На воле о нем забыли все. Выходит, не стоил памяти. Ничьей. Впустую жил, — отмахнулся мужик и в этот раз, отвернулся спиной к двери.
Врач делал ему уколы целый день. И к вечеру полегчало. Он уснул. Не слышал, как вернулась с работы бригада, как ему принесли из столовой ужин. Но не стали будить. Пожалели. И все ж:
— Эй, Федька! Бобров! Тебе письмо, — крикнул кто-то из зэков, разбиравших на столе почту.
Федька не поверил. Решил, что его разыгрывают. Разозлился: мол, нашли время для шуток — и влез под одеяло с головой.
— Тебе письмо! — услышал снова.
— От лягавого дяди и от старой бляди! — огрызнулся на человека у шконки, даже не глянув на руки его, протягивавшие письмо.
— Да возьми ты его! — рявкнул потерявший терпенье бригадир.
Федька, увидев конверт, попытался прочесть обратный адрес, но не смог в темноте разобрать буквы.
Почерк на конверте не разобрал. Вскрыл письмо. Начал читать.
«Не удивляйся, Федор. Да, это я, твой давний сосед по шконке! Может, помнишь меня? Хотя сколько соседей сменилось за прошедшие годы, всех в голове и памяти не удержать. Мудрено самому уцелеть и выжить. Но ты устоишь. В том я уверен. Ну, а чтобы не терялся в догадках, кто тебя тревожит, напоминаю, — муж Ольги. Той самой, которая первой любовью твоей была. Теперь вспомнил меня? Ну, то-то же! Хотя напоминать о себе вряд ли стоило. И все же…
Вот уж год прошел с того дня, как я остался вдовцом. Сравняла нас с тобою судьба и человечья злоба. Нет Ольги! Убили ее твои кенты! Свели счеты, как выяснилось на суде. Двое мордоворотов! Оба получили расстрел. Но меня это не радует.
Я не настаивал на таком наказании и не просил его. Мою потерю не восполнить местью. Возможно, ты обрадуешься тому, что из-за тебя осталась сиротою наша дочь.
Я не писал тебе о том сразу: не хотел сказать лишнего и обидеть больше, чем обидела сама судьба. А вдруг ты любил ее? Тогда знай, что и этого не стало. И ее отняли фартовые. Вышли на Ольгу, как на зверя, с ножами и наганами. Изуродовали, искромсали всю. Разве это люди?
Я по роду своей работы вскрываю дела расхитителей, воров, короче говоря, и мне грозили расправой. Но не рискнули пойти дальше слов. Потому, что я — мужик, сумел бы за себя постоять. И тогда решили отыграться на жене. На женщине! И это — фартовые! Это вы кичитесь своими законами, честью, достоинством? Чего все это стоит? Вы — рыцари подворотни! Никчемные, безмозглые существа, которым нужно стыдиться своих жизней, самих себя. Вы — зло, а значит, не имеете права жить среди нормальных людей.
Я рассказал Ольге по возвращении из зоны о тебе. Она ответила, что скоро ты выйдешь на свободу.
Федор, я знаю, у тебя теперь не осталось на воле никого, кроме твоих кентов. Не возвращайся к ним, чтобы не потерять единственное — свободу, а возможно, саму жизнь. Попытайся устроиться, найти себя. Не живи местью. Помни, эта палка имеет два конца… А мне бы не хотелось узнать когда-нибудь, что ты приговорен к «вышке». Останься человеком! Тем, каким я знал тебя. Способным разделить последний кусок хлеба с ближним. Дай Бог, чтобы судьба, запомнив такое, поставила тебе это в зачет. Пусть на воле встретится тебе подобный, не позволивший оступиться в жизни. Прости, если где допустил резкое. Обидеть не хотел и причинить боль не помышлял. Зачем? Я помню доброе. Оно сильнее зла…
Передавай привет от меня всем, кто вместе со мной мучился в зоне. И не забудь Архипыча. Славный он человек! Я помню вас!»
Федька перечитал письмо еще раз. Крутанул головой, не понимая, к чему было присылать такое? «Сообщить, что Ольгу убили? А мне какое дело? Я о ней уже не вспоминал. Никого не просил пришить лярву. Видно, что-то отмочила, коль кенты замокрили. Сколько лет дышала! Если б за меня, давно бы кентель открутили. Знать, довела фартовых, коль измесили, как падлу! Ну, а советы давать, так я без него прокантуюсь, только бы на волю выйти, только бы дожить. А там видал я всех советчиков-мудаков! Ишь, как обосрал законников! Они не люди! А ты — человек? Мудило козлиное! Тебе ли вякать? Сдох бы, если бы не мы, фартовые барака! Все тебя от могилы удержали. А теперь, паскуда, хвост поднял?! Бочку катит на фартовых! Да кто ты есть? У тебя бабу размазали — и ты взвыл? А если бы мое довелось пережить? Сам себя ожмурил бы. И не задумался б! Так кто из нас мужик?» — отодвинул письмо Федька.
Он сидел злой, взъерошенный. И это не ускользнуло от внимания бугра.
— Плохие вести с воли? — спросил он словно мимоходом.
Федька отдал ему письмо:
— Читай! Ты этого задрыгу знаешь!
— Ну и мужик! Силен! А с виду такой хлюпик был! Уж не знаю, как удалось ему себя пересилить, но, клянусь волей, я бы не сумел вот так себя в клешнях сдержать!
— Для чего он прислал его? — спросил Федька удивленно.
— Не допер? А все просто? Чтоб жил без злобы! Чтоб на волю легко выпорхнул. Без клешней за пазухой! И не искал бы кентов отомстить Ольге! Ее уже нет! Убили ее! А значит, тебе тоже пришло время отрываться от кентов. В откол! Навсегда! От всех! И от памяти! Все заново. На сколько хватит сил. Пока запас есть. Чтоб вовсе не прожечь судьбу. Тогда все зря! У тебя еще есть время. И он предупредил. Уж очень вовремя…
— Да не искал бы я ее! На кой она сдалась? Но, гнус, загнул! Ишь, как на фартовых бочку покатил, гнида!
— Кончай треп! Он верняк ботает! И мы с тобою знаем это!
— Нет! Ни хрена! Его паскуда скольким кентам судьбы изломала, жизнь укоротила! Ее давно пора было замокрить!
— Замолкни, Федька! Она — баба! Таких жмурить западло! Тогда на свете ни одной судьихи не было бы! А главное! Не столько она тебе жизнь искромсала, сколько «малины».
Федька резко повернул от стола, письмо швырнул в печь, пошел к шконке, злясь на Архипыча.
А утром, едва Федька проснулся, его срочно вызвали в оперчасть.
Он терялся в догадках, стараясь разгадать причину вызова.
— Вас начальник зоны вызвал на беседу. Подождите, доложу! — вышел оперативник и вскоре привел Федьку к начальнику тюрьмы.
— Присядьте, Бобров. Разговор у нас с вами не минутный. Обсудить кое-что придется. Не на ходу такое…
Федька сел напротив начальника зоны. Терялся в догадках: что потребовалось от него этому человеку? И почему-то некстати вспомнилось, как не хотел он брать Федьку в зону, требовал, чтобы его отправили обратно.
— Скажите, Бобров, вы долго работали в тайге?
— Как только приехали в Сосновку. С детства. И до случившегося, — ответил не раздумывая.
— Работали только на лесозаготовках?
— Еще на стройке. Дома в поселке ставили. Деревянные. Вместе с мужиками нашими сосновскими.
— У вас через год заканчивается срок наказания. Судя по делу, а я его внимательно изучил, возвращаться некуда. Не к кому. Разве что в прошлое. Но этого я не пожелаю никому. Короткой будет ваша воля. И безрадостной. Хочу помочь вам найти себя в дне завтрашнем. Возможно, получится. Но на это надо решиться добровольно, без принуждения, — глянул начальник зоны изучающе и продолжил: — У вас имеются зачеты. Работали добросовестно. Сил не жалели. Замечаний за вами нет. Нам нужен такой человек. Вернее, не нам, не зоне, Сахалину. Проявите себя…
— Где? — нетерпеливо перебил Федька.
— Хотим отправить вас в лесничество. У них большая проблема с кадрами. Обратились с просьбой, мол, дайте нам знающего работягу, кому пришло время душу вылечить на свободе. Чтоб тайгу, как дом свой, берег и любил… Вот я и остановил свой выбор на вас. Подумайте. Если согласны, через пару дней отправим вас в распоряжение лесничества, либо они сами сюда приедут, заберут без мороки.
— А если не соглашусь, то этот год мне в зоне канать? И зачеты по боку? — спросил Федька вприщур.
— Да зачем же так? Если не согласитесь, все равно в срок выйдете на свободу. Но только куда пойдете? Ведь и к воле привыкнуть надо. Не бросаться очертя голову во все тяжкое. А по выходе у вас возникнут проблемы с жильем и с работой, с едой и одеждой. Помочь некому. Самому трудно. А в лесничестве все сразу помогут уладить. И вам проще, все постепенно приобретете, осмотритесь. Может, переедете потом на материк. Вдруг да и привыкнете у нас. Станете хозяином тайги — своей, вольной.
Федька думал, взвешивая все. Начальник зоны не торопил. Добавил лишь, что в случае согласия на материк Бобров поедет лишь через три года — в отпуск, сразу на полгода.
— Тогда сумеете место для жизни приглядеть и работу подыскать, времени на все хватит, — советовал начальник зоны.
…А через три дня увозили его из зоны двое мужиков. На машине за ним приехали. И враз на участок повезли. Назвали площадь. Сказали, что ближайший поселок Кодыланья от Федьки в семнадцати километрах будет. Это, мол, железнодорожная станция. Там же и море. А он, Федька, будет в красивейшем месте жить. В долине. Ее со всех сторон тайга и сопки отгородили от всех ветров. Есть река. Совсем близко от дома. Прямо под сопкой. Адом на взгорке стоит. Из окон все вокруг далеко видно. Одно плохо: редко туда люди заглядывают. Разве что охотники. У них там зимовья в тайге. Ну да и они делом заняты — пушняк добывают всю долгую зиму. Надоедать не будут. Охотники в основном старики. Разве что курева у кого не хватит. А так их из тайги век не выманить.
