Ознакомительная версия.
Она замолчала. Наши взгляды одновременно скрестились на Ракушкине, который за ночь сменил ложе и спал уже не на столе, а под столом.
— Та-ак, — протянула Аня, — сейчас мы выпотрошим из него всю подноготную. Посмотрим, что скажет нам этот… расхититель древностей. Эй, Ракушкин! Вставай, алкаш! Вставай, говорю, ты, троллейбусных дел мастер! Давай вставай!! Ну что ты о пол скребешь, на нем вшей нет! Сашка, не дури, вставай!
Психологическая и звуковая атака в сочетании с двойным физическим воздействием — я тянула его за руку, Аня трясла голову — оказали свое неизбежное воздействие. Ракушкин открыл глаза.
— Хто здесь?
— Да ты что, допился до кондиций Штыка, что ли? Нет, еще можно понять, что Штык утром свое имя вспомнить не может, все-таки оно у него такое замысловатое, но ты-то!.. Саша, где перстень?
— К-который?
— Ну кольцо!
— А-а… кольцо всегда при мне! — заявил Ракушкин и, перевернувшись, упал на спину. — У-у… о-но всегда при… а то…
Мы с Аней переглянулись. Потом Кудрявцева впилась в Ракушкина убийственным взглядом и прошипела:
— Немедленно отдавай!
— Нннно?! — сказал Ракушкин с интонациями пьяного извозчика, нахлестывающего свою кобылу и еще не знающего, поедет ли она. — З-зачем это?
— Надо!
— Нет… ну если надо, то надо… конечно, да. А то м-меня… да вы что? — Он изумленно воззрился на нас, как будто в первый раз видел. — Да меня ж моя мымра, Нинка, спиногрызка, заест, если я… скажет, пропил.
Смысл последней фразы не совсем дошел до нас, но мы с Аней согласно впились в плечи незадачливого похитителя древностей и так тряхнули, что он утробно икнул и взмолился:
— Н-не надо так. У меня — голова.
— У нас тоже голова.
— Я н-не в том смысле. Я гррю… болит у меня голова. Не надо тряски. Тряска more est. Моментально. Я отдам, отдам. Нате вот. А-а-а… мыла у вас нет?
Мы следили за его манипуляциями. Молчали.
— Мыла н-нет? — повторил Ракушкин и вторично дернул себя за палец левой руки. Его действия были направлены на то, чтобы сдернуть с руки… да, действительно кольцо. Обручальное кольцо Ракушкина.
Тотчас же стала ясна и его поспешная ремарка о том, что Нинка, мымра и спиногрызка, заест его. Уж конечно, когда муж возвращается с моря без обручального кольца, можно подумать невесть что. Я эту неведомую Нинку могла бы понять.
— Так, Саша, — энергично проговорила Аня, — мы не то кольцо имели в виду…
— А какое?
Потребовалось не так уж мало времени, чтобы растолковать, какое именно кольцо мы имеем в виду. Когда Ракушкин вспомнил и понял, то он наотрез отказался признавать себя виновным в умыкании караимского перстня.
— Ты, наверно, сама его не туда положила, Аня, — отмахнулся он. — Ты проверь лучше, получше проверь, говорю тебе. Я тоже однажды искал свою фляжку с… м-м-м… фляжку. Искал под подушкой в палатке, куда я ее обычно кладу. А оказалось, что под подушкой ее нет, и самой подушки нет, и даже палатки нет, потому что мы со Штыком лежим на берегу моря. Куда человека только не забрасывает судьба?! — подвел он итог своим излияниям глубоким философичным вздохом. — Да и вообще… я — отдыхал. Зачем мне этот перстень?
Я тотчас же вспомнила свои ночные смутные тревоги. Вспомнила неясно клубящиеся шорохи, просачивающиеся сквозь храпы, сопение и скрип кроватей и диванов. Вспомнила даже свое минутное ночное бдение, когда ловко прикрепила на дверь ниточку — применила старый шпионский трюк. Правда, сама не знаю, зачем применила, но все же…
Я встала и решительно направилась в коридор.
— Куда ты? — окликнула меня Аня.
— Сейчас.
Не знаю, имели ли под собой почву мои ночные страхи, или это всего лишь следствие многодневного нервного напряжения, многочисленных стрессов, но ниточки на двери не было. Случайно ее никто не мог сорвать. Выйти с утра из квартиры тоже никто не мог, потому что я поднялась раньше всех. Это могло означать только одно: кто-то из всей этой компании — ночью, крадучись, со всеми правилами предосторожности, потому что иначе я услышала бы, — выкрал из тайника перстень, незаметно вышел из квартиры и… Дальше я предполагать не смела, да и попросту не хотела.
Я вернулась на кухню и, воспользовавшись моментом, что Ракушкин ушел в ванную и плескал водой, умывая лицо и смачивая голову, негромко сказала Ане Кудрявцевой:
— В общем, так. Кто мог знать об этом тайнике?
— Да все, — пожала она плечами. — Все, кроме Штыка, наверно. Он, когда выпьет, безудержным клептоманом становится, может деньги спереть и пропить. Много не возьмет, потом все равно отдаст, но так или иначе — неприятно. Так что он не знает, а все остальные… все остальные, пожалуй, да.
— И Ракушкин? — спросила я.
— Да.
— И Инвер?
— Он в первую очередь.
— Почему?
— У него просто из всех нас всегда больше всех карманных денег при себе было. Если не считать…
— Если не считать — кого?..
Если не считать Коли, моего мужа, — тихо договорила Аня Кудрявцева, и, не знаю уж почему, мне стало неизмеримо жутко и так зябко, словно окунули меня в глубокое липкое болото, тянущее ко мне свои илистые щупальца и затягивающее — сантиметр за сантиметром, мгновение за мгновением — все глубже и все безнадежнее.
Мы с Аней Кудрявцевой сидели на берегу моря. На душе было тяжело. Честно говоря, какой-то суеверный страх начинал охватывать меня, хотя я не суеверна и вообще не религиозна. Но все-таки было от чего призадуматься. Да, нехорошие дела творились в этом прекрасном уголке причерноморской Украины. Любая ниточка, которая появлялась, немедленно обрывалась, да еще так мерзко, так демонстративно. Словно кто-то отслеживает каждый наш шаг и уж только потом действует — наверняка, уверенно и без ошибок. Это последнее происшествие — с перстнем — было особо показательным. Потому что, проанализировав все, я пришла к выводу, что это кто-то из своих. Да, это кто-то из компании, собравшейся на квартире Кудрявцевых, — это определенно. Кто-то встал ночью, прокрался в кухню, заранее зная, куда спрятан злополучный караимский перстень, и выкрал его. Нет бы перепрятать или же просто выкинуть, так нет! — этот человек не поленился выйти из квартиры, отлучиться и только потом вернуться.
Значит, крепко позаботился о том, чтобы перстня у нас не было.
— Значит, кто-то из наших, — пробормотала Аня. — Кто-то из наших. Но кто? Кто мог так бесшумно прокрасться в кухню, чтобы даже ты не услышала, и выкрасть перстень из тайника? Я ничего не понимаю. Кто-то… завелся…
— Ты знаешь, Аня, мне кажется, что неладное в вашей дружной компании завелось раньше. Иначе не занялся бы этим Родион. И не придавал бы этому такого большого значения.
Она качнула головой:
— Да… сложно поверить, что Коля… но ты так логично к этому подвела. Тем более что я припоминаю. Да, первые деньги, стартовый капитал, Коля привез отсюда. Он сказал, что поработал где-то в Крыму, я усомнилась было, где можно заработать такую приличную сумму, особенно по тем временам… но копаться в собственном муже как-то не хотелось, тем более что мы вскоре и фирму открыли, а деньги, привезенные Николаем, стали тем самым начальным капиталом. Значит, правда…
— Если честно, Аня, ничего особо предосудительного я в этом не вижу. С точки зрения науки это, конечно, возмутительно, но это лучше, чем зарабатывать деньги через кровь и наркотики!
— Да, да. Но кому от этого легче? — Аня посмотрела на меня, а потом вдруг наклонилась к самому уху и проговорила:
— Вот, Маша, я всю жизнь считала себя здравомыслящим человеком, не верила ни в какие суеверия, думала, что сказки про заклятия склепов и могильников, месть мертвых — это только для слабонервных и для ветхих старушек, варящихся в собственном сенильном маразме. А тут… поверь, у меня такое ощущение, что… что это проклято.
— Что — это?
— Перстень. Чертов караимский перстень. Когда он упал к моим ногам, мне сначала показалось, будто это что-то живое. Вроде жука или паука, только очень большого. Только потом я разглядела, что это не насекомое и не паук. Он… он как будто сам нырнул мне в руку, так, как если бы Коля сам передал его мне. И знаешь… стало так холодно-холодно…
— Аня, тебе тогда много что могло показаться. Все-таки такая страшная трагедия. А перстень… да, вполне возможно, что он из какого-то разрытого могильного кургана. Или караимы хоронили своих не в курганах?
— Почему караимы? Мало ли к кому он мог попасть? — пробормотала Аня. — У меня озноб по коже, когда я представляю, что человек, который когда-то носил этот перстень, уже тринадцать или двенадцать веков как истлел в могиле.
Не знаю, — решительно сказала я, — тринадцать или двенадцать, но карусель вокруг него закрутилась вполне современная. А насчет того, что выкопанные сокровища могильников не приносят счастья, как содержимое египетских пирамид, — так позавчера я встретила одного мужчину. Он был не бог весть как трезв, но так, получше, чем Ракушкин вчера вечером. И этот мужчина рассказал мне историю. Дескать, какой-то искатель наткнулся на большой древний клад, а его зарыли вместе с найденными драгоценностями. Не клад, а искателя. Понимаешь? Заживо.
Ознакомительная версия.
