- Уточнила. «Дорогая для меня встреча».
- «Дорогая»? Двусмысленный эпитет.
- Понимаешь, я до похорон не имела понятия, что из себя представляют ее родители. Археологи, врала она, вечно в отъезда, квартиру выгодно сдают, потому она и снимает клетушку. Ну, я и поняла так: встреча с отцом или с матерью.
- Это уточняет картину! — воскликнул Петр Романович. — В наш Копьевский Маргарита не явилась импульсивно: вечерок был обусловлен заранее. Так вот почему ты пошла к жениху!
- Я не отдавала себе отчета — вдруг ужасно захотелось его увидеть, — но сейчас, задним умом, понимаю: что-то меня встревожило, какие-то намеки, язвительный хохот, ее улыбка… вот именно двусмысленная.
«Тот вечер был свободен только у Игоря, — соображал Петр Романович в волнении. — У моих юбилей, у Ангелевича жена.»
- Ты пришла к семи? У тебя был ключ?
- В восьмом часу. Ключ у меня был, но я им не воспользовалась: позвонила, открыл Игорь, очень взволнованный, начал рассказывать про Маргариту, про скандал за столом. Тут Подземельный грохнул в дверь и возвестил: «Убийство у Острогорских!»
- Как себя вел твой жених?
- Мы оба были в шоке.
- Где-нибудь по дороге, во дворе ты не видела Павла?
- Нет. Только дедушку, когда была в тоннеле. Он вошел в подъезд, а я еще во дворе посидела, как-то тревожно.
- Постой! Какого дедушку?
- Вашего. Ипполита Матвеевича.
Дедушка, в одних подштанниках, напоминающих кальсоны, полол морковь. «Погоди, закончу». Петр Романович, точно ученый пес на поводке, взявший след, нетерпеливо наблюдал за движениями дичи: как упруго перекатываются мускулы под сизо-рыжим пушком на плечах и на спине. Дай Бог каждому такое здоровье! Философ (и сам силой не обделенный) засомневался, справится ли он, в случае чего.
Наконец уселись за столик в теньке. «Примем по стаканчику?» — «Нет, нет, мне некогда». Одновременно закурили, каждый свои; полковник, как и зять, предпочитал папиросы.
- Ипполит Матвеевич, в свете новых данных, вернемся к вашему твердокаменному «сидению в прихожей» девять лет назад. — Петр Романович пошел напролом и тотчас почуял, как старик напрягся.
- Что за новые данные?
- Вас видели, — сообщил «сыщик» туманно.
- На пушку берешь?
- Клянусь. Свидетель готов дать официальные показания.
- Кто свидетель-то?
- На очной ставке узнаете.
Полковник, также проявив нюх, поверил; очень светлые, как у дочери, холодноватые глаза вонзились в лицо собеседника.
- Да, виноват, — отозвался сдержанно.
- В чем?
- В сокрытии данных.
- Ну?
- Я правда выходил.
- Куда?.. Что молчите?
Бравый старик и впрямь как-то внезапно состарился, съежился, сгорбился. Бьет на жалость!
- Куда?
- Во двор.
- Зачем?
- Мне послышался крик.
- Во дворе?
- Не знаю.
- Никто из свидетелей как будто ничего подобного не слышал.
- Не знаю. Слабый крик где-то в отдаленье.
- Когда это случилось?
- Разве упомнишь.
- Ну, сориентируйтесь! Игорь ушел вслед за Ангелевичем, Ольга ушла.
- Да, после. Ее каблучки процокали. Я плакал, слыша жуткие вопли внука.
- Про слезы мне известно, не повторяйтесь.
- Вдруг — крик. Тихий такой, но очень страшный. И как будто шаги в подъезде.
- Да, да, их слышала Ольга. Дальше!
- Выглянул — никого.
- Дверь к нам была закрыта?
- Не проверял. Не распахнута. Я спустился, вышел: двор пуст. Ну, поднялся и сел на сундук.
- И что это вас туда-сюда носило, когда тут внук загибается?
- Крик напугал.
- Вас? Бросьте!
- Напугал.
- И это все?
- Все.
- Слабая версия. На суде не сработает, ибо сразу возникает закономерный вопрос: почему в свое время вы скрыли сведения, которые могли помочь Павлу?
- Струсил, — пояснил полковник спокойно. — В глубине души я трусоват.
- Да ну? Чего ж вы так испугались?
- Что подумают на меня.
- Это с какой же стати?
- А кто за столом сказал: «Я б таких тварей убивал не дрогнув!»?
- Опять слабенькая мотивировка.
- Да ведь перед тем, как на сундук- то сесть, — прошептал Ипполит Матвеевич таинственно, — я т у д а заходил.
Зачарованный чужим ужасом, философ спросил тоже шепотом:
- Куда?
- В ту комнату.
Старик бредит!
- Я ее видел, мертвую.
Собеседники уставились друг на друга в сюрреалистической паузе. Петр Романович едва вымолвил:
- Почему нас не позвали, милицию не вызвали?
- Я подумал, на меня подумают.
- Да почему, черт подери, на вас?
- Потому что я видел мертвую.
«И в тот момент спятил! — стукнуло в голову новым страхом. — Безумец с распятием! Или прикидывается..» Петр Романович поймал странный взгляд исподтишка и образумился.
- Давайте по порядку. Как вы вошли к нам?
- Взошел на площадку — дверь вздрогнула и приоткрылась.
- Господи! — философ не знал, верить иль нет; мучительная раздвоенность. — Как это?
- Должно быть, сквозняк. Е г о уже не было.
- Кого не было?
- Никого. Увидел я кровь, испугался, ушел и сел на сундук, — полковник говорил и глядел твердо.
- Я вам не верю. И никто не поверит.
- Прости меня, Петя, за Павлика.
- Не прощу. Вы убили Маргариту?
- Нет.
- Кто?
- Не знаю.
«Знает! — понял Петр Романович. — И выгораживает — себя или. нет, невозможно! Слишком жутко. но надо же идти до конца: изо всех сил выгораживает кого-то из близких — мне близких! Дядю? Дочь? Внука?» Последний образ — в воображении возник кузен и высунул язык — сразил абсолютным абсурдом; Петр Романович опомнился, вновь став «сыщиком»: старик явно зафиксирован вот на этом моменте — «увидел мертвую».
- Почему вас вдруг потянуло в нашу квартиру?
- Разве непонятно? Дверь. Крик.
- А теперь опишите подробно, что вы увидели, войдя в папину комнату.
- То же, что и вы все! Она лежала в цветах, в крови.
Петр Романович вспомнил и процитировал Подземельного:
- «Там нечто лежало. Потом. Сначала не лежало, а потом в крови.»
Ипполит Матвеевич напряженно вслушивался и выпалил:
- Я нашел его в прихожей.
- В прихожей? — изумился Петр Романович. — И перенесли в комнату?
- Перенес? — тупо переспросил старик.
- Мы о чем говорим? — прикрикнул «сыщик». — О трупе?
- Что-то мне нехорошо. Погоди минутку. — Ипполит Матвеевич прищурился, притушив блеск глаз, явно собираясь с мыслями. — Сердце, — пояснил.
- Не бейте на жалость, вы всех нас переживете.
Он покивал.
- Есть во мне подлая слабинка, есть. Не труп — цветок увидел я в вашей прихожей, почти в дверях той комнаты, на полу. Подобрал, удивился — моя роза? — и вошел. С тех пор чайные розы как-то печально на меня действуют, — пустился полковник в психологические тонкости, — как увижу, напоминают.
- Музей императора Павла, — отчеканил философ.
- А, ты про то историческое убийство.
- Не увиливайте. Вы вошли. Что лежало под качалкой?
- Ее мертвая голова, больше ничего!
«Там нечто лежало. Он знает, что!» — уверился Петр Романович и выстрелил наугад:
- Распятие!
Полковник дико глянул и отодвинулся на край лавки. «Мне с ним не справиться!» — оценил ситуацию философ трезво, но продолжал на отважной волне:
- Вы сняли со стены крест.
- Я? Зачем?
- Чтобы убить блудницу.
- Петруша, не заговаривайся. Не нужен мне крест, я б с ней руками справился. Но я не убийца, а слабак. В психологическом, конечно, смысле.
- И в этом смысле вы самый сильный и смелый человек из всех, кого я знаю.
- Спасибо на добром слове, но ты ошибаешься.
- Ладно, поверим на минутку.
- Во что?
- В тихий крик. То есть преступление произошло до вашего появления в подъезде. Однако вы знаете или догадываетесь, кто убийца, и покрываете.
- Остановись!
Но Петр Романович довел «дедукцию» до конца:
- Иначе вы не молчали бы девять лет.
Старик неожиданно уступил:
- Догадывался. Потому и молчал. Не слышал я никакого крика, просто пошел за дочкой «скорую» вместе встречать. Невмоготу одному было.
- Но вы же один вернулись!
- Уже во дворе сообразил, что Евгению я нужнее в тот момент. Припадок очень жуткий, редко такие случались. И вот когда я всходил на четвертый этаж.
- Ну, ну! Договаривайте.
Он сказал таинственно:
- Я дверь на предохранителе оставил. И вот она открылась и захлопнулась.
- Ничего не понимаю. Чья дверь?
- Адвокатская. Кумекаешь?
- Вы хотите сказать.
- Кто в квартире оставался, помимо ребенка? Ты и дядя твой, — откровенная злоба прозвучала в голосе старика. — Опытный адвокат!
- Не может быть!
- А почему я молчал, в эту глушь от них сбежал?
Философ словно заледенел.
- Ипполит Матвеевич, вы отдаете себе отчет.
Он перебил в невероятном возбуждении:
