- Поль меня заразил, — Петр Романович усмехнулся, — триллером.
- Он у меня дождется! Никогда в моей практике. и не слышал никогда про столь изощренный, извращенный даже, способ убийства. А впрочем, — адвокат пожал широкими плечами, — с чем-нибудь когда-нибудь встречаешься впервые. Сдай крест на экспертизу.
- Ты советуешь?
- Чем черт не шутит.
- Смотри, уголки у креста закруглены. Следователь говорил, края раны.
- Помню. Дело со всех сторон темное, необычное.
- Это ты как профессионал оцениваешь?
- И как профессионал, и как участник. Меня мучает мотив. Впервые — тоже впервые! — я не могу влезть, так сказать, в шкуру преступника, взглянуть на происшедшее его глазами, понять.
- Такие эксперименты, наверное, опасны для психики.
- Наверное. Но это редчайшие случаи, обычно — все на поверхности, рутина и крючкотворство. Например, убийства Подземельного и Павла вполне объяснимы: зверь заметает следы, убирает свидетелей.
- Лихо заметает, — заметил Петр Романович, — бесследно исчезает.
- Тут есть свои загадки, — согласился адвокат, — но в обстоятельствах внешних — аксессуары, декорации действа, затемняющие смысл. я не об этом. В основе своей преступление — деяние простое, примитивное даже. Исключая политику, шпионаж, эпизоды «пьяные» и наркотические. деньги — поверь, процентов девяносто. Шантаж — в сущности, те же деньги. Ревность, зависть, месть, гнев и прочие страсти — состояние аффекта, нередко спровоцированное жертвой. Наконец, сексуальные извращения — на почве тех же страстей, усиленных психическими отклонениями. Вот, приблизительно, и весь набор.
- И тебе этого мало? — поразился Петр Романович. — Да у нас с мотивами даже перебор: месть мужчинам, шантаж мужа или жениха, провокация!
- Все, что ты перечислил — это мотивы жертвы, а не убийцы.
- Ну, она его заразила.
- Сифилисом?
Оба усмехнулись. Петр Романович уточнил:
- Нечаянный каламбур. Возможно, и сифилисом. Но я хотел сказать: своими негативными, даже безумными эмоциями.
- Для того, чтобы заразить (и тем и другим), надо войти в контакт. Как он рискнул и зачем — кто мне, профессионалу, объяснит?
- Я объясню, это несложно. Предположим, она является неожиданно (клиент занят, свидетелей — целая орава), но не уходит.
- Почему?
- Все те же мотивы. Первый: так выражается ее месть — не публичный скандал, а более утонченная: «Я здесь, за стенкой, я твой грех!» Клиент уже встревожен.
- Но не настолько, — перебил адвокат, — как если б она уселась с ним за стол — вот это игра на нервах! Маргарита, однако, отказалась.
- Ты прав. Второй мотив — шантаж: «Я тебя не подведу, если ты заплатишь, и немало!» — вот что может выражать ее поведение.
- Уже ближе к делу, — одобрил адвокат. — Так почему он не заплатил?
- В действие вступил третий мотив: провокация. Он и пошел откупиться, но чем-то Маргарита достала его.
- Чем?
- Тем же сифилисом. Неожиданно, издеваясь, объявляет — яростная вспышка мести.
- Это не согласуется с шантажом: либо месть, либо плата.
- А если он отказался платить?
- Почему? Никак не в его интересах.
- Денег таких при себе не было, — огрызнулся Петр Романович.
- С проституткой столковались бы.
- Он не знал, что она проститутка! — вдруг осенило философа. «во поле березонька стояла» — вспомнился Китеж-град и дальним эхом прогремел в душе гнев.
- Так наш дедуня донес… пострел, который везде поспел.
- Только что узнал! Понимаешь? Это романтическая история старика, у которого скоропостижно скончались иллюзии.
- Старика? — переспросил Евгений Алексеевич.
- Не старика, конечно, но ей-то всего двадцать. Всё, а особенно возраст, познается в сравнении. Ему вообразилось, что он сумел вызвать в девочке любовь — отсюда и внезапное помрачение ума, бешенство, которое реализовалось в убийстве.
- Тогда, в плане психологии, он не должен был знать и то, что она невеста Павла. Раз лелеял иллюзии.
- Верно. Из этой версии выпадает Игорь — ровесник без иллюзий, — а также Ипполит Матвеевич, растрепавший за столом столь опасный секрет.
- Таким образом, — подхватил дядя с азартом, остаются два старика: Ангелевич и я.
- Тебя я видел с галерейки.
- Все время? — в адвокате взыграл детектив. — Ни на что отвлекаясь?
- Вроде бы нет.
- Ты разговаривал с Ольгой, потерявшей гребень.
- Ну вот! Ты же слышал.
- Да может, я потом от нее узнал.
- А полковник в прихожей?
- Покрывает зятя.
- Все я проанализировал, всех перебрал, и тебя в том числе, по косточкам: ты не мог бы этого сделать.
- Извини, я человек, и ничто человеческое.
Петр перебил:
- То самое человеческое, которое тебе не чуждо, помешало бы: по своей экзистенциальной установке ты прежде всего не самец, а отец.
- Если б ты знал, Петруша, как ты прав.
- Я знаю. Ты не смог бы, под любым шантажом, покинуть сына в припадке падучей, рискуя его жизнью и смертью.
Евгений Алексеевич кивнул.
- Однажды он прокусил язык и чуть не захлебнулся кровью, Ольга была с ним одна, и это был такой ужас. Я, наверное, всю литературу прочел, но так и не нашел ключа к «священной болезни» мистиков и пророков, не менее таинственной, чем гемофилия, поразившая наследника российского престола — и наше столетие окрасилось кровушкой — вот символика, философ, вот жуть!
Племянник знал-перезнал о пристрастии адвоката — по роду профессии, по психическому складу — к звонкой риторике. Но сейчас он был захвачен тайной и силился вспомнить какой-то глубинный момент, промелькнувший в дядином «откровении», действительно какую-то жуть. и выговорил:
- Наследник императора Павла был вынужден каждое утро проходить через комнату-музей, где вдова выставила окровавленные одежды его убитого отца.
- Правда? — воскликнул дядя. — Мать такое для сына сделала?
- Сделала, — подтвердил Петр Романович, чувствуя, что «момент» миновал, не проявив сути, не напомнив, в этой связи, о чем-то очень важном. А дядя продолжал на мистической, так сказать, ноте:
- Достоевский — мой основной источник — ощущал перед припадком неземное просветление.
- Может быть, демоническое, — бросил Петр Романович задумчиво. — Его сын Алексей умер от наследственной эпилепсии.
- У нас в роду не было! Мы с покойным Романом вспоминали, вычисляли.
- Значит, со стороны Ольги.
- Стоит ли впутывать генетику? Я ознакомился с самыми различными доктринами и пришел к выводу: бесовство, как и благодать, может поразить неожиданно, незаслуженно, даже ребенка. — Дядя искоса, вверх взглянул на распятие. — Он будто бы исцелял.
Племянник спросил:
- А кто исцелил Ипполита?
- Еще одна тайна. Однако — бес вышел, надеюсь, навсегда. — Адвокат закрыл тему. — Возвращаясь к нашим баранам, замечу, что Валерий Витальевич на роль твоего «Старика» тоже не годится: он любил свою жену и — прими к сведению — продолжает ее любить.
- Дядюшка, у тебя слишком старомодный взгляд на вещи. Любовь сексу не помеха: твой сын рассказал, очевидно со слов Вари, как владелец заведения познакомился со стриптизеркой.
- Как?
- На улице. Почувствовал неодолимое влечение к юному телу. престарелый царь Соломон! — не удержался и философ от сарказма. — Тебе это ничего не напоминает?
- В каком смысле?
- Четвертое июля девяностого года, Мастер с Маргаритой у Патриарших прудов.
- Ты говоришь такими загадками.
- Какими говорил Подземельный и из-за каких погиб.
- Он видел Ангелевича с нашей Маргаритой? — дядя обомлел.
- Ее не рассмотрел.
- Откуда тебе известно?
- Во-первых, он вовремя не отреагировал, в Ялту укатил. Во-вторых, память у медика неплоха — но неточна, я убедился.
- Петр, помилуй! Аналитик — сдвинувшийся на научном прогрессе, безобидный чудак.
- Безобидные чудаки не создают процветающих притонов.
- Да откуда сведения? Что конкретно и кому говорил Подземельный?
- Мне. Конкретно: «Иду я вечерком мимо Патриарших, а на лавочке возле памятника сидят Мастер и Маргарита». Я поинтересовался у медика насчет симптомов белой горячки, а он захохотал: «Грешная наша природы груба и непредсказуема: гони ее в дверь — влезет в окно. и у женатиков и у женихов»
Адвокат повторил заинтригованно: — «И у женихов». Павел и... — жестом отрубил возражения. — Девять лет назад женихов было двое. Одного я видел только что, перед приходом к тебе.
- Призрак Павла? — уточнил Пет Романович с мучительной иронией.
- Его друга во плоти. Я входил в тоннель, кто-то шел впереди, дошел до ступенек подъезда и вдруг поворотил назад. При свете фонаря — Игорь. Пробежал мимо меня на улицу, кажется, не заметив.
- И ты не окликнул?
- Если честно — испугался. сам не знаю чего. прижался к стенке в тоннеле. Он был как больной, лицо больное.
