В зале показалась Лора, и он убрал скульптурку в карман.
Журналистка села за его столик, спросила:
– И что любит есть герой войны лейтенант Строк? Простите, это не издевка, подполковник Чандлер считает вас одним из лучших офицеров и рекомендует написать материал.
– Вы уже говорили мне как-то об этом…
– Да, я делала о вас, Ален, большую передачу, и она была уже готова к запуску в эфир, но у вас что-то случилось дома…
Подошла официантка, та, с которой Ален коротал иногда свободное время, вопросительно посмотрела на Лору.
– Мне все то же, что и господину лейтенанту.
– Не спешите, – предупредил он. – Я люблю грубую пищу, без всякой экзотики. Такую, какую вы можете заказать в любой кафешке Вашингтона.
– Я не собираюсь писать книгу по восточной кулинарии.
Официантка ушла, а Лора продолжила:
– У вас что-то случилось такое, что материал сняли уже с сетки вещания.
– Ничего особого не случилось. Просто я однажды без звонка вернулся домой, а там…
Официантка вернулась к ним очень быстро, уставила стол блюдами, увидела на плече Алена сухую веточку и по-свойски убрала ее. Это не укрылось от внимания журналистки:
– Жена поступила странно. Женщины обычно любят героев.
Ален погладил руку официантки, та улыбнулась и ушла.
– Есть разные герои и разные женщины, Лора. Некоторых мы можем осчастливить лишь двумя способами – денежными переводами и похоронкой.
– Я включу это вашу мысль в очерк, вы не против?
Ален покачал головой:
– Ваш материал опять станет непроходным. Если вы будете писать все мои мысли, то придется сказать о том, что герою надоело быть героем, он решил купить домик в сельской местности, жениться на вьетнамке и вместе с ней выращивать землянику.
Журналистка удивилась:
– Вы действительно хотите бросить службу?
– Не прямо сегодня. Мне надо завершить тут одно срочное дело. Я потерял в последние дни очень хороших ребят, и…
К ресторану подъехал джип, развернулся, коротко засигналил, и Ален встал:
– Простите, это за мной.
– Я с вами, – сказала Лора.
Машина подвезла лейтенанта прямо до вертолета. Внутрь его тут же стали входить подчиненные. У трапа стоял офицер летной службы, поздоровался с лейтенантом Строком, передал ему какие-то бумаги.
– Я бы хотела полететь с вами, – сказала журналистка.
– Нет, – коротко ответил Ален.
Лора призывно взглянула на офицера-летуна. Тот сказал:
– Ей разрешил сам генерал Чейни.
Ален пожал плечами.
На этот раз Уилсон не улыбался. Он вышел от президента, а в этом высоком кабинете улыбка на его лице выглядела бы, конечно, неуместно. Да и разговор там получился совсем невеселым.
Суть его и передал Уилсон своему помощнику, ожидавшему шефа у машины:
– Президент пока думает над предложением Москвы по нашим вляпавшимся в историю дипломатам и русскому отряду.
– Вот как? Уже Москва диктует свои условия?
Уилсону вопрос этот не понравился, он нахмурился и сказал как отдал приказ:
– Всю информацию по советской диверсионной группе закрыть. А саму ее постараться уничтожить, пока президент думает.
Они сели в машину.
– Там наша журналистка, она может что-то накопать.
– Отозвать немедленно.
– А если она уже обладает какой-то информацией? Сайзлер очень своенравная женщина, с ней будет трудно договариваться.
Уилсон зло взглянул на собеседника:
– Я разве нечетко сказал? Тогда повторю еще раз: утечка информации по всему делу Бабичева недопустима! Вам понятно?
Помощник все понял:
– Я немедленно вылечу туда.
– Теперь вижу, что понятно. Там генерал Чейни, он прекрасный вояка, но способен действовать только в рамках уставов и предписаний. Я же думаю, ситуация настолько нестандартна, что и действовать придется в унисон ей.
– Я вылечу сегодня же.
Продолжение знакомства. Хук
Они переплыли и укрылись в остове сгоревшей хижины. Платов лежит и наблюдает, как возле борта одной из стоящих на якорях моторок возится Физик. На моторке остались два южновьетнамца. Вот один подходит к борту, и Физик скрывается под водой. Но дело свое он, кажется, успел сделать.
Американского пилота тошнит. Хук лежит возле него, сокрушенно возмущается:
– Плавать, видите ли, он не умеет! Чему же вас в училищах учат, а? Давай я тебя на переподготовку в наше Новосибирское устрою – через месяц разряд получишь!
Пирожников тоже пожимает плечами:
– Я вообще не понимаю, как это – не уметь плавать?!
– Бывает такое, как видишь. Спасибо тебе, Пирожок. Если б не ты – мы бы с ним вдвоем так на дно и пошли. А я еще в отпуске в этом году не был. Командир, как думаешь, не кинут нас с графиком в этом году?
– Не кинут. Что выдадут путевки в теплые края – это, конечно, не гарантирую…
– Нет, мне этих теплых краев хватило. Домой хочу. Я ведь домой после срочной всего один разок и приезжал. О, поездочка была, как сейчас ее вижу…
Сельская грязная дорога, бричка, на ней кроме возницы сидит Хук. На привязи за бричкой идет корова. Хук одет в строгий костюм, галстук, но – босиком, лаковые туфли стоят рядом – натерли ноги.
Телега въезжает в село.
Две женщины у крайнего забора смотрят на телегу, Хук, конечно же, сразу узнает соседок, а они его ну никак поначалу. Наконец одна признала:
– Тю, это же Варькин сын. Как ушел в армию, так и пропал.
– Вторая добавляет:
– Он. Сидел, видно. Его ж и в армию с милиционером провожали, чтоб не выкинул чего…
Другому, может, и стыдно, и обидно слушать такое, а Хук только посмеивается. Ну а куда ж деваться, что было, то было…
Вечером и того смешней история приключилась. Отец с работы пришел, уже наслышан был и про приезд сына, и про корову, и первым делом в баз потопал. Хромает, одной руки по локоть нет – под Белгородом его так война отметила, а целой рукой вымя пощупал, бока похлопал, сказал убежденно:
«Не может быть, не так тут что-то».
И только после этого – в избу. В первой комнате – брат и три сестренки Хука, меряют обновы, жуют печенья с конфетами. Девочка на диковинную штуку пальцем показывает:
«Папа, это ананас, его едят».
«Пока не трожь», – сказал тот и шагнул во вторую комнату.
А там за столом сын, да жена, да гора блинов, да куча денег прямо по центру – горкой лежат. Варвара испуганным взглядом на них показывает:
«Видишь, чего он привез-то?»
А сын обниматься идет, на ходу поясняет:
«Батя, корову племенную взял, самую лучшую, а денег вам и на новый сруб, и на баньку, и на сепаратор хватит, и чтоб малявок на ноги ставить…»
«Ща! Все ща поставим! – отец смотрит по сторонам, ничего подходящего не находит, снимает со своих штанов ремень. – Я за всю свою жизнь ни у кого копейки не стащил, а за вот этим всем добром милиция когда придет, а?»
Успокоился он только тогда, когда дважды перечитал документы на орден да офицерское удостоверение. Полез в подпол, вытащил бутылку настоящей холодной водки, мама «хромку» в руки взяла – она что поет, что играет…
Извела меня кручина,
Подколодная змея…
«Мама, – просит Хук, – а повеселей ничего нельзя? У нас же вроде как праздник сегодня».
Мама на минуту задумывается:
«А повеселей и не знаю. У нас сколько праздников-то, сына, было? Миша с войны пришел живым, да ты вон теперь каким стал, и все праздники».
За общим столом сидят сестры и брат, режут на куски банан, едят неочищенным…
Догорай, гори, моя лучина,
Догорю с тобой и я…
Физик появляется рядом:
– Порядок, командир: одно корыто заминировал, на славу рванет!
Морпехи проходят тем берегом, теми местами, где еще недавно лежал отряд Пятого. Выходят к берегу, разворачиваются, топают назад, исчезая в чащобе.
– Не нашли никого, успокоились, и ладненько, – говорит Пирожников. – Пускай домой улетают. А мы уже на том берегу, на котором нам надо. Сколько до своих осталось, командир?
Как бы в ответ на этот вопрос над их головами прошел вертолет, как раз по тому курсу, по которому и надо было двигаться отряду.
– Далеко до своих, Женя, – и Платов оглядел бойцов. – Приготовились плыть назад. Тут они сейчас по-новому все обследовать будут, уже основательно и до каждого сантиметра, пройти нам сейчас не дадут. Потому мы будем ждать, пока они не успокоятся.
– Надо выходить правее вон того дерева, – показывает Физик. – Я там на берегу оставил кое-что, на всякий случай.
– Берег крутоват, – смотрит в бинокль Платов.
– Ничего, выскочим.
Самолет уже бежал по полосе приземления, когда на подмосковный военный аэродром приехал Полковник. Он все рассчитал верно: светиться, попадаться кому-то на глаза в планы его не входило, а встречать пассажира было кому и без него.
Когда самолет замер, к нему тотчас подогнали трап, и к трапу этому подъехала черная «Волга». Из нее вышел Владимир Гаврилович, тот, кто присутствовал на учебном полигоне при показательных занятиях и пробовал там распекать Полковника.
