Кроме Жуайе, никому не известно о том, что Эмиль живет в Сен-Море. Но за Жуайе могут вести наблюдение. Поэтому вечером 9 января он назначает свидание в кафе «Каскад». Сидя в углу зала за рюмкой анисовки, Бюиссон неожиданно говорит ему:
— Я хорошо все обдумал и теперь знаю, как мы будем действовать.
— Как, Эмиль?
— Ты узнаешь об этом позднее. Я хотел только сказать тебе, что операция назначается на одиннадцатое января. Ты приедешь сюда на машине в семь часов утра. Двое других тоже будут с тобой.
— Черт! — вздыхает Жуайе. — В такую рань!
Выйдя из подворотни, Бюиссон пересекает широкий тротуар и подходит к черному «пежо», остановившемуся перед кафе «Каскад». Он садится на заднее сиденье.
— А где остальные?
— Сейчас придут, — говорит Жуайе. — Они зашли в бистро выпить сока.
Бюиссон молча достает кольт и проверяет оружие. Вскоре появляются Лубье и Лабори. Лубье садится спереди, рядом с Жуайе, Лабори — на заднее сиденье рядом с Бюиссоном.
Жуайе включает зажигание и направляется в сторону Шамони.
В то же самое время Роже Гумони, директор Депозитного банка, допивает кофе, размышляя, стоит ли ему брать с собой пистолет МАВ 7,65.
Старший кассир Феликс Санту вскакивает с постели и бежит в ванную комнату.
Восемь часов десять минут. На улице еще темно. «Пежо» останавливается неподалеку от входа в старый банк: из машины выходят трое мужчин и идут в сторону авеню Жана Жореса. Машина сворачивает на улицу Пьера Реноделя и останавливается у входа в проход, по которому пойдут инкассаторы.
Бюиссон, как всегда, абсолютно спокоен. Его сердце бьется немного быстрее обычного, но причиной тому является не страх и не тревога, а охватывающая его в подобные минуты экзальтация. Это волнение напоминает отчасти то состояние, когда он впервые ложится с женщиной в постель.
Он стоит у края тротуара, наподобие человека, поджидающего такси, повернувшись спиной к фасаду нового здания банка. На самом деле он прислушивается к звукам шагов со стороны строящегося здания.
Лубье стоит перед дверями старого банка, словно нетерпеливый клиент, ожидающий его открытия. Лабори неподвижно застыл в нескольких шагах от входа в проход, по которому пойдут двое инкассаторов.
* * *
На улице холодно и по-прежнему темно. Это на руку злоумышленникам, которые в случае неудачи могут уйти незамеченными. По крайней мере, возможные свидетели вряд ли смогут их описать.
Неожиданно за спиной Эмиля раздаются голоса и удаляющиеся шаги. Он резко поворачивается, напоминая свирепого, готового к прыжку хищника.
Он бесшумно устремляется следом за двумя силуэтами, пересекающими авеню. Согласно сведениям Лубье, невысокий человек с чемоданом в руке — это кассир. Другой человек держит правую руку в кармане пальто — это директор банка. Эмиль представляет, как он сжимает пальцами рукоятку пистолета, и мысленно жалеет беднягу. Что может этот несчастный против него? Он даже не успеет вынуть оружие…
Приближаясь к служащим банка, не подозревающим об опасности, Эмиль Бюиссон мысленно отмечает, что директор не тот тип, который будет стрелять через карман, так как не захочет портить пальто.
* * *
В данный момент оба служащих идут вдоль старого здания банка, внутри которого уже горит свет. Они проходят мимо Лубье, нервно дергающего за ручку еще закрытой двери банка, не обращая на него особого внимания.
Бюиссон находится в четырех метрах от них и с облегчением вздыхает, когда служащие проходят мимо главного входа, в противном случае у него и его сообщников не хватило бы времени…
Бюиссон ускоряет шаг и настигает инкассаторов в узком проходе.
* * *
Неожиданно кассир останавливается перед маленькой дверью, предназначенной для специального пользования. Директор стоит сзади него, когда раздается резкий и властный голос Бюиссона:
— Не двигаться! Руки вверх!
Роже Гумони оборачивается и с изумлением смотрит на маленького человека с черными глазами, направившего на него свое оружие. Он не знает, с кем имеет дело, и пытается вынуть пистолет.
Раздается выстрел. Роже Гумони чувствует сильное жжение в животе, почти безболезненное. Раздается второй выстрел. Внутренности Гумони словно зажаты мощными стальными тисками. Задыхаясь от боли, не способный издать ни звука, Роже Гумони падает на землю, свернувшись, словно эмбрион в чреве матери.
Услышав выстрелы, в проход влетает Лабори, чтобы оказать помощь Эмилю, но он опоздал. Бюиссон уже разрядил обойму в Феликса Санту, кассира. И не успел еще раненый рухнуть на землю, как Бюиссон вырывает из его рук чемодан.
Бросив последний взгляд на неподвижные тела жертв, Бюиссон устремляется к машине, на ходу приказывая Лабори:
— В тачку! Уходим.
* * *
Лубье уже занял место рядом с Жуайе, готовый стрелять в любую секунду. Лабори и Бюиссон быстро забираются на заднее сиденье, и машина тотчас же отъезжает.
Случайные прохожие, оказавшиеся невольными свидетелями этой сцены, забились в подворотню либо легли навзничь на тротуаре.
Черный «пежо» свернул с улицы Пьера Реноделя на улицу Жозефины и скрылся из вида.
Восемь часов тридцать одна минута. В салоне машины Бюиссон открывает чемодан и заглядывает внутрь, оценивая добычу на глаз.
— Здесь около четырех миллионов, парни, — говорит он удовлетворенным тоном. — Я думал, что в таком здоровенном чемодане будет больше.
Он почти не ошибся: в чемодане оказалось четыре миллиона двести тысяч франков и еще сто тысяч в ценных бумагах.
Откинувшись на подушки, чувствуя головку Иветты на плече, Эмиль просматривает газеты, принесенные горничной.
В то время как пальцы Иветты гладят его грудь под полосатой пижамой, Эмиль с раздражением читает о подробностях нападения, о смехотворных показаниях очевидцев, о расплывчатых и осторожных заявлениях комиссара префектуры полиции Фридриха и его помощника инспектора Нузея.
— Все хорошо? — спрашивает Иветта, плотнее прижимаясь к нему.
— Хорошо, — говорит Бюиссон. — В любом случае нам лучше сменить отель и прекратить на время всякие сношения с остальными.
— Жаль, Эмиль, здесь так уютно, — вздыхает Иветта.
Ее любовь к Эмилю стала еще сильнее, после того как он рассказал ей о своем детстве. Они лежали в постели, расслабленные после любви, и неожиданно она спросила его:
— Дорогой, почему ты не живешь как все, честно и спокойно?
Эмиль молча закурил сигарету, немного отодвинулся от нее и, устремив взгляд в потолок, начал свой рассказ:
— Мой отец постоянно избивал мою мать, которая не умела защищаться. Она только кричала и звала на помощь, но никто не откликался, так как вокруг происходило то же самое. Только мой старший брат Жан-Батист, прозванный Нюсом, и я приходили к ней на помощь. Мне было шесть лет, но я изо всех сил впивался в ногу отца, так что он, накачавшись вином, не мог устоять на месте. Свалив его на пол, Нюс бил его по черепу ковшом, пока тот не терял сознание. После этого мы спокойно шли спать.
Разумеется, мы не всегда одерживали над ним верх и иногда нам здорово доставалось…
Надо сказать, что моя мать рожала прямо на кухне, а акушерками были мы с Нюсом. Мы кипятили воду, мать сама обрезала пуповину, а мы мыли младенца. Пятеро из ее детей умерли во время родов.
Поскольку отец никогда не приносил в дом денег, эта обязанность легла на Нюса и меня. Нюс научил меня сначала воровать в лавках. Когда мы входили в магазин, Нюс отвлекал торговку, а я пробирался под прилавок и крал продукты, а также опустошал ее кассу.
Моя мать умерла в семнадцатом году, когда Нюс дезертировал из армии. К тому времени она совершенно выжила из ума. Я был очень рад возвращению брата, и тогда мы поклялись быть вместе до гроба.
* * *
Несколько дней спустя Бюиссон переезжает в отель «Лягушка» в Сен-Врене, к старому Жоржу, другу Анри Болека. Здесь он узнает, что столяр Дезалле, нечаянно подавший Грожану идею ограбления банка в Шампини, был найден повешенным в своем доме. Его, как и других рабочих, занятых на строительстве нового здания банка, неоднократно вызывали на допросы в судебную полицию. Его нервы не выдержали. Осознав, что Грожан воспользовался его болтливостью, мучаясь угрызениями совести и страхом перед тюремным заключением, он покончил с собой.
Бюиссон понимает, что полиция, допросив родственников Дезалле, рано или поздно выйдет на Грожана. Отныне это только вопрос времени. Если бы Бюиссон мог, он уехал бы с Иветтой на юг Франции, а оттуда в Италию. Но у Эмиля нет средств на это путешествие. Из миллиона, доставшегося ему после налета в Шампини, у него осталось всего лишь двести тысяч франков.
