ровная полоска зубов.
– Я хотел с ним поговорить.
– Поговорить? – со сдержанным негодованием спросила она. – И о чем, интересно бы знать, вы говорили?
Кто бы видел эти глаза! Они начинали сводить меня с ума. Мысли мои путались. Лавина чувств сметала их, как палатки альпинистов с крутого склона. Я вспомнил, в каком милом платье Ольга Андреевна стояла у плиты в доме Белоносова, и мне в голову взбрело навязчивое желание взять лицо учительницы в ладони, приблизить его к себе и поцеловать в губы. А потом расстегнуть ее плащ, скинуть его с ее плеч на асфальт…
– Но это наши личные мужские дела! – ответил я и, стараясь избавиться от власти чувств, отступил на шаг.
– Ничего подобного! – возразила Ольга Андреевна и взяла меня за руку, не позволяя мне слишком удалиться от нее. – Пока я классный руководитель Рябцева, пока я отвечаю за его учебу, у него не может быть никаких личных дел!
– Он попросил меня обучить его некоторым приемам самообороны, – ответил я.
– Вы говорите неправду!
– Хорошо, я скажу вам правду! Он сбился с дистанции и намотал лишних триста метров. А потом признался мне, что идет на золотую медаль и ему очень важен хороший результат.
Сложное это понятие – правда. Сам не знаю, солгал я или нет. Как бы то ни было, Ольга Андреевна начала мне верить. Она все еще пытливо смотрела мне в глаза, но в них уже не было тревожной настороженности. Я же по-прежнему боролся с внезапно нахлынувшим на меня чувством. Вдруг где-то на втором этаже школы громко хлопнуло окно.
Мы одновременно посмотрели вверх, но ничего, кроме молочной пелены, не увидели.
– Сквозняк, – предположила Ольга Андреевна и снова взяла меня за руку. – Давайте не будем стоять под окнами.
Мы подошли к моей машине. Учительница молчала и допрос не возобновляла. Хлопнувшее окно как бы подвело черту под ее вопросами. Теперь наступила моя очередь спрашивать.
– Ольга Андреевна, может быть, теперь вы все-таки признаетесь, что Белоносов дома?
