– Я сужу по его возможностям.
– Это Красильников предоставил Диспетчеру ваш контактный номер?
– Да, контакты дал Роман.
– С вашего согласия?
– Это был разовый контракт. Но потом Диспетчер еще раз вышел на меня. Самостоятельно, без ведома Романа. И я понял…
– Что Красильников вам больше не нужен в качестве нанимателя?
– Да, – после паузы сказал он. – Я понял, что он более мне не нужен.
Игнатьев задал еще несколько вопросов по теме коммуникаций с неким Диспетчером. Затем, поняв, что ничего нового сверх того, что узнал, что было написано в досье, не выяснит, прекратил допрос.
Он уже собирался дать знать Арцыбашеву, что охранники могут увести заключенного, когда тот вдруг подал голос:
– Гражданин начальник, разрешите вопрос?
Николай Федорович удивленно приподнял бровь.
– У вас вопрос? Или просьба?
– Вопрос… Просьб у меня давно никаких нет.
– Можете задать свой вопрос.
«Бывший человек» уставился немигающим взглядом на гэбиста. Игнатьеву показалось, что в этом взгляде – на какой-то момент – появилось что-то живое, что-то человеческое…
– Этот парень… он еще держится?
– Какой парень? Про кого вы спрашиваете?
– Про того, кто должен сделать мою работу. Про моего двойника.
– Откуда вы это взяли? – сухо поинтересовался Игнатьев. – Вы сказали чушь… Но я хочу знать, как вам такое вообще могло прийти в голову.
– Меня держат здесь уже полгода… Выспрашивают о каждом прожитом мною дне. Вызнают о моих знакомых, сослуживцах, связях… И сам я все еще живой; сижу вот, разговариваю с вами.
«Ты не только бывший человек, но и бывший Номер Один, – подумал про себя Игнатьев. – Не мне решать, какова будет твоя дальнейшая судьба и где ты проведешь остаток жизни. Но если что-то случится с тем, о существовании которого ты догадываешься, о котором ты пытаешься расспросить, то и ты не задержишься на этом свете и одного лишнего дня…»
– Допрос закончен! – громко произнес он. – Можете увести заключенного.
Полковник Игнатьев в сопровождении поджидавшего его в шлюзовом помещении сотрудника из Управления «А» выбрался из бункера на площадку. Утренний воздух показался ему удивительно чистым и вкусным, как родниковая вода. Даже здесь, за высокой стеной, ощущался запах пробуждающейся природы; пахло оттаявшей землей, молодой травкой, набухшими почками…
Не хотелось думать, что в этот пригожий апрельский день может случиться что-то опасное, что-то нехорошее. Но не думать об этом не получалось.
– По коням, – распорядился Игнатьев, усаживаясь в поджидающий его на площадке джип. – Возвращаемся на Лубянку.
К этому моменту в высоких инстанциях все еще не было принято решение по митингам в Москве и Астрахани. Во всяком случае, ему, полковнику Игнатьеву, руководителю СВОГ ФСБ, сообщений об отмене или запрете сегодняшних протестных мероприятий пока не поступало.
21 апреля
Москва, ЮВА, район Марьино
Я сижу в салоне микроавтобуса, припаркованного во дворе одного из многоэтажных зданий неподалеку от станции метро «Братиславская».
На часах четверть второго пополудни; погода переменчива, как и мое настроение.
Я чувствую себя неважно. Может, сказываются недосып и навалившаяся усталость, может, нервы разгулялись; возможно, давит ответственность. Мне становится то холодно, зябко, и тогда я кутаюсь в плед, то, наоборот, бросает в жар. Через тонированное стекло открывается вид на Братиславский парк с горкой, смахивающей на пирамиду, с проложенными вокруг искусственного пруда дорожками, по которым прогуливаются в этот прохладный, но солнечный весенний день мамы с колясками, парочки и собачники со своими четвероногими любимцами.
Мы находимся здесь, в указанной нам точке, с одиннадцати часов. Мы – это я и мой помощник Ботан. Голова тяжелая, несвежая; в глаза как песка насыпали; я каждые две-три минуты клюю носом, но глубокий сон ко мне не идет.
Стоит только задремать, как перед глазами возникает одна и та же картинка. Неведомая, неподвластная мне сила возносит меня на парковую горку, которая в моем сне превращается в мегалитическую пирамиду майя или ацтеков. Превращается, трансформируясь, в одну из тех мрачных, огромных, таинственных пирамид, что использовались в ходе древних мистерий, когда жрецы культа убивали двуногих, дабы умилостивить человеческими жертвоприношениями каких-то своих богов.
Я стою на площадке, на юру, открытый всем взорам, на самой вершине. В отличие от древних жрецов, одет не в звериную шкуру, а в современный деловой костюм; мою голову украшает не диковинный убор из перьев, а спецназовская шлем-маска; в моей руке зажат не ритуальный нож, а снайперская винтовка с оптическим прицелом.
Внизу, у подножия пирамиды, раскинувшись, расплывшись так далеко, сколько видит глаз, колышется человеческое море. Отдельных людей, отдельных лиц в этой толпе не разглядеть; слышен слитный гул, временами даже рев толпы, из которой ветром до меня доносит отдельные выкрики: «До-олой!.. Свободу!.. Гады!.. Воры!.. Враги!.. Долой!..»
Но уже вскоре все эти голоса, поддавшись какому-то новому импульсу, еще более страшному и безжалостному, стали скандировать одно и то же:
«Убей! Убей!! Убей!!»
Я, видя себя со стороны – и понимая, что на вершине этой горы стою именно я, «Номер Один», что толпа, осознанно или нет, но обращается, молит, взывает именно ко мне, – замечаю, как человек в костюме и шлем-маске, вскинув винтовку, начинает выцеливать кого-то – прямо в этой толпе.
Наконец слышится негромкий звук выстрела. Из дула винтовки – оно на мгновение (во сне все происходит очень быстро) увеличивается до размера жерла крупнокалиберного башенного орудия – вырывается тугое облако дыма – пуффф…
Это облако пороховых газов, в свою очередь, превращается в дорожку, в мерцающую серебристыми блестками полосу.
А далее…
Далее, за те две или три секунды, что летит пуля к цели, эта дорожка, меняя свой цвет с серебристого на золотой, потом на оранжевый, а в конце на багровый, кровавый, ложится, разматываясь, через весь огромный мегаполис… И выхлестывается уже кровавым потоком на Красную площадь с собором Василия Блаженного, чьи купола набухли, окрасились алым, а затем упирается в Спасские ворота Кремля – запертые сейчас, они служат преградой для этого потока.
Последнее, что я вижу, это дрожащая болезненным маревом, неверная, призрачная, истончающаяся, но каждый раз прочитываемая мною прежде, чем пропасть вместе со сновидением, надпись на мрачном, с багровыми прожилками, небе:
САКРАЛЬНАЯ ЖЕРТВА.
Я с усилием провел ладонями по лицу раз и другой, изгоняя остатки этого странного, прилипчивого, кошмарного видения. У меня по-прежнему саднит левый бок; бронежилет спас меня от худшего, я отделался гематомой, и – предположительно – трещиной в одном из ребер.
– Серый, ты как? – подал голос сидящий впереди, в кресле водителя Ботан. – Как самочувствие?
– Я в норме.
– Вздремнул хоть сколько-нибудь?
– Да… покемарил немного.
– Как насчет перекусить?
– Есть не хочу. А вот от кофе не откажусь.
Ботан передал мне термос и кружку. Я налил себе горячий крепкий кофе, но не полную кружку, а половину. Стараюсь пить поменьше жидкости, потому что ситуация такова, что в любой момент меня могут дернуть. Я должен быть наготове, для меня еще ничего не закончилось.
– Какие новости у тебя, Ботан?
– Никаких, – отозвался напарник. – На нашем канале – тишина.
– Тишина, – эхом повторил я. – Значит, решение еще не принято.
Я вернул напарнику термос и кружку, после чего вновь закутался в плед. Борясь с сонным оцепенением и не желая повторения того кошмара, что преследует меня, стоит мне задремать, уже несколько часов, переключился мысленно на события минувшего вечера.
Я и сейчас не знаю, можно ли охарактеризовать случившееся в Северном Чертаново как неудачу, как провал. Или же, наоборот, это событие сыграло – и еще сыграет – позитивную роль в финальном раскладе. Скоро все выяснится. Совсем скоро.
Я около полугода прожил в чужой шкуре, надев на себя чужую личину. Первоначально, когда меня, выбрав из нескольких кандидатов, вводили на роль Номера Один, предполагалось, что кульминация событий произойдет в период со второй половины ноября по десятое декабря. То есть в тот период, когда оппозицией и теми серьезными людьми и структурами, кто за ней стоит, планировались массовые протестные мероприятия.
В октябре, когда уже я сам, выдавая себя за Антонова, встретился с одним человеком, о котором тот дал показания как о ближней связи Романа Красильникова, когда встретился с Ларисой Копыловой, фактически засветившись перед ней как тот самый Номер Один, через которого ее близкий приятель, партнер и любовник осуществлял исполнение поступающих к нему заказов, я и не предполагал, что «крупняка», того самого «дела на миллион», о котором поведал задержанный опергруппой ФСБ и помещенный на секретную базу суперкиллер, придется ожидать долгих шесть месяцев…
