— Не надо, и так хорошо!
Скамейку обустраивать не стали. Но вот подходы к ней окультурили, понасыпали на тропинки щебень. А зимой разгребали тропу даже в самый большой снегопад. Никогда не знаешь, когда Сталин пожелает прогуляться к скамейке. Выйдет во двор, а любимое место не прибрано! Непорядок!
Абакумов обратил внимание на то, что рядышком с лавочкой стояла теперь небольшая урна в форме каски гитлеровского солдата, выкрашенная в черный цвет. В такой мусоросборник даже плюнуть большое удовольствие. А темно-красными осколками гранита на фоне белого щебня было выложено солнце, — весьма искусная работа. Вряд ли Сталин высоко оценил подобное художество, но любому приятно осознавать, что его охрана талантами не обделена.
Остановившись в нескольких метрах от скамьи, Сталин концом трубки показал на верхушки елей и сказал:
— Вчера вот там я видел филина. Для этих мест редкая птица…
— И очень осторожная, товарищ Сталин.
— А меня совершенно не боялась, — с некоторой гордостью усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Я пятнадцать минут за ней наблюдал. Потом она что-то прокричала и улетела в лес.
— Красивая птица, — живо согласился Абакумов. — В Ростовской области их очень много.
Иосиф Виссарионович понимающе кивнул. За два года до войны Абакумов получил назначение на должность начальника НКВД Ростовской области, откуда и был переведен в Москву.
— Да, мне приходилось там бывать. В Ростове природа богатая.
Развернувшись, Сталин посмотрел на Абакумова. Тот почти на голову был выше Верховного, но сейчас воспринимал свои физические данные едва ли не как недостаток. Будь его воля, так он скукожился бы до мелкой монеты и лег бы под ноги Хозяину.
Присаживаться на скамью Сталин не спешил, не замечая неудобства, которое испытывал Абакумов, продолжал рассматривать его.
— Виктор Семенович, вы можете мне сказать, куда поехал Рузвельт после Ялтинской конференции?
— Да, товарищ Сталин, — уверенно кивнул Абакумов. — После Ялтинской конференции он направился в Египет. Там его ожидал тяжелый крейсер «Куинси».
— Вот как? — удивленно протянул Верховный. Сунув трубку в рот, он затянулся табачным дымом. Выпустив серую невесомую струю через мясистый нос, сдержанно поинтересовался: — Что же он там делал? Решил погреться после Ялты?
Показав Абакумову трубкой на скамейку, Сталин сделал несколько неторопливых шагов и сел в самый центр, вопреки обыкновению, предоставив собеседнику краешек. Абакумов сел, слегка подтянув на коленях брюки. Сидя, он почувствовал себя гораздо увереннее, терялось физическое преимущество, которое было видно в тот момент, когда они стояли рядышком.
— По нашим оперативным данным, эта поездка была запланирована заранее. На крейсере его уже ждали.
— И с кем же он там встречался?
— В течение трех дней, с 12 по 15 февраля, он встретился с египетским королем Фаруком, императором Эфиопии Хайле Селассие и королем Саудовской Аравии Ибн Саудом, — без запинки доложил Абакумов.
Похвастаться хорошим образованием он не мог, однако обладал цепкой памятью, которая и занесла его на самую вершину власти.
— Кхм… Значит, он встречался с арабами. Интересную политику ведет господин Рузвельт. И о чем же он с ними разговаривал?
— По нашим данным, разбирался сионистский вопрос.
— И кто же был инициатором встречи?
— Король Саудовской Аравии. — Слегка улыбнувшись, Абакумов добавил: — Прежде он никогда не покидал пределы своего государства, а для Рузвельта решил сделать исключение. Как настоящий бедуин, он велел разбить шатер прямо на палубе крейсера.
Сталин весело рассмеялся. Подобных чудаков встречать ему не приходилось.
— А что Рузвельт?
— Президент стал объяснять, что для короля приготовлена шикарная каюта, всецело соответствующая его высокому статусу. Но Ибн Сауд наотрез отказался спать в ней, сказав, что вождю бедуинов пристало спать только на открытом воздухе или под пологом шатра.
— И о чем же они разговаривали?
— По нашей информации, Рузвельт хотел убедить Ибн Сауда дать согласие на переселение нескольких десятков тысяч евреев из Европы в Палестину.
— Вот как? — повернулся Иосиф Виссарионович к Абакумову. — Забавно. Как бы я хотел присутствовать при этом разговоре. И что же он ему ответил?
— Король бедуинов категорически отказал. Разговор между ними происходил очень долгий, и у нас есть данные, что каким-то образом король сумел перетянуть на свою сторону Рузвельта. Ибн Сауд остался доволен результатами переговоров, а в конце беседы даже сказал: «Мы, арабы, уже две тысячи лет знаем о евреях то, о чем вы стали догадываться только после двух мировых войн».
— Прямо так и сказал? — невесело хмыкнул Иосиф Виссарионович.
— Да, товарищ Сталин, — тотчас подтвердил Абакумов. — Сказано это было при множестве присутствующих. Информаторы сообщают, что Рузвельт испытывает к королю Саудовской Аравии симпатию.
— Хм… Оказывается, Ибн Сауд не такой простак, каким может показаться…
— В делах политики король непреклонен.
В пяти метрах от скамейки была устроена кормушка для синиц с вырезанным окошком, и птицы, соблюдая очередность, залетали вовнутрь, чтобы полакомиться салом. При этом они не суетились, не слышно было даже писка. Абакумов невольно улыбнулся, подумав о том, что в Кунцеве даже птицы умеют соблюдать должный порядок.
— Что было дальше?
— Далее Рузвельт пообещал Ибн Сауду, что он как президент Соединенных Штатов не предпримет никаких враждебных действий по отношению к арабскому народу.
— Вот даже как. — Сталин вытащил трубку изо рта. Некоторое время он сжимал ее в ладони, обмозговывая услышанное, после чего вновь повернулся к Абакумову. — Насколько мне известно, у Рузвельта имелось соглашение с сионистами?
— Именно так, товарищ Сталин. У нас есть информация из очень достоверных источников, что Рузвельт полностью обязался всячески содействовать сионизму — официальным порядком, частным образом и даже по собственному убеждению.
— Получается, что он нарушил эти договоренности?
— Выходит, что так, товарищ Сталин.
Иосиф Виссарионович осуждающе покачал головой.
— Для человека его уровня и политического опыта это непоправимая ошибка. Как же он этого не понял?
— Скорее всего Рузвельт просто недооценивает существующую угрозу. Мы не исключаем вероятности, что Ибн Сауд предложил ему более конкретные вещи, например, доступ к арабской нефти. Это гораздо более существенные моменты, чем предполагаемая угроза.
На соседней аллее, спрятанной от взора густыми зарослями можжевельника, Абакумов рассмотрел движение, это охрана, взяв в кольцо беседующих, обходила территорию по периметру. Угроза отсутствовала, но инструкции следовало исполнять в точности.
— За время наших встреч с Рузвельтом я успел немного его изучить. Его можно убедить, если аргументы действительно будут сильными. По возрасту он приблизился к тому рубежу, когда уже грешно чего-то бояться. Он всерьез считает, что самое большое, что ему грозит, так это поражение на предстоящих выборах. Ведь за его плечами четыре президентских срока, вот он и перестал воспринимать опасность должным образом. А вы как считаете?
— Я полностью разделяю ваше мнение, товарищ Сталин! Я даже думаю о том, что ему грозит смертельная опасность. У меня имеются серьезные основания так думать. — Собравшись с мыслями, Абакумов продолжил: — После обещания, данного Рузвельтом королю Саудовской Аравии, его секретарь Гопкинс немедленно покинул переговоры, заперся в своей каюте и больше не выходил. А через три дня сошел в Алжире. Он даже не пожелал встречаться с Рузвельтом и через третье лицо известил президента, что не желает более находиться в его обществе и доберется до Америки другим путем.
— Вот оно как… Я прекрасно помню этого Гопкинса. Во время ялтинских переговоров он был буквально тенью Рузвельта. Да-а… Что я могу сказать? У Рузвельта отсутствует порядок в делах. Попробовал бы кто-нибудь из моих секретарей учудить что-нибудь подобное, так сразу получил бы десять лет без права переписки! — с иронией заявил Сталин. — При случае я посоветую Рузвельту, как нужно поступать в подобных случаях. — Немного помолчав, вождь задумчиво продолжил: — Хотя у меня есть основания предположить, что он просто не дотянет до Потсдамской конференции. — Хмыкнув, Верховный добавил: — Если бы ему, как мне в свое время, пришлось бы бороться с правыми и левыми уклонами в партии, то он не относился бы тогда наплевательски к подобным проступкам. А какие у вас будут соображения по этому вопросу?
— Я проанализировал всю имеющуюся информацию, и мое мнение таково… Рузвельт ведет себя крайне беспечно, он недооценивает всю сложность ситуации и слабость собственного здоровья.
