Геннадий Прашкевич - Пятый сон Веры Павловны

Ознакомительная версия.

– Намекает, – зло догадался молодой.

– На что?

– Ты на что намекаешь? – спросил молодой у Сергея.

– На чистосердечное признание.

– Чистосердечное признание облегчает совесть, зато увеличивает срок, – знающе откликнулся хорек. И наконец поднял глаза на Сергея: – Чего тебе?

– А вот послушай, – ухмыльнулся Сергей. – Приходит крутой к ювелиру. «В натуре, беру золотую цепь на полкилограмма». – «Ну, бери. У меня еще есть». – «Да я сам вижу. Ты, в натуре, переделай ее». – «А как?» – «Ну, как… – замялся крутой. – Ну, переделай… Ну, скажем, это…» – «Да что это?» – «Ну, переделай ее в такую же!»

Плечистый, хоть и выглядел самым глупым, заржал. Но хорек поморщился, как от изжоги, и смех оборвался.

– Мы на гостей не сердимся, – хмуро сказал хорек. – Мы от души принимаем, мы даже угощаем гостей.

И спросил, не глядя на плечистого:

– Есть у нас что-нибудь?

– Вкусненькое?

– Ну, да.

– Так я ж не знаю, любит ли он такое?

– А что сегодня есть у нас вкусненького?

– А вот, – нагло подмигнул плечистый. – Чучело подсадной утки.

– Ну, угости!

С неожиданной резвостью плечистый вскочил.

Схватив с металлической полки тяжелое резиновое чучело, он стремительно бросился на Сергея, но Сергей тоже не потерял ни секунды. Удар ноги пришелся плечистому в колено.

– Ой, блин! Ногу сломал!

– Не скули, проживешь и на деревяшке. А ты, – быстро сказал он хорьку, попытавшемуся вскочить с дивана. – Ты, хорек, сиди на своем месте и не открывай рта.

– Почему?

– Он у тебя похож на козью жопу.

В гараже установилась мертвая тишина.

Понимая, что такая тишина не может длиться долго, что в любой момент она может закончиться всем, чем угодно, Сергей неторопливо извлек из кармана темные очки, бережно опущенные в целлофановый пакет. Все три скина, как зачарованные, следили за руками Сергея. Даже плечистый, сидя на полу и обнимая вывихнутую ногу, перестал скулить.

– Ченч, – деловито предложил Сергей. – Махнемся?

– А что на что? – хмуро спросил хорек, явно догадываясь.

– Ты мне бумагу из деревянного двухэтажного дома, а я тебе очки. Да не просто очки, а со стопроцентной гарантией того, что никто ими больше интересоваться не будет.

– Какие еще очки?

В голосе хорька прозвучала неуверенность.

Он еще пыжился, но была, была в его голосе неуверенность.

Может, он и не осознал еще всю опасность положения, но в общем потихоньку она до него доходила. Наверное, они тут об этих очках и разговаривали. Хорек еще ухмылялся, еще морщился, еще покачивал бритой головой, шутишь, мол! – но губы его пару раз чуть заметно дернулись, а в глазах что-то такое неуверенное затуманилось.

– Какие очки? – переспросил Сергей. – Да ты, наверное, знаешь. Такие темные. И понятно, на них кое-что осталось.

– А что на них осталось?

– А пальчики остались. Слыхал о таком? – Сергей, конечно, не имел никакого представления о прошлых судимостях хорька, но, кажется, что-то такое за хорьком водилось. – Очки, о которых я говорю, я подобрал в одной девичьей спаленке. И при свидетелях, о чем составлен официальный акт, – приврал он. – Так вот, этих очков вполне хватит для ходки на зону. Уж я постараюсь, – честно пообещал Сергей. – А подобрал я очки, повторяю, в одной девичьей спаленке, откуда исчезла нужная мне бумага.

– А бабки? – встревожился скуластый. – Это дело не просто так. Нам отец Даун обещал бабки.

– Заткнись! – Хорек явно просек ситуацию.

Больше того, он уже просчитал последствия.

– Заткнись! – бросил он плечистому. А Сергею сказал: – Ну, чего ты раскипятился? Сразу ногами бить… – И вытащил из кармана неподписанный конверт без марок: – Эта бумага?

– Она.

– Тогда меняемся.

– Правильное решение, – подтвердил Сергей и осторожно положил пакет с очки на пыльную металлическую полку, туда, где недавно покоилось резиновое чучело подсадной утки. – Передай мне бумагу… Вот так… Сиди, вставать не надо… Вот теперь хорошо, вот теперь чао… И об акте не беспокойся, его я порву, я человек слова…

Прямо из машины, не заходя домой, он позвонил Суворову.

«Алексей Дмитриевич, извини, если не вовремя. Один слушок до меня дошел». – «Что еще за слушок?» – «Говорят, будто были вести от Морица». – «А-а-а… Ты, наверное, о письме?» – Откуда он знает о письме? – невольно подумал Сергей, но Суворов развеял его сомнения. «Если ты о письме, – сипло сказал он, – то позвони Соне Хахловой. Она читала мне письмо по телефону. Думаю, и тебе прочтет». – «Вот я и звоню по поводу письма». – «А что такое?» – «Я только что был у Сони. Пропало письмо». – «Как пропало?» – «Ну, как? Не может Соня найти письмо. Говорит, что валялся конверт на туалетном столике в спальне, а потом исчез. Как ветром сдуло. А у меня вопросы есть» – «Странно, – сказал Суворов. – Будет время, зайди, пожалуйста».

Я зайду, решил Сергей.

Вопросы у него действительно были.

В Томске я появился утром.

Было жарко, я хотел выпить.

У тебя, прохладная девушка Зейнеш, всегда есть что выпить, но ты бы начала разговаривать, а я этого не хотел. Судьба решила сама: на улице меня перехватил Андрей Ф. Он нисколько не удивился моему появлению в Томске. Подозреваю, что он вообще ничему не удивляется. Молча, не сговариваясь, двинулись мы к родному братцу Андрея Ф., который накануне отправил в отпуск жену и ребенка. Наличными у нас было восемьдесят тысяч Андрея, а на сберегательной книжке у его братца лежали еще сто тысяч инфлянков.

Касса функционировала.

Мы без всякой очереди сняли с текущего счета пятьдесят тысяч.

Кстати, братец Андрея Ф. тоже не удивился моему появлению, зато, глядя на меня, вспомнил, что в каморке музыкантов ресторана гостиницы «Томск», в котором он трудится певцом песен в музыкальном ансамбле, спрятана початая бутылка водки. Вообще-то, сказал братец, кабак сейчас закрыт на спецобслуживание чужестранцев, прибывших к нам в город на какую-то международную конференцию, но сообщение это нас нисколько не взволновало. Нас больше взволновало то, что ключи от служебной каморки братец непредусмотрительно отдал какому-то товарищу по службе.

Подумав, мы пошли за ключом к руководителю ансамбля барабанщику Артуру Г. Николаеву. Идя, веселые, потные, все понимающие, обладающие определенной суммой и не менее определенной перспективой (как минимум, початая бутылка водки), мы встретили на проспекте им. В. И. Ленина Б. Г. Привалихина, видного сибирского миротворца. Миротворец выглядел заезженным, потому что только что вышел из дикой сибирской тайги, где had a good time с какими-то америкосами. Глядя на нас, миротворец сказал, что болеет от жары, что находится в ошизевшем состоянии, что скоро уедет в Америку навсегда (о, эта исконная мечта белорусского, великоросского, малоросского и многих других русских народов!). Мы немного поболтали о делах, деликатно похохатывая и признаваясь друг другу в том, что рады нас видеть. Как ни странно, миротворец умудрился спросить, где я так долго был, или точнее, где это я так долго отсутствовал, но вопрос никого не заинтересовал. Прямо как в анекдоте. «Рабинович, тебя таки хоронят!» – крикнул еврей бедному Рабиновичу, которого несли в открытом гробе, и который курил. «Я знаю», – откликнулся Рабинович. «Но ты же живой!» – «А кого это тут колышет?»

Когда мы расстались с миротворцем, я сказал: «Сегодня мы будем иметь анабазис, то есть, сегодня мы не только надеремся, но и приключений себе на жопу найдем». Я сказал это потому, что не люблю пить просто так, ради употребления крепкого напитка внутрь, и давно пытаюсь развивать пьянку во что-то веселое. К тому же, я давно не пил, да и вообще приключения мне нравятся в основном бескровные и бесплатные.

Шипя от жгучего солнца, мы добрались, наконец, до вышеназванного кабака, где забрали из служебной каморки початую бутылку водки, купили еще одну и соленых огурчиков на базарчике рядом, и пошли, палимые солнцем, вдруг странно и горячо озадаченные известной пионерской проблемой: а где, собственно, пить? (Братец Андрея Ф., несмотря на обладание изолированной комнатой, почему-то не хотел пить дома). Все было так ужасно выжжено солнцем, что по дороге к центру города я опять подумал, а не завернуть ли нам к тебе, прохладная девушка Зейнеш, но вовремя вспомнил, что ты всегда говоришь много и умно, а значит, у тебя мы не словим кайф. И мы шли все дальше, купив попутно химической газировки и хлеба – заботились о закуске. Зашли в одно более или менее прохладное место, но там обломилось, и пришлось-таки идти к братцу, где все вдруг оказалось на удивление хорошо – то ли братец зря паниковал, то ли именно паникой обеспечил нам хорошую карму.

Ознакомительная версия.