Комнатка убрана с той же дешевой экзотикой, начавшей уже надоедать: большая постель под балдахином – Мазур плохо помнил такие детали, но у него засело в памяти, что у китайских кроватей балдахинов вроде бы не имелось – деревянные статуэтки по углам (львы, бегемоты, пузатые веселые монахи), ажурный сиреневый фонарь под потолком...
Девица, старательно семеня, обогнула его, прошла к кровати, откинула розовое атласное покрывало и поклонилась ему, сложив ладошки перед грудью.
– Очень мило, – сказал Мазур, чтобы не стоять дурак дураком. – А по-русски ты, значит, совсем не умеешь?
Она таращилась на него с деланным недоумением. Беспомощно пожала плечами, прощебетала, глядя в глаза столь же невинно и открыто, как выступающий перед избирателями политик:
– Скоса мов акаримаси...
– Понятно, – кивнул Мазур. – Китай, значит? Чина?
– Чина, Чина! – улыбаясь во все сорок четыре зуба, заверила гейша. – Китай, Китай...
И, опустившись перед Мазуром на колени, нацелилась развязать шнурки на его туфлях.
Как ни была приятна эта процедура сердцу любого мужика, Мазур никак не мог позволить сейчас, чтобы с ним этакое проделали: не хватало в самый ответственный момент остаться босиком, кинуться за кем-нибудь в погоню, пятками шлепая...
– Э нет, подожди. – Мазур бесцеремонно поднял ее под микитки, поставил на ноги. – Русскому человеку нужно не ботинки снимать, а выпить первым делом предложить...
– Выпить-выпить, моя это понимай! – промурлыкала она, проворно извлекая из черного лакового шкафчика поднос с графином и теми же пиалушками.
– Сакэ? – спросил Мазур, снова внутренне передернувшись при одном воспоминании о горячей водке.
– Сакэ-сакэ! – заверила гейша, разливая по пиалушкам.
– Подожди, – сказал Мазур, садистски осклабясь про себя. – Выпить мы тоже успеем, радость моя, жемчужина Китая... Давай-ка я на тебе пока проверю свое знание китайского. Зря я его шесть лет долбил, что ли? Мне ж с настоящей китаяночкой поговорить охота на ее собственном наречии...
Естественно, он говорил все это по-русски, доброжелательно ухмыляясь – и видел, как на лице у нее мелькнула тревога. Вряд ли знатоки китайского толпами бродили по здешним коридорам – и вряд ли, буде таковые отыщутся, они брались беседовать с гейшами на их «родном» наречии. Не за этим сюда приходят, знаете ли...
– Итак... – сказал Мазур, притворяясь, что не замечает ее растущего смущения. – Катана вакадзаси тэнто, джоу-до аригато, бака-нака-тодэс, вакаранай?[2]
Гейша мрачнела на глазах, улыбка пропала напрочь.
– Ну, что молчишь? – безжалостно продолжал Мазур. – Только не притворяйся, будто у меня плохой выговор. Не то заведение кончал, учили нас неплохо, знаешь ли... – Он подошел вплотную и, крепко ухватив девушку за локоть, прикрикнул: – Ты мне не молчи тут, как партизанка в гестапо! Живо отвечай, косоглазая! – Он незатейливо изображал подвыпившего и потому переменчивого в настроениях нахала. – Иводзима рё, бу, микадо вакаранай, вассё-вассё, хэнь хао, сулянчжень тунчжи? – И, резко переменив интонацию, рявкнул: – Тебе что, в лоб заехать, паршивка?
– Не надо, пожалуйста! – вскрикнула она совершенно инстинктивно, отшатнувшись.
– Ага, – сказал Мазур с довольным видом. – Ты кого хотела наколоть, бикса дешевая? Да я из тебя, китаянка липовая, сейчас эскимоску сделаю... То бишь нос по морде раскидаю...
– Не надо! – попросила гейша с полными слез глазами. – Я, правда, по-китайски ни словечка...
– А я что говорю? – с довольным видом констатировал Мазур сей очевидный факт. – И вот за это я пятьсот баксов выложил? – Он стоял посреди комнаты, грозно подбоченившись. – Да я из тебя сейчас сасими сделаю...
Гейша захныкала, всем видом показывая, что она удручена и ужасно сожалеет – но не она же сама все это выдумала, не виноватая она...
– Зови вашего паршивого менеджера или как он в этом заведении зовется, – полностью захватив инициативу, распорядился Мазур. – Тогда все плюхи, что тебе причитаются, ему и достанутся... Что, не поняла? По-китайски растолковать, мать твою?
Она с убитым видом подошла к столику и нажала какую-то кнопочку, замаскированную под крохотный бронзовый домик.
– А теперь брысь в угол, и сиди там, как китайская мышка! – цыкнул Мазур.
В дверь уже постучали, и она тут же распахнулась. Вполне возможно, вошедший и не узнал Мазура с ходу, в полумраке – но Мазур-то его прекрасно узнал. И, перехватив за кисть, по всем правилам отправил через комнату головой вперед, поддав попутно, в полете, носком туфли под печенку.
– Какая встреча, и кто к нам пришел! – расплылся он в улыбке, быстренько ощупав лежащего и убедившись, что оружия при нем нет. – Господин Чжао, он же, ежели прозаически, вовсе даже Ермек Уразбаев, бывший советско-подданный, а ныне непонятно кто... Ну, вставай, зараза, говорить будем...
Чжао-Ермек поднялся на ноги, охая и постанывая.
– Ну, не скули, – ласково сказал Мазур. – Погладили тебя чуток, только и всего... Ты хоть понимаешь, гнида, китаец самозваный, что с тобой за такие спектакли господин Гвоздь сделает, и на сколько кусочков он тебя разрежет о п о с л я?
– Кирилл Степанович! – в полном расстройстве чувств воззвал мнимый китаец. – Ради бога, не порите горячки! Мы вполне можем договориться, как разумные люди, без этой долбаной братвы...
– Как выразился бы какой-нибудь Дюма, интрига завязывается, – ухмыльнулся Мазур. – Ты меня и по имени-отчеству знаешь? Совсем интересно... – Он подумал, что согласно диспозиции следовало бы уже давно постучать Гиге в стену, но решил повременить и попробовать выдоить что-нибудь исключительно для себя: – Чует мое сердце, что нам с тобой необходимо поговорить по душам...
– Да я со всей душой! Только не здесь же... Давайте мы с вами пойдем...
Дверь распахнулась, как от хорошего пинка. Мазур ничего не успел понять умом – но рефлексы, воспитанные многолетней работой сработали сами, и он, едва завидев смутный силуэт в дверном проеме, застывший в характерной позе, прыгнул в сторону прямо с того места, где стоял, перекатился, прикрываясь кроватью, на лету выхватывая пистолет...
Два шипящих хлопка – и Чжао-Ермек, подломившись в коленках, грохнулся на пол во весь рост. Мазур приподнялся было, ловя на прицел стрелявшего – но, опять-таки р е ф л е к с а м и опознав характерный взмах руки, вновь упал, прижался к полу, закатился под огромную кровать с толстенными мягкими причиндалами, способными кое-как защитить от разрыва летящей гранаты...
Он все правильно сделал – вот только ошибся насчет гранаты. Грохнуло в несколько раз посильнее, чем обычно бахает обычная граната, белая слепящая вспышка была столь яркой, что от нее заломило закрытые глаза. Второй разрыв раздался уже в коридоре, снова слепяще-белая вспышка, невероятный грохот...
Мазур вскочил, метнулся к двери. Перед глазами еще маячили странные фигуры, мельтешили светлячки – но он кое-как мог рассмотреть коридор. Выскочивший из соседней комнаты Гига с пистолетом наготове растерянно водил туда-сюда головой и стволом.
Парочка дверей распахнулась, высунулись перепуганные пьяные физиономии. Поблизости истерически кричала женщина, что-то со звоном разлеталось вдребезги, то ли стекло, то ли фарфор, судя по всему, разворачивалась настоящая, ядреная паника...
Бросив взгляд на неподвижное тело, Мазур убедился, что врач тут бесполезен, а в качестве источника информации мнимый китаец может служить исключительно ангелам либо чертям, смотря где его сейчас регистрируют по ту сторону бытия. И побежал к лестничному маршу, уже зная наперед, что погоня будет бесполезной. В коридоре стоял едкий химический запах, что-то противно хрустнуло под ногой – остатки шоковой гранаты, надо полагать.
Гига топотал следом.
– Степаныч, нужно уходить! – пропыхтел он, поравнявшись с Мазуром. – Разворошили гадюшник...
Мазур и сам понимал, что пора смываться. Он спрятал пистолет под мышку, торопливо пригладил волосы, и они, стараясь шагать медленнее, спустились в вестибюль. Мимо них озабоченно промчались наверх два фальшивых китайца в черных смокингах, очень уж рослые и широкоплечие для лакеев – вышибалы, скорее всего. Но их лично пока никто не подозревал в чем-то неприглядном – и они двинулись к выходу, замешались в кучку обеспокоенных посетителей ресторана, высыпавших из ярко освещенного зала. Паника уже раскручивалась, как внезапно освободившаяся мощная пружина: визжали женщины, падала посуда, и кого-то торопливо вели к выходу телохранители, по-волчьи сосредоточенно зыркавшие на окружающих, и кто-то орал насчет террористов, а кто-то насчет разборок...
Швейцара при двери уже не было – и они выскользнули наружу, в ночную прохладу, направились к машине, старательно делая вид, что они тут люди случайные и к заведению не имеют ровным счетом никакого отношения.
«Мерседес» сорвался с места, визгливо прошелестев шинами на крутом повороте.
