Ознакомительная версия.
– Так и написано?
– Некоторые слова размыты, но так и написано.
Жабры ребенка не предназначены для моих матов…
Неся вчера Филиппову Лейбница, шел мимо…
– Филиппову?
Презервативы – в незаконченной прозе Нагибина, но не между нами…
Записку съешь перед тем, как оставить Тирану…
– Ты что-нибудь понял?
– А как же, – хмыкнул Валентин. – Кто-то в тайге помнит Филиппова. Может это наш немой, а?
Заимку увидели внезапно.
Расступились ели, с неба выпали солнечные лучи.
Сразу высветилась запущенная изба на широкой поляне, пыльные кусты дикой смородины. Метрах в пятнадцати от избы стоял крепкий сарайчик, окруженный густым облаком запахов, – собственно, пихтоварка. Рядом на солнцепеке мрачно чернел колесный трактор с прицепом.
И – никого.
– Крыша-то прохудилась, – хмуро заметил Сергей. Рюкзак он бросил на землю, неудобный венок прислонил к колоде для колки дров. – Видишь, доски сдвинуты? – Но смотрел Сергей не на крышу, а на дощатую дверь, плотно прикрытую, сильно удивило его, что из потрескавшейся кирпичной трубы тянуло дымком. – Один помер, – сумрачно подвел он итоги, – а у другого крыша поехала. Кто в такую жару топит печь? Трудно обустроить летнюю кухню?
– Может, много работы…
Сергей покачал головой.
Пересохший мох седыми неопрятными космами выбивался из пазов, перед крылечком валялись еловые поленья. Груда таких же сучковатых поленьев высилась перед сарайчиком.
Зной.
Редкие комары.
– Не вижу могилки.
– Какой еще могилки?
– Ну, не хранит же гегемон тело своего напарника в сарайчике…
– Тьфу на тебя! – Сергей суеверно сплюнул и, поднявшись на крылечко, потянул на себя дверь.
Чуть наклонившись вперед, они долго всматривались в избу – как в перегретую темную пещеру. В сумеречной ее глубине на низких широких деревянных нарах, почти касающихся кирпичной печи, лежал человек; на печи в закопченной алюминиевой кастрюле что-то еще побулькивало.
Спящий лежал навзничь.
Он был абсолютно гол. Борода над землистым лицом стояла дико, как веник. К ней даже мухи не подлетали, хотя в избе их было не мало. Тут же, на нарах, на расстоянии вытянутой человеческой руки стояла мятая жестяная кружка. Что было налито в нее, ни Сергей, ни Валентин не видели, но вряд ли вода. Судя по тяжелому специфическому запаху, воду в этой избе не пили.
– Ну, если по-человечески… – пожал плечами Валентин. – В общем, можно понять мужика…
И спросил:
– Это Кобельков? Или Коровенков?
– А я знаю? – неодобрительно отозвался Сергей. – Я этих своих гегемонов ни разу не видел, их для нас Серый нанимал. Вот вижу, что примат, но даже и в этом не уверен.
– Примат не примат, но печень себе он успел испортить.
– С чего ты взял?
– А взгляни на лицо? Где ты видел такие желтые, такие землистые лица? Или он у тебя китаец?
– Не должен бы…
– Ну вот, выходит, я прав. Перспективный тип. Такой в тюрьму всегда может сесть по хорошей, но садится все-таки по самой грязной статье. Посмотри внимательно. Даже на вид этому примату не дашь столько, сколько бы дал нормальный судья.
– Эй…
Сергей тонким прутиком пощекотал голый потный, почти до черноты загорелый живот:
– Эй, дядя…
Мужик застонал.
– Проснись, проснись…
Мужик почесал в жарком страшном паху, потом тяжело приоткрыл желтые опухшие веки.
– Не узнаешь?
Мужик приподнялся.
Он, конечно, еще плохо соображал, но сразу пошарил по голым нарам рукой, как бы вдруг устыдясь, как бы не желая выставлять себя в таком слишком уж голом виде, но никакой одежонки рядом не обнаружил.
– Ты Коровенков или Кобельков?
– А то не видишь? – недоброжелательно прохрипел мужик.
– Он еще проснулся, дай ему по ушам, – посоветовал Валентин.
Оставив бессмысленные попытки найти хоть какую-то одежонку, голый мужик пугливо прикрыл уши руками.
– Тебя тут бьют? – удивился Сергей.
– Ну, это… По-всякому… Я и сам не промах… А Кобельков, так тот совсем расшалился… Как кончилась горючка, так вакханок требует, догаресс… У нас молонья горючку сожгла, – растерянно почесал бороду гегемон. – Стояла емкость на самом берегу, а молонья в нее так и шаркнула!
Сергей и Валентин переглянулись.
Если на нарах сидит, рассуждая, Коровенков, значит, помер все-таки Кобельков. Но что может означать такое странное словосочетание – Кобельков расшалился? Как может расшалиться покойник? И для чего покойнику вакханки и догарессы?
Несмотря на бороду, которую, он мог расчесать только собственными скрюченными пальцами, Коровенков вблизи оказался не таким уж старым, просто обрамленное всклокоченной бородой лицо густо покрывали морщинки. А желтизна, Бог с ней, это дело для пьющего человека обычное; больше всего не понравились Сергею глаза. Похоже, нелады с печенью, прежде всего, отразились на глазах Коровенкова. Они у него были мутные и погасшие. Совсем нехорошие глаза. Если в них и вспыхивал какой-то интерес к происходящему, то тут же гас. Чистая патология, остаточные рефлексы. А о работе Коровенков, похоже, совсем забыл. По крайней мере, лапника перед пихтоваркой не наблюдалось и трактор был брошен прямо на солнцепеке. Ну да, конечно, горючка у них кончилась, молонья шаркнула, сожгла горючку… Может, она и по ним по самим шаркнула… После такого потрясения не хочешь, да начнешь гнать что-нибудь покрепче… Но куда он спрятал тело напарника?…
– Колись, Коровенков, – сурово сказал Сергей. – Где покойник?
– Ушел, – угрюмо ответил Коровенков.
Он все еще шарил руками вокруг себя, как паук, работающий вхолостую, но тщетно – никакой одежды не обнаруживалось. Зато рука наткнулась на мятую жестяную кружку и инстинктивно сжалась. Легко, без какой-либо дрожи в голых конечностях, Коровенков поднял кружку и сделал крупный глоток неимоверно вонючей жидкости, – неимоверно вонючей даже на том расстоянии, что отделяло Сергея от обнаженного примата.
– Куда ушел? – не понял Сергей, оглядываясь.
– Может, по воду…
– Ты что такое несешь? Зачем покойнику вода?
– А Кобельков не может глотать чистяк, желудок у него не принимает, – просто объяснил Коровенков. – Раньше принимал, а теперь – кранты! С одного глотка глохнет, как трактор, и видится ему рыба. Все рыба, рыба, все большая, не малая. А Кобельков на рыбу с кулаками, а она как закричит!
– Рыба?
– А ей чего? – презрительно прищурил припухшие веки Коровенков. Неизвестная жидкость подействовала на него живительно. – Кричать и не рыба может. Только Кобельков скис. Чистяк у него не идет. Стал драться.
Он ткнул желтым кулаком вниз:
– Видите?
Щелястый пол избы был грязен.
Его не то, что давно не мыли, его веником, наверное, ни разу не мели.
Зато на нешироком пространстве между порогом и только что протопленной печью под неровным слоем опилок, окурков, мелкой щепы слабо проступал силуэт, начертанный мелом. Похоже, здесь недавно лежал, скорчившись на грязном полу, человек. Безвольно лежал, не по живому откинув руки, а кто-то мелом старательно очертил его силуэт.
Ну да, догадался Сергей, труп Кобелькова… Где упал, там и валялся… А Коровенков, он, значит, насмотрелся в городе полицейских фильмов и для пущего порядка отметил положение трупа…
– Это он меня так.
Сергей и Валентин изумленно переглянулись.
– Ты погоди, Коровенков, – успокаивающе поднял руку Сергей. – Ты, наверное, еще не проснулся. Ты начни все с начала, все по порядку, как перед лицом закона, договорились?
Коровенков кивнул и сделал еще один глоток.
– Вот вы тут работали, правильно? – спросил Сергей.
– Правильно.
– Гнали пихтовое масло?
– И это тоже правильно.
– Ты и Кобельков?
– Врать не буду.
– А потом Кобельков умер…
– Как это умер? – испугался Коровенков и борода его затряслась, как грязная рукавица.
– Ну, как? Тебе лучше знать, – заметил Сергей, не спуская глаз с Коровенкова. – Может, по пьяни упал головой на печку… А ты не дурак, ты сразу зафиксировал положение трупа… Хотел помочь следствию… А потом закопал труп…
– Еще чего! Возиться по такой жаре! – Коровенков сделал большой глоток и перекрестил потную голую грудь. – Я ж говорю, это он меня! Это я здесь звезданулся головой о печку. – Показывая, что он говорит чистую правду, Коровенков клятвенно приложил руку к тому месту голой потной груди, где предполагал местонахождение сердца: – Я в тот день рассказал ему про чудо, а он, зараза, смеялся. Он прирожденный атеист, ему бы вакханок да догаресс! Нажрался горячей водки и все тыкал пальцем, мол, неубедительное у тебя чудо. А я не соврал ни слова. Я в последний раз когда был в городе, пошел в храм и всю ночь молился. Я ведь православный, крещенный, со мною Господь лично знаком. Я цельную ночь не пил, не ел, не спал, утром только выпил, а так всю ночь молился. Чтобы не было войны! – торжествующе объявил Коровенков. – И сами видите, нет ее! Разве это не чудо?
Ознакомительная версия.
